Златорогий череп
На него зашикали со всех сторон, а я прибавил: «Мы же люди трезво мыслящие, люди науки и логики, поэтому в мистическую чушь верить не должны».
Этнограф горячо поддержал меня и предложил не ограничиваться изучением только бараньих рогов, но откинуть крышку и посмотреть, кто лежит в каменном саркофаге.
Ботаник не соглашался: «Это как раз противоречит логике. Неизвестно от чего умер тот, кого похоронили здесь. А ну-как чума? Или еще что-то смертоносное?»
Ираклий язвительно заметил: «Удобно прикрывать широким плащом логики свои дрожащие колени».
Ботаник вскинулся: «Кого это вы посмели назвать трусом, сударь?!»
Они прожигали друг друга взглядами, покрикивая все громче. Мы постарались их разнять, но в итоге только все переругались, будто удушливая темнота пещеры нарочно наполняла наши души ненавистью. Орали, не слушая друг друга, каждый свое, а эхо свивало из этих воплей отвратительную какофонию.
Отрезвил нас камешек, сорвавшийся с потолка пещеры. Все перешли на шепот, однако к согласию мы так и не пришли. Голоса разделились поровну. Пришлось напомнить об уставе общества: мне, как председателю, во всех подобных раскладах полагался дополнительный голос, чтобы склонить чашу весов к одному из решений. Поэтому я твердо сказал: «Уносим череп и точка!» Ох, господа, с тех пор не раз, а многажды жалел я об этом решении, горько плакал о судьбе погибших друзей…
– Да что стряслось-то, барин? – не выдержал самый дотошный из кучеров, а за ним и остальные подхватили:
– Верно! Толком доскажи! Обстоятельно!
Альпинист не оглянулся на галдеж, он следил за реакцией Мармеладова, а тот и бровью не повел, погруженный в собственные мысли.
– Стряслось… Кхе-х! Лучше и не выразить. Сверху обрушился сталактит, не меньше пяти аршин длиной. Упал точнехонько в центр мраморной плиты и расколол ее надвое. Из гробницы взметнулись кости, словно давно истлевший покойник пытался выбраться и остановить нас. А вслед за тем свод пещеры начал обваливаться. Оттуда с противным визгом спорхнули тысячи летучих мышей. Все факелы погасли, кроме одного – тут повезло, если бы мы тратили время, нашаривая в карманах спички, или искали выход ощупью, камнепад уложил бы всех в братскую могилу. А нам удалось разглядеть ступеньки, вырубленные в скале. Через тоннель выбрались наружу. Бежали по замерзшему озеру, ледяной панцирь трескался под ногами… Спустились с горы уже в сумерках. Дрожащие от страха, от холода и нервного напряжения, зато живые.
– И с добычей, – подытожил сыщик.
– Да, да. Как вы эти нюансы угадываете?! Мы бежали сломя голову, но кто-то успел схватить и вытащить из-под обвала проклятый череп. Он скалил кривые зубы, и эта гримаса не сулила ничего хорошего. У подножия горы мы укутали свою находку в два мешка, чтоб какой-нибудь абрек не позарился на позолоту. Вернулись в Тифлис и представьте, господа, выяснили странную вещь: никакая то была не позолота! Эти штуки, – он нарисовал на воздухе у своих висков огромные рожища, – прочно вросли в кость, но вместе с тем, были и впрямь золотыми. В чем мы и убедились, распилив один пополам. Не скажу за остальных, но меня сей факт впечатлил. Как человек науки я пытался найти разумное объяснение, но в душе уже верил в легенду про аргонавтов, охотящихся за руном. А на следующий день началась вся эта дьявольщина, которая преследует меня до сих пор. Но дальше история моя снова приобретает деликатный характер и для чужих ушей более не предназначается!
Извозчики пригорюнились, отодвинулись к другому краю стола. Мармеладов глянул на мужиков, в глазах его сверкнула озорная искра.
– Через полчаса у меня назначена встреча в редакции «Московских ведомостей». Не угодно ли составить компанию? По дороге все и доскажете. Митя, ты с нами?
– Однозначно и бесповоротно!
– И чтоб извозчика на углу не дожидаться, возьмем одного из здешних. Вот у Спирьки коляска на новых рессорах, не скрипит. Так вроде?
– Так точно-с!
