Топ-модель (СИ)

Макс прекращает метаться, и я поднимаю глаза, робко, нервно улыбаюсь.
— Чтоб я сдох. Она еще и в брекетах!
Мои скобки как будто окончательно добивают его. Максим падает на стул и тоже закрывает лицо руками. А я парализована стыдом и шоком. Таращусь на его татуировки, на грудь и живот. И не могу поверить. Просто не могу осознать, что переспала с ним. Почему? Зачем? Я мыла столы, я... Он пошел проводить, спас от внимания Льва Васильевича. Потом целовал в коридоре. От одного воспоминания пробирает, и я дрожу.
Максим отправил меня спать в свою каюту. А после... воспоминания сливаются в тугой комок, не получается быстро разобрать их на волокна.
Пялюсь на его отчаяние, которое почти осязаемо.
— Мне их снимать скоро, — произношу тихо, стараясь... не знаю… подбодрить?
Он так расстроился. 
— Что? — Поднимает глаза.
Они у него покрасневшие, жуткие какие-то. И щетина на лице, как у друзей отца. Сам он — крепкий, большой, треть каюты занимает. Мне остро не хватает кислорода и пространства.
— Б-брекеты скоро снимать. Через два месяца.
— А. Школьница. Я затащил в свою каюту школьницу в брекетах, — причитает Максим сам с собой в каком-то мстительном, неадекватном удовольствии. Трет лоб.
— Не школьница. Я выпустилась в этом году.
— В этом году, — повторяет мрачным попугаем и страшно бледнеет.
Через секунду его щеки идут странными красными пятнами, и мне кажется, что у него инсульт.
— Вы бы не могли показать язык? — шепчу я ни живая ни мертвая.
Но если Максим сейчас помрет, еще ведь хуже будет.
Он не реагирует никак. Опускает голову, проводит по волосам и глубоко вздыхает. Ошарашенно качает головой. Потом берет себя в руки.
— Лет тебе сколько, выпускница? — И сверлит глазами, да так, что тошнить начинает.
Тон Макса мне не нравится. Он снисходительно-грубый. Я к такому не привыкла.
Зажимаюсь, потому что все еще голая и как будто уязвимая.
Каюта становится еще меньше.
Сердце глухо о ребра бьется. Боль и дискомфорт внизу живота усиливаются с каждым ударом. Я натягиваю простыню до горла.
По-прежнему не могу с места сдвинуться, все силы уходят на дыхание. Обычно это происходит автоматически, но не сегодня.
— Алле? Ты говорить разучилась? — повышает голос Максим.
В ушах шумит. Я смотрю на него, а вижу картинки из ночи. Там он другой был. Там он к сердцу меня прижимал и языком мою грудь, как мороженку, облизывал. Я не понимаю, почему я была другой, почему хотела этого. Я не собиралась заниматься сексом ни с ним, ни с кем-то другим никогда в жизни. Вытираю глаза.
— Молчит. Просто молчит она. Жесть. Восемнадцать есть? Кивни хоть.
Киваю.
Максим выдыхает с таким явным облегчением, что мой стыдливый дискомфорт мигом трансформируется в раздражение. Он от меня отмазывается. Лишил меня девственности и парится только о том, чтобы не сесть за решетку. Это все, что его волнует.
Вчера целовал, а сегодня...
— Будет в ноябре, — произношу со злостью. Сердце в горле колотится.
Но цыган уже построил цепочки в голове, не зря, видимо, учился в университетах.
— Есть тебе восемнадцать, иначе бы не работала.
Сжимаю зубы. Вау, какой молодец!
Со мной что-то не так, я смотрю под простыню и вижу свежую кровь на внутренней стороне бедра. Становится дурно, голова кружится.
— Что там? — грубит он.
Дрожу.
— Покажи.
Быстро качаю головой. Ни за что на свете!
Он подходит и дергает простыню. Тут уж я не выдерживаю! Весь стыд, что есть на свете, съеживается внутри, я намертво вцепляюсь в простынку и кричу. Цыган тут же отшатывается.
— Окей, не трогаю. — Поднимает руки. — Судя по тому, что было, я там все видел и не только. Я хочу тебе помочь.
Посмотрев на мою промежность?!
— Да пошел ты в жопу. Я не знаю, что случилось, но я, видимо, была пьяна в хлам, иначе бы лучше под забором сдохла, чем дала тебе до меня дотронуться!
Максим чуть прищуривается, на лице мелькает догадка, словно смуглой кожи луч света касается.
— Говоришь, пьяна была в хлам? Я тоже пил твое шампанское. Но я ни фига вспомнить не могу. Мысли путаются.
