Ранний старт (СИ)

Только взрослым понял одну истину, о которой старательно умалчивают женщины. Не, я вовсе не женоненавистник, наоборот! Просто культурная норма не бить женщин — двойная. Женщинам тоже нельзя бить мужчин. Понятно, что всякое случается, но вот так, ради забавы или из желания самоутвердиться, нельзя. С большой буквы Нельзя.
Ситуация бесит до предела. Меня выбрали на роль жертвы, мальчика для битья и совсем не в переносном смысле. С чего это вдруг? Драка с троицей центровых понятна, традиционная вражда. И бить меня, скорее всего, изначально не хотели. Будь я лапочкой, молча стерпел бы толчок, возможно, пару обидных словечек и всё. На этом кончилось бы всё!
С этой парочкой говнюшек всё не так. Меня планируют жестоко отлупить просто забавы ради. Как выбивает хулиган окна в дачных домиках. Ради весёлого звона разбитого стекла.
Меня окончательно затапливает бешенство. В такие секунды остро до самого нутра понимаю свою подружку Зину. Офигительное чувство! Всё можно, все запреты нахер, на любой ущерб — плевать! Ща, я вам устрою!
Той букве зю, что слева — апперкот правой в глаз. Тёмненькая вскрикивает и падает на четвереньки. Второй букве «Г» — апперкот левой в нос. Та дёргается словно кобыла от хлыста, ахает, но не падает. Ничо, ща дойдёт до тебя очередь. Погоди, только окончательно расплачусь с младшенькой. Немного отхожу назад для разгона и с размаха всей ступнёй въезжаю в корму. Ш-шмяк! Та валится на землю окончательно.
Пылающий неутолённым бешенством подскакиваю к старшей. Та находит силы попытаться спастись бегством. Ню-ню. Легко настигаю, сзади сбоку бью в печень. Теперь точно не побегаешь. Печень и селезёнка для бега очень важны. Тварюшка воет от ужаса, я кручусь рядом. Удар по внешней стороне правого бедра, известный, как удар «по тормозам». Теперь левого! Скорость падает почти до нулевой, фактически тварь ползёт стоя. Теперь самое главное — фасад. В глаз! Ещё раз в нос! В другой глаз! Ещё, ещё…
— Ви-и-и-т-я!!! — Неожиданно врубается ревун, встроенный в Басиму. Глять!
Ладно. Всё равно почти всё сделал. Напоследок с разгона бью ногой в зад. Старшая шалашовка падает на четвереньки. Я выдыхаю, старательно и с огромным усилием делаю невинное лицо. Невинное и обиженное. И только тогда оборачиваюсь к спешащей на помощь (кому?) бабушке.
— Ба-а-а! — Тяну жалостно и продолжаю хныкать. — Они на меня напали и побили…
Басима остолбеневает. Как в анекдоте: ты кому веришь, мне или своим бесстыжим глазам? Мне сильно помогает кровавая дорожка из правой ноздри. Мысленно угораю от хохота. Только что Басима видела, как я безжалостно и жестоко избиваю девчонку. Но и у меня самого вид заметно пострадавшего. Не сам же себе нос разбил.
Спасает бабушка этих гадюк, натурально спасает. Не знаю, когда бы сам остановился. И сильно сомневаюсь, что эти твари сохранят привычку избивать мелких. Если что, я на всё лето здесь.
Во дворе при объяснениях с бабушкой усиленно тренируюсь в роли мальчика-зайчика. И в методах переноса на старую голову всех проблем.
— Бабушка! Ты почему не предупредила, что у вас полсела долбанутых?! Только вышел!
Интонации товарища Саахова из «Кавказской пленницы»: «Клянусь, ничего не сделал, слушай. Только вошёл»…
— Только вышел, бабушка! — В голосе вселенское отчаяние при виде грандиозной несправедливости и такой же мерзости. — Ничего не сделал, ничего не сказал! Вдруг подходят и начинают бить!
— Мог бы меня позвать.
— И чтобы ты сделала? Догнала бы их? — Скептически кривлю губы. — Не, бабуль. Пусть лучше они от меня бегают, чем я от них. Или ты за ними.
История имеет продолжение через полчаса. Тварюшки приводят к нам матушку. Вернее, одна из них. Старшая.
С решительным видом калитку отворяет женщина средних лет, средней полноты с лицом средней побитости жизнью. Видать, и выпить не дура, хотя вряд ли запойная. За руку тащит дочурку, лицо которой испятнано наливающимися синяками. Как будто пьяный в сиську гримёр над ней поработал, и тени на лице расположил, как попало. Рассматриваю дело рук своих с удовлетворением. А что? Гримёр старался.
