Белла чао (1943) (СИ)
Только немцы этот принцип понимали слишком широко, а шакалящие вслед за ними усташи — еще шире. Давили со стороны Хорватии, в надежде уничтожить и зачистить Бихачскую республику, как раньше Козару. То есть не просто окружить и уничтожить партизан, а еще и местное население в лучшем случае депортировать. О в худшем даже говорить не хочется, о том, что могут вытворить усташи с бежавшими от них сербами в Боснии не знали только слепоглухонемые.
Летом на Козаре против четырех-пяти тысяч партизан бросили до тридцати тысяч войск. И это не самое страшное, партизаны ведь как вода, раз и ушли сквозь пальцы, но вокруг Грмеч-горы пряталось полста тысяч беженцев. Почти все они, кроме тех, кто после артобстрелов и бомбардировок пошел на прорыв вместе с отрядами, попали в лапы немцам и хорватам.
Тысяч пятнадцать убили на месте, часть угнали на работы в Рейх, часть в концлагеря на Уне. И тысяч пятнадцать детей оторвали от родителей и бросили в специальные детские «приюты».
Марко при рассказах о Козаре просто вставал и уходил, не мог слушать. А я чем дальше, тем больше приходил к мысли устроить усташам адресный террор. Только вот пока надо выйти из-под удара и, что важнее, вывести мирняк и госпиталя.
— Какой приказ зачитали перед началом наступления? — Лека навис над некрупным немцем с погонами рядового, от которого остро разило страхом.
Его и еще троих солдат приволокли из поиска разведчики банийской бригады, ловко выцепив отставший от колонны грузовик. Как и многие в «семисотых» дивизиях, немец попался заметно старше среднего возраста и как-то не очень горел желанием положить жизнь за фюрера и фатерлянд, а все больше упирал на немощных родителей, больную жену и несовершеннолетних детей.
— Вне закона любой, кто окажет сопротивление или у кого найдут оружие. Господин офицер, я простой водитель…
Или повар. Или сапожник. Или труженик банно-прачечного цеха. Ну ладно конкретно этот, у него в зольдбухе соответствующая запись имеется. А вот на что рассчитывали остальные, рассказывая подобные байки? Действовали все эти жалостливые подробности, скорее, в обратную сторону — у всех, поголовно у всех пленных, по их словам, имелась куча несчастных немощных иждивенцев, которые не переживут гибель отца семейства. А еще половина пленных изо всех сил помогала коммунистам, но так, что этого никто не заметил. И все, как один, занимали исключительно небоевые должности. Ну и большинство представлялось членами тайного ордена антифашистов и клуба ненавистников Гитлера, которому капут. Непонятно, кто при таких раскладах у немцев вообще воюет?
— Что приказано делать с пленными? — напирал Лека.
— Господин офицер…
— Отвечай!
— При сопротивлении расстрел на месте, остальных в заложники или в концлагерь. Но это СС или усташи, мы Вермахт…
Тоже популярная мелодия — знать не знаю, ведать не ведаю, это все злые люди, а у меня семеро по лавкам.
— Как будет организована депортация? Ну?
— Конвоировать в Приедор.
Вот та ситуация, когда прямо выть хочется — перебить охрану и освободить людей совсем не сложно, батальона хватит. А вот дальше что? Куда их деть, чем кормить, где прятать?
— Эй, ты меня слышишь? — Ранковичу пришлось пнуть меня в плечо.
— А? — вынырнул я из поисков этически верного решения.
— Все подтверждается, эсэсовцы наступают на Бихач.
— План прежний?
Предварительная директива Верховного штаба требовала гибкой обороны: никаких фронтальных столкновений, как год с небольшим назад, а полноценная партизанская тактика — засады, удары в тыл, фланги, по коммуникациям и штабам, если такая возможность появится, подрыв мостов.
— Да. Твое направление Карловац-Слунь-Бихач, конвои снабжения. Ну, и вдруг сможете еще кого подстрелить…
Да что мы, фокусники, что ли? Вот так возьмем и достанем из шляпы очередного рейхсфюрера?
— Ладно, карту давай, посмотрю хоть что там.
Местность, прямо скажем, для нас неудобная — горы некрутые, леса негустые, реки неширокие, мест для приличной засады, да еще малой группой, почти нет. Поерзал я по карте, поерзал, присмотрел пару мест:
— Вот здесь и здесь дорога вплотную к берегу?
