Похождения Штирлица (Операция 'Игельс')
Взгляд на двор избавил его от последних сомнений.
Шелленберг стоял с указкой перед плакатом с надписью "Технология производства яблочного сока из кокаина, героина, стружек и смолы" и с выпученными глазами, брызгая слюной, что-то внушал неграм, смотрящим на него с полнейшим равнодушием.
- Шелленберг, твою мать! - заорал Штирлиц. Шелленберг вздрогнул и подскочил, как будто бы на него упало бревно.
- Ты, ты, не оглядывайся! Это я тебе говорю! Иди сюда.
Шелленберг поискал глазами место, куда можно было бы отпрыгнуть. Подобного места поблизости не было. Шелленберг обреченно вздохнул, положил указку и направился в кабинет Штирлица.
- Ты чего там говорил? - спросил Штирлиц вполне миролюбиво.
- Да так, мысль одна... - сказал Шелленберг, потупив глазки.
- Верю, - сказал Штирлиц, доставая кастет. Чему он должен поверить, он не знал, но сказал это на всякий случай. - Какая мысль?
- Я предлагаю способ, - начал Шелленберг доклад, как в годы своей юности в Кембриджском университете. - производства яблочного сока из кокаина, ге...
- Стоп, - сказал Штирлиц, - молодец, иди.
Шелленберг, радостный, что вышел живым от Штирлица, большими шагами направился во двор. Негры уже разошлись; ценный плакат был раздерган на бумагу для цигарок. Взяв указку, на которой уже были видны следы чьих-то зубов, он выругался и сказал вслух:
- Чертов Штирлиц, вечно на самом интересном месте.
- Чего? - вездесущий Штирлиц стоял сзади.
- Да так...
Ничего... - замялся Шелленберг. - Вот...
Птички летают...
Всякие...
- Я тебе дам птички, - сказал Штирлиц, отряхивая птичий помет с рукава мундира. Он оскалил зубы и достал кастет.
Этот кастет Шелленбергу определенно не нравился. Штирлиц взвесил кастет на руке, для пробы дал Шелленбергу в зубы. Тот ойкнул и упал. Штирлиц покачал головой, стукнул его пару раз ногой и удалился. Даже китайские шпионы не удостаивались такой чести. Очнувшийся Шелленберг блаженно выплюнул четыре зуба и посмотрел в глубокое синее небо.
- До чего зе зить хоросо, - сказал он.
ГЛАВА 4
Прошел месяц. Шелленберг вставил себе новые передние зубы заместо старых, так квалифицированно выбитых кастетом Штирлица. Мюллер построил во дворе виллы новую большую песочницу. Борман установил новую пакостную систему совсем без веревочек, в результате чего Фидель хромал и ходил с огромным синяком под левым глазом. Геббельсу выписали из Украины новые шелковые шаровары. Фюрер уехал в Бразилию лечиться от импотенции. К Штирлицу каждый день наведывался американский шпион, сидел у него в приемной часа два, заглядывал в сейф. В сейфе Штирлиц хранил ценную американскую тушенку, на которую американский шпион не мог и смотреть. Тушенка кончалась с каждым днем, и Штирлиц стал подумывать над вопросами ее пополнения.
- Слушай ты, зануда, - сказал он однажды американскому шпиону. Тот ожидал пинка или подзатыльника и поэтому зажмурился. - Ты, я тебе говорю, хочешь, чтобы я на тебя работал, давай сюда ящик...
Нет, эшелон с тушенкой!
Шпион засуетился и пообещал привезти тушенку на следующий же день. Штирлиц с чистым сердцем вскрыл свою последнюю банку тушенки и через двадцать минут уже прислушивался к умиротворенному бурчанию в своем животе. Когда Штирлиц наедался, с ним можно было поговорить на отвлеченные темы. Этим и воспользовался Фидель.
- Штирлиц, как вы относитесь к женщинам? - спросил он. Штирлиц задумался. Последняя женщина, к которой он относился, убежала от него прошлой ночью. Поэтому Штирлиц не нашел ничего лучшего как после десятиминутного раздумья спросить "А что?"
- Да так, - Фидель знал, что к человеку, на вопрос о женщинах отвечающего "А что", лучше не лезть с подобными вопросами.
На улице раздались дикие вопли: новой пакостью Бормана было расставление всевозможных капканов, и ничего не подозревающий Айсман весьма неосторожно попал в самый плохо замаскированный. От такого сильного вопля повязка, закрывающая глаз Айсмана, лопнула и оба его совершенно идентичных глаза полезли на лоб. Айсман орал до тех пор, пока двое здоровенных негров, воспользовавшись огромными ломами, не раскрыли капкан. Пока охающего Айсмана уговаривали не кусаться и надеть повязку на глаз, вопли повторились. Шелленберг, возвращающийся с плантации бананов, где он уговаривал всех выращивать вместо бананов кокаин, героин или коноплю, зазевался и попал в другой капкан, поменьше, но помощней. Штирлиц, видя такой оборот дела, залез в свой походный чемодан и разыскал пару кирзовых сапог. В таких сапогах его боялись все. Удары этих сапогов по телу оставляли такие синяки, что Шелленбергу, которого Штирлиц в свободное от работы время очень любил пинать ногами, оставалось желать лучшего.
Вечером Шелленберг, хромая на всякий случай на обе ноги, шел по лестнице в самом дурном расположении духа. По какой-то прихоти судьбы женщинам Шелленберг не нравился и кокаин на капризной кубинской земле не рос. Шелленберг шел по лестнице и, скрипя новыми зубами, думал о смысле жизни. Пока он окончил мысль, начатую на полпути между первым и вторым этажом, бывший шеф контрразведки с удивлением обнаружил, что попал на чердак.
Совершенно неожиданно к нему подошла заросшая личность в форме НКВД и на ломанном немецком поинтересовалась:
- Вы не скажете, как пройти в библиотеку?
- До Арбата на метро, а там пешком, - неожиданно для себя четким металлическим голосом справочного бюро ответил Шелленберг. Заросшая личность холодно посмотрела на него из-под поросшего мхом козырька фуражки.
- Ты что за птица? - спросил Шелленберга лейтенант НКВД Помордайский, присланный специально из Москвы для того, чтобы контролировать работу Штирлица.
- Не знаю, - прошелестел Шелленберг, перепуганный до сползания галифе.
Лейтенант Помордайский достал из кармана маузер и мрачно стал им поигрывать. Шелленберг облегченно вздохнул и подтянул галифе. Маузеров он не боялся - чего его бояться, им как не бей, больше двух зубов не выбьешь. Это знали все в Рейхканцелярии, даже беззубый Кальтенбруннер, с рождения пользовавшийся протезами. У Штирлица, например, маузеров было шесть. Со временем коварный Борман перетаскал их все колоть орехи. Сам Штирлиц предпочитал кастеты. Лейтенант Помордайский не знал таких тонкостей, иначе вместо сорока шести маузеров он положил бы в свои бездонные карманы парочку кастетов. Сейчас же он стоял и думал, почему эта нацистская морда так хладнокровно смотрит на него и еще так гордо поддерживает штаны.