Толчок к размышлению, или Все о сортирах

— Меня не спросили, — пробурчал под нос старый сантехник, оказавшийся невольным свидетелем интервьюирования маститого ученого, затруднявшегося ответить на «простой» вопрос «что такое культура?». — Культура — это исправный туалет. Еще в школе учитель говорил, что цивилизация начинается с канализации.
Не исключено, что он был недалек от истины».
Низкий поклон автору учебника, замечательному нашему ученому Павлу Семеновичу Гуревичу, профессору, доктору философских, а вдобавок ещё и филологических наук. Он указывает нам верное направление.
Как бы обозначить тему этой книгу? История сортира? Или — история из сортира? Чего гадать! Пусть будет и то и другое.
Поэт Глазков написал:
Я на мир взираю из-под столика.
Век двадцатый, век необычайный!
Чем он интересней для историка,
Тем для современника печальней.
Позиция «из-под столика», Глазковым воспетая, наверное, отменно хороша, но чем хуже взирать на мир из сортира? Может, и обзор yже, но поле для осмысления куда как необъятнее. Недаром место это зовется «кабинет задумчивости». Здесь простой смертный ощущает себя равным вершителям судеб мира. Все же знают это ходовое обозначение: «место, куда царь пешком ходит». Перед ним все равны. И никому ещё неведомый лицеист Кюхельбекер, жаждущий увидеть великого поэта России Державина, и великий Державин, спрашивающий у лакея: «Где тут, братец, нужник?» И генсек Хрущев, и представители трудовой творческой интеллигенции, с которыми он хочет поделиться соображениями о соцреализме в искусстве и с которыми же по-свойски, по-товарищески пускает струю в нужнике Дома приемов на Ленинских горах.
Сортир, а особливо сортир лагерный, солдатский, — место мужского братства. Как там у них, у женщин, не знаю, но для солдата сказать о ком-то «срать с ним рядом не сяду» (помните, в народном романсе: «Я срать бы с ним рядом не стал, ведь я от Москвы до Берлина всю дорогу по трупам шагал»?) значит, выразить последнюю степень презрения. Точнее, предпоследнюю. Последняя — не сесть на одном гектаре.
Опять же сортир — место, хотя и самое демократическое, но одновременно и самое аристократическое. Где, как не здесь, блаженный покой, отдохновенье души? Японский классик ХХ века Танидзаки Дзюнъитиро чуть ли не оду пропел во славу сортира: «Для достижения удовольствия нет более подходящего места, чем японская уборная: здесь человек, окруженный тихими стенами с благородными пористыми деревянными панелями, может любоваться через окно голубым небом и зеленой листвой… Поистине уборная хороша и для того, чтобы слушать в ней стрекотанье насекомых и голоса птиц, и вместе с тем самое подходящее место для того, чтобы любоваться луной». Где, как не здесь паренье духа? Может быть, и Пушкин, Александр Сергеевич, свою «Деревню» пописывал не иначе, как в туалете.
Приветствую тебя, пустынный уголок,
Приют спокойствия, трудов и вдохновенья,
Где льется дней моих невидимый поток
На лоне счастья и забвенья.
Где, как не тут, с тобой спокойствие, труды и вдохновенье?!
Оракулы веков, здесь вопрошаю вас!
В уединенье величавом
Слышнее ваш отрадный глас.
Ну где уединенье величавее?! Где глас оракулов слышней?!
Не настаивая на единственной верности предлагаемого прочтения, оставляю дорогому читателю принять его как рабочую гипотезу. Тем более что есть, есть у Александра Сергеевича поэтические строки, вне всяких сомнений, рожденные уединеньем сельского сортира.
1825 год, деревня, письмо к другу Вяземскому:
В глуши, измучась жизнью постной,
Изнемогая животом,
Я не парю, сижу орлом
И болен праздностью поносной.
Решайте сами, о каком «животе» речь — о том, который приспело опорожнить, или о том, который есть жизнь. Впрочем, как отделить один от другого?
 
Но вот что точно: поэт Тимур Кибиров, вдохновлявшийся Пушкиным (читавший его «Сортиры» в том не усомнится), струю поэтическую несомненно ассоциирует со струей, так сказать, сугубо физиологического свойства:
Поэзия, струись!
Прохладный бак фаянсовый уж полон.
Графомана расстройство не кончается никак.
А муза, диспепсией обуянна,
забыв, что мир спасает красота,
зовет меня в отхожие места —
в сортиры, нужники, ватерклозеты
etc. И то сказать, давно
все остальные области воспеты
на все лады возможные. Вольно
осводовцам отечественной Леты
петь храмы, и заимки, и гумно,
и бортничество — всю эту халяву
пора оставить мальчикам в забаву.
А может, поэт действительно прав?! Не потому ли и меня влечет моя сугубо прозаическая лира в сторону все тех же «сортиров, нужников, ватерклозетов», что обо всем прочем многократно, с разной степенью таланта и убедительности, написано?
Но так или иначе, пора в дорогу!
 
Взгляд в историю
История сортира таит в себе много неясностей, белых пятен, спорных и противоречивых мнений. Связано это с неразвитостью науки, сему предмету посвященной. Да и названия у неё пока нет. Может, когда-нибудь придумают скажем, «сортирология». А пока возьму на себя риск именовать авторов сочинений на сортирно-фекально-канализационную тему сортирологами. В случае возражений готов учесть мнение оппонентов и внести поправки в последующие издания книги (ежели на то сподобятся мои дорогие издатели).
К числу первопроходцев-сортирологов принадлежит Джулия Л. Хоран, автор книги «Хорошо сидим — нетрадиционная история туалетов». Она, по-видимому, согласна с «туалетофилами», ведущими отсчет цивилизации не от возникновения письменности, а от изобретения первого туалета. Впрочем, ещё не высказались на этот счет этологи. Может, они и вовсе оспорят мнение о том, что честь изобретения сортира принадлежит человеку. Ведь и в животном мире есть примеры ну если и не соответственно оборудованных нужников, то уж, во всяком случае, мест, специально отведенных, так сказать, узаконенных для всего сообщества как отхожие. Скажем, видел недавно по телевизору передачу о страусах эму. Эти благородные птицы не гадят где попало, а отправляют свои надобности в общую для всего стада кучу, и куча эта одновременно служит чем-то вроде пограничного столба — так эму метят «свою» территорию.
Но, конечно, человек внес в обустройство мест, к коим, как пишут на их же стенах, «не зарастет народная тропа», приспособления рукотворные. И приспособления эти насчитывают уже тысячелетия. К примеру, Би-би-си сообщила недавно о выдающейся находке китайских археологов в провинции Хеньянь — древнейшей в мире уборной, обнаруженной в гробнице китайского правителя, жившего 2000 лет назад. Находка именуется в сообщении «великим изобретением, свидетельствующим о высокой цивилизации древнего Китая». Изобретение обнаружено в усыпальнице одного из китайских императоров династии Хан и являет собой каменное сиденье с подлокотником и устройством для спускания воды. Рядом с усыпальницей императора — погребение его жены. Ее склеп состоял из 30 комнат, включая туалет, ванную и кухню. Видимо, совсем не райски бесплотной, а очень даже телесной, не избавленной и от низменных надобностей представляли себе загробную жизнь древние китайцы. Впрочем, и ещё более древние цивилизации оставили нам вещественные следы «культурных» туалетов: можно и поспорить с тем, что китайский — древнейший в мире.