Демон Максвелла
Итак, я потратил уйму времени и энергии, ища в «Двигателе Купидона» подсказки и проскользнувшее в текст личное, выстраивал подробные теории об авторе. Однако через неделю поиски зашли в тупик. Как только Амбер, пробулькав, испустил дух на последней странице, не осталось ни букв, ни слов – ничего, что можно было исследовать и анализировать. Да и не буду скрывать, на тот момент я начал осознавать, что мое увлечение становится слегка нездоровым, так что поставил «Двигатель Купидона» обратно на полку и оставил встречу с Блэком в прошлом.
Через три дня мне пришла посылка.
Я разорвал упаковку – внутри находился экземпляр «Qwerty-автомата». Слова на титульном листе гласили:
Томас,
ты хотел знать, что я думаю о твоем романе.
А далее – масса примечаний и правок, втиснутых меж печатных строк. Почти каждое поле было до отказа забито крошечными буквами, чередой сносок и советами о том, как лучше дополнить или переписать то или иное предложение. Несколько страниц оказались полностью перечеркнутыми или забракованными без каких-либо объяснений. Например, вся одиннадцатая глава; комментарием к ней было только обведенное кружочком и дважды подчеркнутое слово «НЕТ». На заднем форзаце Блэк подытожил основные недостатки моей работы в виде маркированного списка и написал: «Надеюсь, советы окажутся полезными. Если хочешь более детальный разбор – буду в Лондоне на следующей неделе».
Книга с глухим стуком упала на пол; я пнул ее, она отлетела в коридор и юркнула под шкаф для обуви, как испуганная мышь. Я влетел в рабочий кабинет, набросал длинное и яростное письмо Блэку, но потом решил гневно высказать ему все в лицо. Смяв первое письмо, я написал другое:
Дорогой Эндрю,
да, я бы хотел обсудить твои комментарии.
Когда ты будешь в Лондоне? Где встретимся?
Затем сунул письмо в конверт и сразу же его отправил.
Было страшно снова брать в руки «Qwerty-автомат», но я хотел еще позлиться, поэтому несколько часов спустя достал книгу из-под шкафа и начал читать. И это сработало. Вы не представляете, как сильно я желал, чтобы все заметки Блэка оказались бесполезными, чтобы он вообще не понял мой роман. Но все советы были совершенно уместными. Он детально проанализировал текст, разобрал его на части и собрал снова, сделав его лучше, намного лучше.
И за это я его ненавидел.
В течение следующих сорока с лишним часов я только и делал, что читал и перечитывал его претензии, репетировал, что при встрече отвечу этому самодовольному ублюдку на каждую. Однако чем дольше я сидел над комментариями, тем больше понимал, какую услугу мне оказал Блэк, и что при встрече стоит запихнуть ярость куда подальше и кое-что ему сказать. Поэтому придя в пятницу на встречу в паб, я заставил себя произнести то самое кое-что, прежде чем ляпну что-нибудь еще.
– Спасибо.
– Ага, – отозвался Блэк. – Я не… Дочитал твою книгу. Так что вот.
Он полез в сумку, достал пару книг и протянул мне. «Тысячеликий герой» Джозефа Кэмпбелла и «Путешествие писателя» Кристофера Воглера.
– Советую почитать, – добавил Блэк. – Улучшишь навыки.
Я уставился на книги. Сказал: «Черт» – и купил нам по пиву.
15. Могучая А, Жадная C и Пропавший Q
В последующие месяцы Эндрю все чаще приезжал в Лондон, чтобы обсуждать с издательством последующее сотрудничество, и если случалось, что одному из нас нужно было с кем-то поговорить – о писательстве, издательствах или жизни в целом – то кроме как друг на друга нам было не на кого опереться.
