Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
78 Но мне порукой ваша честь. Это трудно передать с точностью. В главе Третьей, XXXIV, 5 тем же выражением, только не «честь», а «Бог», пользуется няня, а в главе Четвертой, XIV, 5 Онегин говорит, что порукой будет совесть.
Ср.: Руссо, «Юлия» (первое длинное письмо Юлии к Сен-Пре, ч. 1, письмо IV): «Однако ж…. если в ней [в душе ее корреспондента] сохранились благородные чувства» и «Свою честь я осмеливаюсь вверить твоей».
XXXII
Татьяна то вздохнетъ, то охнетъ;Письмо дрожитъ въ ея рукѣ;Облатка розовая сохнетъ4 На воспаленномъ языкѣ.Къ плечу головушкой склонилась.Сорочка легкая спустиласьСъ ея прелестнаго плеча.8 Но вотъ ужъ луннаго лучаСіянье гаснетъ. Тамъ долинаСквозь паръ яснѣетъ. Тамъ потокъЗасеребрился; тамъ рожокъ12 Пастушій будитъ селянина.Вотъ утро; встали всѣ давно:Моей Татьянѣ все равно.На левом поле черновика (2370, л. 7 об.; воспроизведен Эфросом, с. 203) рядом со строками 5–7 Пушкин графически воплотил свой образ Татьяны. Прелестная грустная девушка, положившая голову на руку, волосы спадают на обнаженное плечо, в вырезе прозрачной рубашки едва проступает место, где расходятся груди (см. также коммент. к главе Первой, XLVIII, 2). Ниже профиль, который можно идентифицировать, — отец Пушкина, с которым он встретился или должен был встретиться в Михайловском после разлуки в четыре с лишним года.
Я думаю, до этой строфы Пушкин мог довести рукопись к июню 1824 г., когда оставалось полтора месяца до отъезда из Одессы в Михайловское; однако ясно и то, что возобновить работу над этой же строфой он мог лишь около 5 сент. 1824 г., уже в Михайловском.
Необходимо изучить автографы.
1 то вздохнет, то охнет. Непереводимое русское восклицание «ох», которым выражается усталость или огорчение, — что-то схожее есть в языке ирландцев, но у русских скорее стон, чем сетование, и в конце очень резкое придыхание.
3 Облатка розовая. Конверты в ту пору еще не придумали; сложенное письмо запечатывалось посредством кусочка засохшего теста, в данном случае — подкрашенного чернилами. Личный знак на этой печати мог быть проставлен, если на нее капнуть растопленным воском и приложить свою монограмму (см. XXXIII, 3–4).
5 головушкой. Уменьшительное и ласкательное существительное (от «головы»), которое часто встречается в жалостных народных песнях. Обычная уменьшительная форма — до противности жеманное «головка».
6 В 1820-е годы девушка обычно не снимала и в постели свою прозрачную, с низким вырезом сорочку, надевая ночную рубашку или специальную кофту, или и то, и другое, поверх нее. Для вечерних омовений у юной красавицы, перенявшей английские манеры, имелась в ее уборной жестяная ванна, наполненная горячей водой (которую приносили в кувшинах или бадьях), — а в зависимости от обстоятельств, думаю, менялось и белье. Что до молодых русских провинциалок, они, вероятно, предпочитали еженедельную баню, — бани имелись в любом поместье. В описываемую ночь Татьяна вообще не ложилась — она явно накинула свое одеяние прямо перед тем, как к ней вошла няня.
14 Под последней строкой исправленного черновика текста в тетради 2370, л. 11 об., Пушкин сделал помету «5 сентября 1824 u.l.d. E.W.».
Помета расшифровывается как «5 сентября 1824 en lettre de Elise Worontzow» <«письмо от Элизы Воронцовой»>. Два инициала соединены у Пушкина, как на монограмме, — они соединялись и в сохранившихся подписях графини Елизаветы Воронцовой. Он не видел ее с конца июля. (Она вернулась в Одессу из Крыма 25 июля). Профиль графини Воронцовой набросан им на л. 9 об. в той же тетради. Черновики строфы XXXII начинаются с л. 7 об.
Можно предположить, что между 13 июня и 5 сент. 1824 г. Пушкин не работал над романом. Он уехал из Одессы 31 июля и, путешествуя на почтовых по дозволенному жандармами маршруту через Николаев, Елизаветград, Кременчуг, Чернигов, Могилев и Витебск, прибыл в Опочку 9 авг., преодолев 1075 миль за десять дней. Псковский губернатор Б. Адеркас 4 окт. докладывал прибалтийскому губернатору Ф. Паулуччи, что «статский советник» Сергей Пушкин согласился помочь правительству и бдительно наблюдать за сыном в Михайловском, родовом поместье Пушкиных близ Опочки. Это привело в октябре к семейному скандалу, и около 17 нояб. родители поэта уехали из Михайловского.
XXXIII
Она зари не замѣчаетъ,Сидитъ съ поникшею главойИ на письмо не напираетъ4 Своей печати вырѣзной.Но, дверь тихонько отпирая,Ужъ ей Филатьевна сѣдаяПриноситъ на подносѣ чай.8 — «Пора, дитя мое, вставай:Да ты, красавица, готова!О, пташка ранняя моя!Вечоръ ужъ какъ боялась я!12 Да, слава Богу, ты здорова!Тоски ночной и слѣду нѣтъ,Лице твое какъ маковъ цвѣтъ.»1 Она зари не замечает. Читателю русского текста надо непременно отметить для себя протяженную интонацию этой строки, столь бесхитростной в буквальном своем содержании и столь богатой оттенками, подразумевая мелодию. Тот же томительный и жалобный лейтомотив снова прозвучит в главе Пятой, XXII, 1 и в последней, Восьмой главе, XXX, 1 и XLII, 1, каждый раз возникая в начале строфы.
3–4 Ср.: Байрон, «Дон Жуан», I, CXCVII, письмо Юлии:
Я все сказала вам, но жаль перо оставить;Не смею приложить мою печать к листку.В переводе Пишо (1823): «Je n'ai plus rien à dire, et je ne puis quitter; la plume; je n'ose poser mon cachet sur ce papier».
6 Филатьевна седая. Дочь Филата; пожилых и уважаемых людей из низших слоев часто называли только по отчеству. Мы так и не узнаем ни имени, ни фамилии старой няни. В силу какой-то причины Пушкин не мог решить, как она будет зваться, но все три ее отчества начинаются с «Ф». Она Фадеевна (дочь Фаддея) в черновиках и в беловой рукописи, Филипьевна (дочь Филиппа) в изданиях 1827 и 1833 гг., пока не станет Филатьевной в издании 1837 г.
XXXIV
— «Ахъ! няня, сдѣлай одолженье....»— «Изволь, родная, прикажи.»— «Не думай... право... подозрѣнье..,4 Но видишь... Ахъ! не откажи.»— «Мой другъ, вотъ Богъ тебѣ порука.»— «И такъ пошли тихонько внукаСъ запиской этой къ О.... къ тому...8 Къ сосѣду.... да велѣть ему —Чтобъ онъ не говорилъ ни слова,Чтобъ онъ не называлъ меня...»— «Кому-же, милая моя?12 Я нынче стала безтолкова.Кругомъ сосѣдей много есть —Куда мнѣ ихъ и перечесть.»