— Вроде так.
— Наши там есть?
— Кордунские бригады.
— Можешь им передать приказ, чтобы они при отступлении дорогу деревьями заваливали, но рубили только те, что со стороны реки?
— Могу, но зачем?
— Дорога идет по низкому берегу, если на нем срубить деревья, она будет видна с высокого, а там всего-то метров триста-четыреста.
— Снайперы? — догадался Лека.
— Ага, очень ружьишко противотанковое хочется опробовать.
— А пробьет?
— Танки вряд ли, а вот бензовозы…
Кордунцы деревья проредили так себе, уж не знаю почему — то ли им из секретности не всю задачу объяснили, то ли не смогли, но вот что они сделали правильно, так это попортили дорожное полотно. Не сильно, но так, чтобы машины на этом участке притормаживали. Да еще сами немцы добавили, когда растаскивали завалы танками и получился у нас небольшой естественный тир — обрывистый известняковый берег, густо заросший кустами и деревьями, под ним речка Корана, за ней узенькая пойма и чуть выше дорога. Прямо в нашем секторе обстрела между деревьями просвет метров в сто, весь в рытвинах, на нем машины сбрасывают скорость километров до десяти-пятнадцати. А это как минимум двадцать секунд в зоне поражения — Небош пять раз прицелится успеет.
Кордунская бригада после боев отошла к Слуню, а мы остались ждать. Боевые колонны пропустили, не по зубам они, а нужная приехала только наутро, когда мы уже задубели и я погнал всех, кроме наблюдателей, на полянку, разгонять кровь. Тут Марко и свистнул — на дороге пыхтел и старательно выполнял функции головного охранения бронированный тяни-толкай ADGZ, чудесатое австрийское поделие с двумя местами для водителя, спереди и сзади.
Успевший добежать до позиции Небош усиленно растирал руки и проверить бронебойность не рискнул, предпочитая разогреться и стрелять наверняка. Пока он там дергался и укладывался, прошли четыре или пять грузовиков и я уже забеспокоился — неужели бензин таскают по другой дороге?
Нет, по этой — первого бензовоза Небош убил практически навскидку, едва тот высунулся из-за деревьев. Жахнуло и загорелось так, что живо напомнило Гойло — бензинчиком (или что там у них?) плеснуло и на соседние машины в колонне, и на легковушку, именно в этот момент обгонявшую цистерну. Горело и пыхало, несло паленой резиной, потом, когда уж и не ждали, взорвалось…
Часа два мы любовались, как расчищают дорогу, скидывают четыре обугленные машины в кюветы и высылают партии на прочесывание другого берега — видимо, никто даже и не подумал, что можно было достать цистерну откуда-нибудь еще.
Второй конвой мы пропустили, да и автоцистерна в ней была совсем неубедительная, ей бы квасной бочкой работать, а не горнопехотную дивизию снабжать. А третий шел пустым, обратно, зато топливозаправщик в ней был даже больше, чем два первых.
Небош спокойно наблюдал, как колонна пробирается мимо нас, но даже не прицеливался.
— Стреляй, чего ты ждешь! — зашипел я на него.
— Так она же пустая, — потер замерзший носяру Небош.
— Стреляй!!!
Он пожал плечами, приложился к резиновому плечевому упору и бахнул.
Рвануло ни разу не слабее, чем в первый раз и ребята аж отвесили челюсти — как так?
— Не пустая она, — опустил я бинокль, — иллюзия это.
— Что, с бензином? — удивился Глиша.
— Не, не может быть, рессоры не просели, на ухабах легко скакала… — отмел этот вариант Марко.
— Полная. Полнехонькая. Набитая под завязку, — растягивал я удовольствие.
— Да чем, черт побери? — прямо зарычал Небош.
— Парами бензина. Вот они и рванули. Ладно, отходим.
— Хорошая же позиция…
— Один топливник — случайность, два — тенденция, третий уже система. У них не дураки в командирах, сообразят.
Через сутки мы дошли до аналогичной позицией под только что сданным Слунем и всю дорогу я поминал добрым словом того умного человека, который велел на порожних цистернах писать не «пустая», а «наполнена парами бензина». Говорят, после этого число происшествий с бабахами резко сократилось. И соображал — ведь пары дают тот самый «объемный взрыв», осталось придумать, как это использовать. Ладно, вернемся — пойду с Владо Русом советоваться.