И вот таким трудным, окольным путем, незаметно для нас обоих, мы стали… не друзьями, нет, – но определенно сблизились. Похоже, смерть создает собственную гравитацию. Этакая черная дыра, которая способна утянуть человека куда угодно против его воли. Правда, Эндрю никогда не говорил со мной о моем отце, о том, как стал его помощником, или откуда взялась та цитата на обложке «Купидона». Эту тему мы не поднимали – такое вот негласное правило было у наших посиделок. Ведь «сблизиться» не значит «соприкоснуться», а между «двигаться вместе по орбите» и «столкнуться» – огромная разница.
Охотней Блэк обсуждал собственных родителей и детство. Нет, наверное, «охотно» и «обсуждать» – не самые подходящие слова. Всякий раз, когда в дело вступал алкоголь – а чаще всего это случалось после его встреч с издательством, – его прорывало, словно глубоко внутри открывался клапан, и все воспоминания, которые хранились под очень высоким давлением, вылетали наружу.
* * *Эндрю Блэк родился в семье Урсулы Мари Блэк и Ньюхолла Энтони Блэка в мае 1979 года. Его раннее детство прошло счастливо: он был окружен заботой, любовью и поддержкой. Блэк был от природы сообразительным ребенком, и у него быстро развилась любовь к языку, во многом благодаря стараниям и заразительному энтузиазму матери. Урсула Блэк была дочерью профессора истории и выпускницей факультета лингвистики. Она читала с малых лет, так что сразу же познакомила маленького сына с миром литературы; сначала с книгами с удобными для ребенка картонными страницами, затем с книгами-игрушками, затем со сказками на ночь, затем с книгами, которые надо читать вместе, затем с книгами, в путешествие по которым можно отправиться и одному.
Детский пальчик следовал по бесчисленным словам и предложениям, преодолевая километры по великим римским дорогам текста, пересекая новые миры и неизведанные моря, словно миниатюрный розовый Колумб, местами замирая и спотыкаясь, пробираясь сквозь густые джунгли из труднопроизносимых сочетаний звуков, но никогда не останавливаясь, шагал вперед, буква за буквой, слово за словом, предложение за предложением, страница за страницей – и так целыми днями, которые малыш проводил, сидя рядом с матерью за столом.
К двум с половиной годам Эндрю знал все буквы родного алфавита (наряду с полудюжиной других, которые в разные годы случайно пробирались в пантеон) и мог нарисовать каждую из них неуверенным, корявым почерком. Взрослые удивлялись, слушая его краткие рассказы про историю букв: потому что – по просьбе сына – Урсула начала читать ему книги и эссе из собственной коллекции и адаптировала тексты так, чтобы они были интересны любознательному карапузу. Получалось, что помимо «Цыпленка Цыпы» и «Трех слепых мышек» Эндрю слушал истории про Могучую букву А, которая когда-то была огромным свирепым быком, которого обманом заставили перевернуться на спину, и его рога застряли в грязи; помимо историй про мистера Щекотку, Дюймовочку и Гулливера маленький Эндрю Блэк знал все о пропавшей в 19 веке длинной S и непослушной, жадной букве C, которая украла целый мешок звуков у других букв и не вернула по сей день.
К восьми годам Эндрю вместе с Урсулой выработали привычку читать вместе – лежа на диване во время долгих школьных каникул или же ужиная в тишине вместе с книгами в мягких обложках.
Ньюхолл Блэк часто задерживался допоздна, поэтому телевизор не включался до тех пор, пока он не заходил в дом в половине восьмого, не скидывал ботинки, не вытягивал вонючие ноги и не начинал смотреть «Улицу Коронации».
По рассказам Эндрю об отце у меня сложилось впечатление, что дом они делили не с человеком, а настоящим гризли. Нет, они не боялись его, как дикого медведя; скорее, он был похож на некое природное явление, и повседневное взаимодействие с ним было довольно рутинным: покормить, не мешать его образу жизни, по возможности держаться на приличной дистанции и уважать его территорию. Медведь Ньюхолл попросту случился с Энди и Урсулой, и делиться с ним мыслями, чувствами или достижениями было так же неразумно, как делиться ими с внезапным ливнем или особенно сильным приливом.