Кучер вскочил с лавки и резво побежал готовить экипаж. Уж свезло, так свезло! Спиридон мигом сообразил свою выгоду: он подслушает обрывки беседы и слепит вполне пригодную байку, за которую вечером в этом трактире угостят ужином да ещё и анисовки нальют, чтоб горло промочить. Только ехать надо помедленнее, иначе кроме ветра в ушах ничего не услышишь.
II
Рессоры и вправду не скрипели. Коляска неспешно катилась по Остоженке, предоставляя седокам возможность хорошенько рассмотреть, чем отличается особняк Всеволожских от усадьбы Тургеневых. А ничем, в сущности, не отличается – тот же портик на шести колоннах, те же непропорционально-вытянутые окна. Да еще и окрашены дома одинаково: левый – серый, как мышь, правый тоже серый, но оттенком больше на голубя смахивает. Близнецы, в том и ирония! Но хозяева с такими похожими вкусами, друг друга недолюбливают и в гости, по-соседски, не захаживают.
Впрочем, сей архитектурный анекдот не привлек внимания пассажиров. Митя с отвисшей челюстью слушал рассказ альпиниста, точно такое выражение лица было и у кучера Спирьки, но тот сидел спиной и разглядеть это Вострому все равно не удалось бы. Мармеладов же, казалось, вновь погрузился в собственные мысли, хотя при этом он чутко ловил каждое слово, жест или интонацию Макара Макарыча.
– Вы не поверите… Кхе-х! Я тоже не сразу поверил, но проклятие древней гробницы существует. Стоило распилить бараний рог, и на следующее утро… Геолог не проснулся. У него на шее обнаружили рану – тонкую и прямую, будто по горлу чиркнул острый коготь летучей мыши. Тут мы сразу вспомнили, что в зловещей пещере этих тварей полным-полно, одна из них могла прилететь вслед за нами. Могла же? Не качайте головой, господин сыщик, умоляю! Да, обычный нетопырь такое расстояние преодолеть не сумел бы, но – не забывайте, – мы потревожили покой колдуна. Это его черная душа пронеслась над горами, чтобы отомстить. Мы – пятеро трезво мыслящих ученых, – в тот момент не нашли другого объяснения и жутко перепугались. Решили свернуть экспедицию и в скором времени возвращаться в Москву.
Перед отъездом каждому из нас оставалось закончить несколько дел. Ботаник ушел в горы, набрать весенних трав для гербария. Ираклий сказал, что нельзя отпускать его одного, но все отмахнулись: что плохого может случиться на пологом склоне, по которому и ребенку под силу подняться, да еще средь бела дня? Но представьте себе, господа, сошла лавина и погребла несчастного вместе с конем. Паника охватила альпийский клуб. Все проголосовали за скорейшее отбытие с Кавказа – сразу после ужина погрузили в карету самое необходимое и тронулись в путь. И наплевать, что уникальные научные коллекции пришлось бросить в Тифлисском дворе, буквально под открытым небом. Жизни важнее!
Ровно в полночь – я машинально взглянул на часы, потому и запомнил, – зоолог пожаловался на головную боль. Потом его самочувствие улучшилось, и он заснул, крайне неудобно вывернув шею. Но к рассвету стало хуже. На завтрак больной почти ничего не ел, через час начал бредить и перестал узнавать друзей. А к вечеру… Кхе-х! К вечеру преставился.
– Трое за два дня! – воскликнул Митя. – Как тут не уверовать в проклятье.
– Да, да! От пережитого ужаса оставшиеся в живых прежде времени поседели. С тех пор я вынужден брить голову, чтобы не смущать окружающих нелепым видом молодого мужчины с копной старческих волос… Ох-ох-ох, снова отклонился от главного! Простите мою рассеянность, господа. Нужно сосредоточиться… Остановились на ночлег в Воронеже и здесь наш второй зоолог сошел с ума. Проснулся посреди ночи с криком «Колдовство!» и стал рассказывать, что его пытался задушить призрак. Описал жуткое лицо, горящее в темноте, подобно солнцу. Только у солнца свет живой и радостный, а от привидения исходило зеленовато-желтое сияние, а в воздухе витал тошнотворный запах трупного разложения. Мы с Ираклием сошлись во мнении, что прежде чем ехать дальше, необходимо зайти в церковь и причаститься – благо, как раз наступило воскресенье. Что же вы думаете, господа, помогло зоологу причастие?!