Ранний старт (СИ)

В моём присутствии разгуляться ему никак. Те радости, что он получил от общения с роскошной косметикой своей мамочки, понятное дело, я допустил намеренно. А вот когда, например, мы с девчонками играли с замком, его постоянные поползновения натурально чуть ли залезть в замок, пресекаю жёстко. Нет, сначала мягко его оттаскивал и читал нотации, когда он слишком приближал любопытную мордочку к хрупкому макету. Это со стороны не страшно, а на самом деле хорошо эту манеру знаю. Координация движений у него пока не сложилась. При резком движении телом, простом оборачивании головой, к примеру, Кир часто «клюёт» этой глупой головой вниз. Да и без особых надобностей может «клюнуть». И что будет с пластилиновыми архитектурными красотами при таком воздействии? Это вам не стенобитные орудия, это намного хуже. 
Я тогда решил проблему в жёстком варианте. Попросил Зину. Всё, этого хватило. Она даже не притронулась к нему ни разу, просто один раз посмотрела своим жутким немигающим взглядом. Вихрь хаоса, бушующий в этом балбесе, мгновенно стих. Временами на Зину прямо нарадоваться не могу. Не будь рядом Кати, давно бы посчитал её лучшим, что есть в моей жизни. С Катей держу её за самое спасительное, Зина надёжна, как бронежилет.
И всего-то надо время от времени придумывать ей какие-нибудь новые гадкие ругательства. Что там последнее я ей сосватал? «В рот те потные ноги, козёл вонючий!», как-то так. Зинуля была, как всегда, в восторге, а мне не трудно. При такой-то жизни с такой мачехой! Ещё и не то сочиню…
Вот какого хрена она это сделала?! И всего-то стоило раз без Кира на улицу сходить. Вчера это было, славно мы тогда над крепостью поработали. Морозец ударил, и мы три раза ходили домой к Зине, — она ближе всех живёт, на втором этаже, — с пластиковыми бутылками за водой. Окропляли крепость водичкой для крепости… классная тавтология, почти стих! А вот вечерок не задался…
— Даже спрашивать не буду, кто это сделал и зачем, — не шептал и не кричал, даже не говорил, я наполовину рычал, наполовину хрипел, стоя на пороге комнаты с изуродованным замком. 
Кир всё-таки добрался до него и боднул головой, по видимости, пару раз. И сам он этого сделать не мог. Не боднуть, а заполучить замок. Замок хранился на крыше высокого шкафа. Это и мне трудно сделать. Целое мероприятие, надо подтащить столик, на него поставить стул и только с такой подставки я дотягивался до нужной высоты. Кирюшка так сделать не мог. Зато взрослому и стула не надо. И глядя на неуверенную улыбочку мачехи, из-за которой выглядывает испуганный Кирюшка, и мрачное лицо отца, я не догадываюсь, я ЗНАЮ, кто этот взрослый.
Вижу, как это происходит. Кир, глядя снизу просительно распахнутыми глазами, тащит слабо упирающуюся мамочку в комнату. Возражения в стиле «Тебе же Витя не разрешает…» во внимание не принимаются. Кир не совсем внятно, но очень убедительно что-то лопочет, показывая рукой на верх шкафа. И любящая мамочка ломается, достаёт моё великое творение. На замечание отца «Может, не стоит?», мачеха отвечает: «Да он просто посмотрит и всё. Ничего он не сделает».
Уверен до мелочей, что именно так всё и было. Ставлю изуродованный замок моей мечты на пол перед собой. Низким, каким-то не своим голосом, требую:
— Кирилл, посмотри на меня!
Но напуганный Кир прячется за мамочкой. Нет, родной, ты не уйдёшь! Это шоу в первую очередь для тебя.
— Пусть он смотрит! — требую от родителей. Спорить они не решаются, общими усилиями уговаривают его поглядеть на меня. Только при могучей поддержке обоих родителей Кирюшка решается поглядеть на меня испуганными глазёнками. Мне становится его жалко, но тормозить нельзя. Шоу маст гоу!
— Кирилл, ты хочешь играть с замком? — спрашиваю абсолютно спокойно и даже ласково, ответа не жду, — Так играй, я что, против?
