Две недели в июле

— Я ее ненавижу, — отозвалась мрачно Эмилия.
— Ну-ну, не преувеличивай. Может, она очень хорошая.
Когда Эмилия ушла, она подумала, что хорошо разыграла комедию мудрости и благоразумия. На самом деле она не может скрывать от себя самой, что тоже почти ненавидит эту женщину. Особенно после вчерашнего разговора перед ужином. Клер поднялась на второй этаж, чтобы позвонить детям, и она воспользовалась моментом, чтобы поговорить с Марком наедине. Они были в саду. Сначала говорили о мелочах: ворота скрипят, лето засушливое, увядшую тую надо заменить… У них всегда были темы для разговоров. Она ждала, что он заговорит о Клер, обычно он ничего от нее не скрывал. Но он не затрагивал эту тему, и тогда она осторожно начала сама:
— Ну, как дела с новой подружкой?
Он посмотрел на нее с удивлением.
— С подружкой? А, с Клер! Знаешь, к ней это слово совсем не подходит. Ну, да ладно… У нас все хорошо. Разве это не видно?
Она озадачена. Обычно слова «подружка», «приятельница», даже «девушка» прекрасно подходили. Он даже сам их употреблял, когда рассказывал о своих приключениях. Это было частью их договора, их соучастия. Они как бы устраняли других, особенно других женщин, из их мирка. Она спохватилась:
— Да, да. Конечно. Вы прекрасно смотритесь вместе. Это очевидно. Но я ведь плохо ее знаю, а ты мне ничего не рассказывал, мне трудно судить…
Да, он ничего не рассказывал. Поэтому она и беспокоится. Ведь обычно он рассказывает о своих пассиях. Мало того, на этот раз он привез ее в Бастиду. Это уже другое. Это все меняет. Она даже жалеет, что не расспросила его больше до ее приезда.
— Она очень симпатичная, — снова мужественно начинает она.
Марк улыбается и нежно обнимает ее. Но ей кажется, что в его взгляде блеснула веселая искорка. И беспокойство ее нарастает.
— Да, симпатичная. Но не только. Она красивая, умная, тонкая…
Он отстраняется на мгновение и смотрит на нее. Его взгляд снова чист.
— Я не рассказывал тебе о ней до тех пор, пока не был уверен, что могу привезти ее сюда, к нам. Я хочу сказать, пока сам не был уверен в ней и в себе.
Значит, теперь он уверен, думает она, и ее сердце сжимается.
— А ей ты рассказывал о нас?
Она имеет в виду их брак, их неразрывную связь, то, как они живут. Она видит, что он замешкался, не надолго, может всего на секунду, но все же…
— Да, конечно, я сказал ей, что мы были женаты.
— И что она сказала?
— Ничего. А что она должна была сказать? Ты думаешь, что мы единственная пара, которая сохранила хорошие отношения после развода? Клер тоже разведена, у нее два сына, и она тоже в хороших отношениях со своим бывшим мужем. В этом нет ничего особенного.
Ее вдруг охватывает гнев. Как он может сравнивать положение этой женщины и их отношения? Хорошие отношения? Так он оценивает то, что их связывает? Ни один развод еще не происходил так, как у них. Их отношения единственные, исключительные. Разве может быть что-то крепче того, что связывает их уже такое долгое время? Но она сдерживается. Не надо ему показывать, насколько она оскорблена. Ей хочется спросить у него, любит ли он Клер. Но она этого не делает. Слишком опасно. Если Марк произнесет эти слова, которые он никогда не произносил после их развода, они превратятся в реальность, станут материальными, и нельзя будет вернуться назад. Она чувствует, что стоит у края пропасти. Он берет ее за плечи.
— Ты увидишь. Эта женщина… как тебе сказать… редкая, я таких никогда не встречал. Когда ты узнаешь ее лучше, ты полюбишь ее так же, как я.
— Может быть, но, чтобы я лучше ее узнала, надо, по крайней мере, чтобы она со мной поговорила. Она никогда этого не делает! Это она не хочет узнать меня! Я вижу, как она недоверчиво за мной наблюдает. Я уверена, что ей не нравятся наши отношения. Уверена, что она хочет, чтобы ты принадлежал только ей. Что она хочет меня устранить.
