Сцены из жизни дознавателя Шишкина (СИ)

Валера уже привычно с помощью ремешка прикрепляет на лоб тот же самый осветительный диодик, с которым ещё недавно лазил по гатчинским подземельям. Нажимает на заветную точку на обратной стороне барельефа… и закрыв глаза… рыбкой ныряет в его рябь.
И напрасно… Только пузо отбил, да щёку поцарапал о каменный пол. Оказывается мог и просто пройти, обычным шагом. Но кто же знал…
Однако противоударный диодик горит, со лба не слетел и кое-что вокруг видно.
Посередь…
Изнутри тёмного пространства, в которое рыбкой влетает Валера, Слава Богу без серьёзных последствий, пятно с рябью выглядит как дверной проём. Нет… Как слегка светящаяся завеса на дверном проёме. Без самой двери. Только что она висит на довольно большом дверном блоке. Высотой около 3-х метров, свободно пройдёт всадник на коне, а шириной не менее 2,5 метров, достаточной для проезда фуры, запряжённой двумя лошадьми.
Впритык к проёму стоит грубая деревянная конструкция с полкой на уровне плеч. Ясно. На ней Хромов и выложил артефакты, чтобы их можно было ухватить рукой через отверстие в барельефе, который стоит на столе. Ох, купец, всё предусмотрел!
Мощности осветительного диодика хватает на то, что прямо перед собой Валера видит длинные, уходящие в темноту, ровные ряды уложенных прямо на каменный пол — мешков, ящиков, корзин, сундуков… Отдельно, из больших корзин торчат круглые длинные трубки, что-то, типа, тубусов, похожих на те, в которых сейчас студенты носят свои чертежи и рисунки. Их тоже очень много. Старинные фолианты с медными и серебряными застёжками сложены как кирпичи в толстой кладке. И конца этим рядам не видно во все стороны, может сотни метров, а может и километры.
Рядом с завесой ряби на стене есть крепление для факела. И оно даже уже с факелом в нём — длинная деревянная палка, на конце завернутая в ткань и судя по её запаху пропитанная смолой. С такими в Париже, вернее, без таких, Валера знает из книг, «за хождение ночью без огня полагался штраф в 10 су, что в конце XIV века равнялось стоимости 60 буханок хлеба по 18 унций каждая». А рядом на полу большая корзина с песком, в который воткнуто штук тридцать таких же факелов с запахом смолы. Но спичек рядом нет. И у Валеры нет… ни спичек, ни зажигалки. Он не курит. И не знает он, что факела эти зажигаются либо от искр простейшего кремниевого огнива.
Однако, когда Валера делает буквально два шага от завесы ряби, он слышит другой запах — свежести, талой воды и лёгкой приятной горечи. Это запах вербы. Валера хорошо помнит его… Когда мама, возвращалась из церкви с заутрени на Вербное воскресенье, она легонько хлопала разоспавшихся детей — Валеру с сестрицей, освящённым букетиком из веточек вербы, в тепле квартиры выпустившей свои серёжки в банке с водой, и приговаривала:
— Не я бью, верба бьёт. Будьте здоровы как верба, мои любимые!
А это значит… что корзины в рядах, плотно укрытые сверху мешковиной, сплетены из свежих ивовых прутьев только что. Иначе они бы так сильно не пахли, а может и рассыпались бы уже от времени.
«И как такое может быть?» — недоумевает Валера.
 Сюжет 21. Тамплиеры 
Реальная вина Тамплиеров заключалась
в их богатстве и гордыне.
Последняя отдалила их от людей, а первая
— породила алчность в короле Франции.
13 сентября 1307 года
Франция. Жизор. Замок-монастырь Тамплиеров.
 
— Открыва-а-ай! — страшный и хриплый голос огромного крестоносца мгновенно будит чуть задремавшего после обеда в тенёчке прямо на своём посту у ворот замка привратника — молодого воина-монаха Умбера де Ла Рош.
На цепном мосту через защитный ров с водой, по дневному времени опущенному на проход, перед закрытыми воротами замка юный Умбер видит процессию — группу богато экипированных конных рыцарей с красными крестами Тамплиеров на груди и на плащах. А с ними два воза, в каждый запряжены два битюга, и на каждом располагаются по шестеро здоровенных крепких лбов крестьянской наружности. И с ними на возах — стопки новых ивовых корзин, доски, мешковина и всяческий плотницкий инструмент — пилы, молотки и топоры.
На стяге, реющем над процессией — золотые полосы на синем фоне, т. н. «перевязь справа» с двумя красными тамплиерскими крестами на белом фоне, расположенными по диагонали. Это личная хоругвь магистра Ордена Тамплиеров Жака де Моле.
— А позови-ка отца-настоятеля, сын мой, — легко спешиваясь с коня, говорит Умберу властный пожилой человек — высокий, с бородой и волосами до плеч. Это и есть Жак де Моле.
И через четыре часа Умбер становится свидетелем такого разговора…
Они медленно идут рядом через ворота замка. Часто останавливаются. Мимо него, но его не замечают. Отец-настоятель и магистр Ордена. Конь магистра идет у него в поводу, а его свита просто стоит и ждёт команду на отъезд. Мешковины и корзин в возах здорово поубавляется, а деревенщина выглядит усталой, как после тяжёлой работы.
— Так ничего и не попробовали, мессир… Нашего, монастырского.
— Недосуг! Спешим.
— Так значит, через месяц, мессир? Это уже точно?
— Да, сын мой… наши шпионы в Консьержери докладывают, что так. Уводи братию за пределы Франции и лишь там будете оправданы и останетесь в живых. Лучше идите в Томар, где найдёте убежище и защиту у короля Португалии Диниша I, который и сам наш брат во Христе, член Ордена. Я уже был у него, вас там ждут.
— Мессир, так, а может… Филиппу не удастся взять наши замки. А за месяц мы такую оборону подготовим… и так им наваляем…
— Всякая власть от Бога, сын мой… Мы не можем воевать с королями, для защиты которых нас всех и создал Готфрид Бульонский двести лет назад. А ведь в заговоре против нас ещё и папа… Видимо Господь попускает им за нашу гордыню. Вот евреи-банкиры теперь возликуют… Такой их соперник уходит с рынка!
— Им всем не дают покоя наши свитки! Эти свитки могут обрушить Церковь и папу.
— Да… могут. И Церковь сделает всё чтобы их уничтожить вместе с нами. А ещё им не дают покоя те гигантские суммы серебром, которые мы им ссудили. У короля и папы нет денег их отдать, вот они и решают… что лучше их не отдавать.
— Неужели уже ничего нельзя сделать, мессир? Ведь мы же можем купить всю эту Францию с потрохами и с ней ещё пол-Европы. Как например мы купили Кипр у англичан.
— Ни-че-го уже сделать нельзя, сын мой, кроме как бежать! Но я остаюсь… и всё беру на себя.
Магистр тяжело вздыхает. Он знает, что такое пытки Святой папской инквизиции.
— И не верьте последующим слухам обо мне. Под пыткой и меня могут заставить подписать самооговор. Я конечно рассчитываю на аудиенцию с папой, но скорее всего она уже бессмысленна, мне нечего ему сказать. Он нас предал и теперь жаждет крови чтобы мы замолчали навсегда.
Магистр делает паузу.
— А вот с достопочтенным Фульком де Вилларе — великим магистром Ордена Госпитальеров, я встречусь обязательно. Как закончу объезжать наши монастыри, так и встречусь. Их не тронут… и часть наших людей, думаю, мы спасем у них.