 
А ещё хвалю себя. Бестолковая Басима пыталась меня умыть. Не дался. Аккуратно смыл почти всю кровавую подсохшую дорожку, но именно что почти. След до верхней губы оставил. Это улика и доказательство, что я безвинно пострадал.
— Ты что с девочкой сотворил, ирод! — С места в карьер начинает бабёнка. Перебивать не собираюсь. Надо дать выговориться. Всё равно бесполезно встревать. Но Басиме это в удовольствие, и я не мешаю. Только отхожу ненароком в сторону и возвращаюсь с полуметровой палкой. Мало ли что.
На нас обрушивается тишина. Оглушительная после взаимных воплей. Со злорадным удовлетворением отмечаю, что Басима без напряжения перекрывала громкостью свою оппонентку. За забором собирается группа из любопытных соседей, женщин и детей разного возраста.
— Это ты чего это? — Тупенько спрашивает бабёнка. Басима тоже смотрит с недоумением.
— Бабушка! Я ж тебе рассказывал, — над забором вырастают любопытные головы, — она ненормальная.
Тычу в тварюшку палкой и продолжаю.
— Подружка у неё такая же долбанутая. Ни с того ни с сего набросились на меня, разбили нос, — задираю голову повыше, давая возможность всем любопытным убедиться в моих страданиях. — В кого она такая? Ежу понятно, в родителей. Так что мало ли что. Вдруг щас она тоже на тебя накинется.
Перехватываю палку поудобнее, начинаю стеречь взглядом непрошенных гостей.
— Дочка, скажи честно. Кто первый начал? — Бабёнка спрашивает почти нормальным голосом. Не даю никому ничего сказать.
— Я не понял! — Ору в голос. — Вы только сейчас решили узнать?!
За забором кто-то смеётся.
— Он, — неуверенно тычет в меня рукой тварюшка.
— Я не понял! — Опять ору. — Я тебя избил, а потом ты мне нос разбила?! Ты ж на земле валялась! А давай снова попробуем! Я на тебя щас нападу, и посмотрим, как ты мне нос разобьёшь, тварь!
Отбрасываю палку в сторону, решительно шагаю вперёд. Меня снова охватывает ярость. Тварюшка взвизгивает и прячется за мамочку, та пытается меня остановить. Рвусь к тварюшке, как взбесившийся мелкий пёс, пытаясь зайти то с одной стороны, то с другой.
Тварюшка с воем выскакивает в калитку. Меня, рвущегося за ней, совместными усилиями останавливают Басима и бабёнка. Собственно, на этом всё заканчивается. Не пошли они на следственный эксперимент. Но мне надо было спустить пар, и я долго орал им вслед угрозы и всякие гадости. Соседи слушали с интересом и, как мне показалось, огромным уважением.
Басима кое-как затаскивает меня во двор и до вечера запрещает выходить на улицу. И ладно. Рогаткой займусь. Вскоре приходит пропустившая всё веселье Алиска и требует продолжения банкета, то есть, сказки.
«Три дня и три ночи продирался через лес Буратино. Хотя ночью он спал, забравшись на дерево, но «три дня и три ночи» звучит вкуснее. К концу третьего дня, выбившись из сил, набрёл на полянку, окружённую, будто стражами, высокими раскидистыми дубами. На полянке стояла неказистая избушка на гигантских курьих ножках».
— Баба-Яга! — Вскрикивает Алиса.
— Сильно умные сейчас будут рассказывать сами, — осаживаю девочку. — Да, избушка Бабы-Яги.
«Подошёл Буратино к избушке и спрашивает:
— Эй, сарай на ножках, а двери-то у тебя где?
Попробовал обойти, только переступила лапами избушка и снова отвернулась.
— А ну, повернись передом, развалюха! — Буратино пнул по углу.
Избушка не осталась в долгу, шаркнула одной ножкой, и Буратино покатился по поляне кубарем. Только он вскочил, готовый к драке, как сверху раздаётся лихой свист, из-за пригнувших верхние ветки деревьев влетает на полянку страшная старуха. В руках метла, космы развеваются вокруг серого чепчика, сама сидит в какой-то длинной бочке…».
— Это ступа называется, — уточняет Алиса и виновато замолкает.
«Ни хрена себе, старуха-фикус, — потрясённо думает Буратино…».