 
— Ты можешь прекратить на меня пялиться? Найди мое платье и позволь одеться.
Он встает, оглядывается. Выходит в коридор, чтобы через минуту вернуться.
— Тут пуговицы оторваны, можешь взять мой свитер.
— Лучше голой по Арбату пройтись, чем надеть твой свитер.
— Окей. — Макс смотрит на часы. — Сколько ты хочешь?
— Мне хватит двух минут. Выйди. Пожалуйста. Может, ты там что-то и видел, но больше ни за что не покажу.
Он закатывает глаза, словно мои прелести ему в кошмарных снах теперь будут сниться. И так обидно от этого! Странно обижаться на людей, что они между ног тебе смотреть не хотят, но именно сейчас от Максима звучит — как пощечина.
— Денег сколько хочешь, чтобы о случившемся никто не узнал? — говорит он мне. — Ты знаешь, кто я, я знаю, что ты знаешь, поэтому ближе к делу.
Вспыхиваю.
— Выйди за дверь, — повторяю сквозь зубы. — Все, что я хочу, — одеться.
— Не надо со мной играть.
— У меня кровь! — выкрикиваю. — Ты меня порвал этой ночью! Выйди из каюты и дай мне одеться! Или к обеду в полиции будет заява об изнасиловании. Я вся в твоем этом самом! Ни у кого вопросов не останется!
Максим застывает. Медленно присаживается рядом и глядит так, что у поджилки трясутся. Убьет. Он просто меня сейчас убьет.
— Не дергайся. На меня смотри. Живо. — Хватает за подбородок, и я дерзко вскидываю глаза. Макс произносит предельно спокойно: — Знаешь, что такое власть? У тебя ее нет. А у меня есть. Поэтому ты прикусишь свой вкусный острый язычок и послушаешь меня внимательно. Около одиннадцати мы вернемся к причалу, все это время на яхте будем делать вид, что ничего не случилось и мы знать друг друга не знаем.
— И где же я, по-твоему, ночевала для Стаса?
— Где угодно. У Льва Петрова, например. Дальше. На берегу ты меня подождешь в кафе, после я отвезу тебя в больницу, где тебя осмотрят. Если нужно, заштопают, я все оплачу. Потом ты примешь таблетки и я дам тебе денег. Много денег. Мы разойдемся как в море корабли и больше никогда не увидимся.
— Выйди, я хочу одеться.
Максим встает. Накидывает рубашку. Достает из сумки деньги, бросает на кровать.
— Аванс. Для настроения. — И выходит из каюты.
Слезы, которые я держала все это время, — ручьем по щекам. Смотрю на кучу красных бумажек. Пальцы от напряжения корежит, тело бьет крупная дрожь.
Это он мне за ночь заплатил?!
За невинность мою, которая любимому предназначалась?!
Хватаю подушку, прижимаю к лицу и кричу в нее со всей злостью, со всем бешенством, что внутри кипит. Истошно кричу. Потом вытираю мокрые губы и соскакиваю на пол. На столе салфетки, беру их, чтобы привести себя в порядок. Крови действительно много, не так, как во время месячных, но есть. И это точно не месячные, они закончились неделю назад. Вагина, по ощущениям, одна сплошная рана.
Страстно хочется запихать эти деньги козлу прямо в глотку поглубже, чтобы подавился, желательно насмерть. Но понимаю — сил не хватит. Пока что.
Вот стану топ-моделью, будешь на мои фото смотреть и слюной истекать! Попытаешься назначить свидание, а я сделаю вид, что не знаю тебя и знать не хочу!
Бросаю на банковские бумажки испачканные кровью салфетки, сверху накидываю покрывало, чтобы не сразу заметил.
У платья пуговицы оторваны. Псих. Он безумный псих, это ему в больницу надо, а не мне. Голову и нервную систему полечить. Боюсь, тут таблетками не обойтись, нужна как минимум лоботомия.
Нахожу в крошечном, зато собственном санузле халат, закутываюсь в него. Пытаюсь обуться, но мозоли пульсируют, и я просто сгребаю платье и туфли в охапку.
Вдох-выдох.
Ему меня не запугать. Пошел он в задницу.
Сцепляю зубы и толкаю дверь. Коридор на этот раз пуст. Дежавю накатывает, как Максим сидел на полу, как мое сердце сжималось, даже спазм этот чувствую, но сейчас лишь зубы скрипят. Ночью так сильно хотела его обнимать и целовать. И так приятно было, когда Макс отвечал взаимностью.