Делаю два резких движения. Первое — левой ногой безжалостно наступаю на замок, — под непроизвольное «Ах!» мачехи, — затем правой отфутболиваю разноцветные развалины в сторону скульптурной композиции «Двое и Кирюшка». Отец резко мрачнеет, хотя куда уж больше, мачеха выпучивает глаза и разевает рот. Кирюшка ударяется в истеричный плач, который слышу уже из-за двери.
 
Блокирую дверь клином. Всё. Сегодня сюда кроме меня никто не войдёт.
Задумчиво сижу за столом. Я не всё разрушил, на столешнице передо мной несколько пластилиновых персонажей, прототипами которых послужили Катя и Зина. Катя, эдакая принцесса-воительница, а Зина — брутальная валькирия. Обормот ещё есть, масштабно размером с бегемота и намного страшнее, чем в жизни. Меня нет, не выбрал себе образ. Кстати, не является ли это моей главной проблемой? Ладно, поживём — увидим.
— Сын, выходи. Ужинать пора, — это папа меня зовёт.
Сначала думаю отказаться, но мой юный организм веско заявляет свои права. Решаю пойти у него на поводу, конфронтацию обострять мне не выгодно. Не стоит предупреждать противника о готовящемся ударе. Наоборот, надо усыпить его бдительность. Выхожу.
— Надо же… у всех характер… — бурчит за ужином отец на фоне всеобщей тишины.
— Странно меня одного «всеми» называть, — равнодушно комментирую я.
Отец смотрит на меня долгим взглядом. Больше никто на меня не глядит, старательно так отводят глаза. Поясняю, так же спокойно.
— У Вероники Палны нет характера, ей Кирюшка вертит, как хочет. У тебя тоже нет, — папахен при этих словах напрягается, — тобой Вероника Пална вертит, как хочет… а-а-а, так ты про Кирюшку?! — «догадываюсь» я.
Папахен багровеет, но молчит. Мачеха тоже краснеет и тоже помалкивает. Кирюшка не краснеет, самое бесстыжее среди нас создание, только ложкой брякает. Если судить только по его невинной уже мордашке, ничего страшного сегодня вообще не случилось. И уж точно, он-то ни при чём, ни с какого бока.
— Между прочим, у вас проблема, — флегматично предпринимаю попытку завязать светскую беседу, — Кирюшку я сегодня в комнату не пущу. Думайте, где его укладывать.
— Чего ещё придумал? — Устало возражает отец. Мачеха вскидывается, но осекается.
— Я на него сильно зол, — приветливо объясняю всем, — ты, правда, хочешь оставить его со мной на ночь в одной комнате? 
Сильный аргумент заставляет родителей задуматься. И вариантов нет, Кирюшка спать один не сможет, паникует один в комнате ночью оставаться. Так что вариант, когда один из нас уходит в гостиную, не прокатывает. Единственный способ — уложить у себя. Но тогда прощай ночные супружеские порезвушки! Да и то, не каждую ж ночь! Иногда и повоздерживаться полезно. Злорадно про себя ухмыляюсь, это не все последствия нарушения моего личного пространства.
Личное пространство! Вот чего мне катастрофически не хватает. В мои поделки, рисунки, склады любимых игрушек и предметов может сунуть нос, кто угодно. Любой, кто захочет. И я выгрызаю с боем себе право на своё личное, только моё, куда никто не может сунуться. И на Кирюшку, вообще-то, я не сильно злюсь. Он в своём нежном возрасте понятия не имеет, что это такое — личное пространство. У него его нет. Ему прямо для роста организма надо полазить в чужом уголке, посмотреть, как там устроено, и научиться организовывать такой же для себя. 
А вот взрослые прекрасно знают, что это такое. У них, между прочим, спальня под замком, и заходить туда нам без спроса нельзя. Лично я там бывал считанное число раз за несколько месяцев. Пальцев одной руки хватило бы пересчитать всё, даже если б там не хватало парочки.
А раз они всё знают и понимают, то весь спрос с них. И спрос будет! Я просто не ведаю, как можно с ними по-другому. Взрослые часто жалуются, что слов дети не понимают. Но они их не понимают ещё больше. Взрывное горючее для моей бурной реакции — детский гормональный фон, конечно. Но взрослое сознание тоже одобряет.
На следующий день.
— Кр-а-а-а-к! — Возмущённо говорит замок, перед тем, как я его выламываю.
Ломать — не строить. На балконе беру топор, им там иногда папахен мясо с рынка разрубает. А дальше дело техники.