Это вырвалось у нее как крик. Она не хотела этого произносить. Она поставила себя в положение просящей, жалующейся, в положение униженной. А этого делать нельзя. Марк должен всегда знать, что она — скала. Скала, на которую он всегда опирается. Но эти слова вырвались у нее, когда она услышала от него фразу, которую он произнес естественно и просто. «Ты полюбишь ее так же, как и я». Значит, он ее любит.
 
— Это не так. Ты ошибаешься, — говорит он успокаивающим тоном и берет ее за руку. — Уверяю, Клер не хочет причинить тебя зла. Я ей говорил только хорошее о тебе. Какая ты добрая и щедрая. И сильная. И что ты значишь в моей жизни.
Он прижимает ее к себе, убирает с ее лба выбившуюся из прически прядь волос. Она замирает на это краткое мгновение.
— Естественно, что она немного стесняется. Она ведь у тебя в доме. И это ты ее принимаешь. Ты тоже с ней не разговариваешь, я это заметил. Прошу тебя, Бланш. Сделай это для меня. Сделай так, чтобы Клер чувствовала себя как дома. Не отталкивай ее. Ты увидишь, вы обязательно поладите.
— Значит, это так важно?
Она произнесла это умоляющим голосом.
Он отодвинулся от нее и ответил довольно торжественно:
— Конечно. Если бы это было не так, я бы не привез ее сюда, не стал бы вам навязывать ее присутствие на эти две недели. Ты же знаешь, я никогда раньше этого не делал с остальными, потому что понимал, что те отношения не имели большого значения. На этот раз все иначе. С ней мне действительно хочется что-то создать. Впервые за пятнадцать лет. Я сам удивлен. Это будет трудно, сама понимаешь почему. Но я хочу все сделать для этого. И мне надо, чтобы ты мне помогла.
Чтобы все не рухнуло, Бланш ухватилась за последнюю фразу. Значит, она ему еще нужна. Но когда они подошли к дому, она быстро поднялась к себе в комнату. Ей трудно было дышать. Она бросилась на кровать и разрыдалась. То, чего она так опасалась, теперь происходило, прямо на ее глазах. Марк уходит к другой. И это не просто любовное приключение сродни тем, что у него были прежде. Когда это не было серьезным, она могла это переносить, хотя и чувствовала иногда ревность к тем, кто делил с ним постель. На этот раз все по-иному. Здесь любовь, планы на будущее. И у нее кружится голова, когда она думает о будущем.
Что будет, если они все же будут жить вместе? Она пытается представить себе будущее, если Клер переедет в их город. Они будут жить в его квартире. С ее детьми. Он сказал, что одному мальчику тринадцать, а другому двенадцать лет, они еще подростки. Будет новая семья. И она, Бланш, не будет уже единственной женщиной, которой он может довериться, у кого может попросить совета и поддержки. Все свои дни, вечера и ночи он будет проводить с другой. Клер, конечно, захочет, чтобы он отошел от нее, захочет иметь его только для себя. А ей каждый день придется наблюдать за их счастьем, но издалека. Она будет отодвинута в сторону, обращена в ничто. Счастье, в котором для нее не будет места. Или, что еще хуже, он уедет в Париж, и она потеряет его совсем. Будет видеть только летом, на каникулах. Да и то… Захочет ли он приезжать в Бастиду?
В этот момент в комнату вошел Клеман.
— Что с тобой? Ты плохо себя чувствуешь?
Она говорит, что у нее приступ мигрени, которой она действительно подвержена. Он суетится, спускается в кухню, чтобы принести стакан воды и лекарства. Когда он возвращается, она уже взяла себя в руки.
— Что ты думаешь о Клер? — спрашивает она Клемана, проглотив все же таблетку, которая ей сейчас не нужна. Но, может быть, лекарство поможет заглушить другую боль, которую она сейчас испытывает.
Он пожимает плечами.
— Ничего особенного. Что я должен о ней думать? Очень обычная. Хорошенькая, и ничего больше.
— А почему Марк привез ее сюда? Он делает это впервые. Он с тобой об этом говорил?
Клеман опять пожимает плечами, и это ее раздражает.
— Нет, ничего особенного он мне не говорил. Может, она свободна только в это время, а он, ты же знаешь, проводит отпуск только с нами.
— Я все же думаю, что он влюблен больше, чем обычно, и как бы он не наделал глупостей.