Грязное мамбо, или Потрошители
— А я думал, здесь продаются ремесленные изделия.
Продавщица покачала головой:
— Магазин называется «Все вещи хороши».
— Стало быть, электрошок — хорошая вещь?
— Безопасность, — поправила продавщица, накрыв мою руку ладонью. — Безопасность — хорошая вещь.
Я бы мог полюбить подобную женщину. Если это была Кэрол, так в итоге и вышло.
Очередь в Кредитный союз оказалась короче, чем обычно. Как всегда, она начиналась на улице, но длиной была всего футов тридцать. В напряженные дни, какой-нибудь вторник после праздничных выходных, когда матерые воители, потрясая пивными чревами, буквально взрывали себя, сглупу играя в игры, для которых не годились и двадцать лет назад, «хвост» тянулся от входа футов на сто, извиваясь и закручиваясь по проходам торгового центра, как чудовищный жгут, сплетенный из людей. Администрация приглашала известного дизайнера луна-парков, чтобы как-то упорядочить движение очереди, но даже он оказался бессилен укротить непредсказуемые выкрутасы и повороты людских несчастий.
Но сегодня своей очереди за сверкающими белоснежными двойными дверями Кредитного союза дожидались не более пятнадцати-двадцати человек — недостаточно, чтобы затеряться в толпе. Даже с фальшивой бородой и усами меня легко узнают, а я не мог позволить себе роскошь засветиться.
Я прошел мимо Кредитного союза к туалетам в конце коридора, где, как мне было известно, находился запасной выход, ведущий к погрузочной платформе. Несколько лет назад курильщики, которым не разрешалось дымить в здании, сообразили, как отжать дверь, не потревожив автоматическую сирену, и никто с тех пор не удосужился ее починить. Я планировал зайти на бывшую работу с черного хода и сделать все необходимое.
К счастью, я увидел еще лучший вариант. На краю грузовой платформы сидел, болтая голубыми мохнатыми ногами, Ларри-Легкое, вернее, его нижняя часть. Безжизненный верх костюма стоял на полу, а подросток, которого союз нанял поработать символом, устроил перекур. Он делал медленные, длинные затяжки, выпуская стресс из собственной сердечно-сосудистой системы.
Я подошел сзади и постучал долговязого пацана по плечу. Ростом он был примерно шесть футов и один-два дюйма и весил не больше семидесяти кило. Когда он повернулся, я вынул сигарету у него изо рта:
— Подаешь плохой пример, а?
— А тебе какое дело? — завел он. — У меня перерыв…
Тут он в первый раз поднял на меня глаза и намочил штаны — буквально, это не метафора. Несмотря на накладную бороду и усы, он сразу понял, кто перед ним, и его мочевому пузырю это не понравилось.
— Какая талия у этой фигни? — спросил я.
— Что?
— По поясу у твоих штанов какой размер, я спрашиваю?
— Двадцать восемь, — ответил он.
Вот чертов юношеский метаболизм… Я вырубил пацана локтем по башке и вытянул обмякшее тело из половины костюма. На нижних капиллярах Легкого проступили пятна мочи, но играть в брезгливость времени не было.
До дверей Кредитного союза оставалось не более тридцати футов, когда рыхлый толстяк с примерно такой же пухлой подругой жизни подрысили ко мне, тряся сиськами.
— Ой, Ларри, — затрещали они, — можно с тобой сфотографироваться?
Меньше всего мне хотелось ловить незабываемые моменты с пленкой «Кодак», но нужно было подыграть, раз уж ввязался в этот фарс. Я расставил легочные руки, оттопырив большие пальцы, ходячие пудинги сгрудились вокруг меня, и какой-то потенциальный клиент щелкнул фотоаппаратом.
Отснявшись, толстяк не спешил уходить.
— Третья попытка за сегодня, — не очень весело сообщил он.
В здешних очередях люди часто откровенничают, я замечал. Делятся своими страданиями и способами победить хвори. Мечут бисер, так сказать. Все, что я мог сделать, это покачаться взад-вперед, изображая Легкое в печали. Примитивное искусство эта пантомима.
Толстяк бурно закивал, тряся вторым и третьим подбородками.
— Ей нужна поджелудочная. Сказали, рак. Мы утром два часа стояли к «Кентону», а они нам отказали. У «Гейблмана» тоже.
Есть же и другие фирмы, хотел я сказать. Вам нет нужды хвататься за союз как за соломинку. Компании-производители работают без посредников, там и проценты ниже, и, если до этого дойдет, льготные периоды больше. Всегда лучше попытать там, прежде чем идти в Кредитный союз.
Словно прочитав мои мысли, женщина пояснила:
— Мы уже получили много отказов. Еще один, и за нас никто не возьмется.
Да, здесь она права. Всякий раз, когда производящая компания или фирма-кредитор отказывали неперспективному клиенту, к его файлу немедленно прикреплялась черная метка, а сам файл выкладывался в информационное пространство для всеобщего ознакомления. Я не сомневался, что консультант Кредитного союза мельком взглянет на их досье, мягко покачает головой и нажмет кнопку «Не утвержден». Они могут обратиться в другие фирмы за частным займом на иных условиях, но надежды, честно говоря, мало. Мистер и миссис Пудинг свое отпрыгали. Ей осталось жить несколько месяцев.
«И сами лично выберем, сколько проживем!»
Не надо бы мне издеваться над отделами маркетинга: ведь это основной механизм, заставляющий крутиться колесики любой индустрии. Люди не понимают, что в бизнесе искорганов рулят маркетологи, а технология максимум нажимает на газ.
Скажем, корпорация «Таихицу» решила запустить совершенно новую серию искусственных селезенок. Решение принимается руководством, часто идея проекта — дитя мозгового штурма нового вице-президента, которому не терпится выделиться до почти неизбежного снятия с поста месяцев через восемь. Руководители голливудских студий ничем не отличаются от управленцев индустрии искусственных органов, когда речь идет о содержании резюме.
Но вернемся к селезенкам; сначала проект спускается в отдел маркетинга. Этих работничков не заботит медицинский аспект — какую роль селезенка выполняет, как она работает и почему, насколько может усовершенствоваться, потому что это проза жизни и для маркетологов скука смертная. Поэтому сначала они напряженно думают над деталями — какого цвета орган предпочтет клиент или должна ли селезенка обладать функцией антирадара. В бизнесе искорганов многое завязано на стремлении быть первыми; если одна компания предложит новую функцию, остальные непременно потянутся за ней. Насколько я понимаю, конкуренция в индустрии ожесточенная, отбирающая массу сил, так что занятые маркетингом товарищи то и дело уходят на ленч и не вылезают с конференций непременно на океанском побережье.
Разворачивается рекламная кампания, в ходе которой чаще всего обсасываются особенности нового дизайна. Можно устроить сенсацию на телевидении или засветить искорган в новом боевике, особенно если в сцене погони селезенка засекает полицейский радар. Печать возбуждает население, воздвигаются рекламные щиты, телевизор начинает трахать мозги каждые две минуты — кампания восхваления набирает обороты.
Сыплются заказы. Никто уже не хочет ходить со старым «Селезнем»; конечно, он помогает организму справляться с инфекцией, но что за польза в селезенке, если с нею нельзя безнаказанно выжать девяносто пять миль в час? Народ впадает в ажиотаж, и вскоре тысячи клиентов вносят резервные депозиты и платят аванс, а вице-президент, подбросивший идею новой селезенки, получает двухмесячный оплаченный отпуск на Фиджи.
Наконец идут к инженерам медицинской техники и говорят, что им придется создать чертову селезенку, используя рекламные листки в качестве рабочих чертежей. Очень важно, подчеркивают, сделать особый упор на антирадар. Если не получится — все, проект накрылся.
Каким-то чудом инженеры ухитряются кардинально изменить дизайн селезенки так, что новая модель действительно работает, и уложиться в сроки, успев за считанные дни до Рождества. Теперь чья-нибудь бабуля может победить изнурительный кашель и тащиться по тротуару, не опасаясь штрафа за превышение скорости.