Штык ярости. Индийский поход. Том 2
Ночью я несколько раз просыпался от холода, но даже не мог пошевелиться, чтобы найти покрывало, а просто свернулся калачиком и прижался к стене траншеи. Утром меня разбудил урядник.
– Вставай, азияты чего-то нам уготовили, – сказал он и двинулся дальше по окопам, тормоша остальных спящих воинов.
Я продрал глаза, потянулся, разминая мышцы и хрустя окоченевшим телом. Поглядел на позиции противника, где уже виднелось некое активное движение. Действительно, солнце еще не успело подняться, а они уже готовили нам непонятные сюрпризы.
Неподалеку от меня на краю окопа лежал пожилой казак, курил трубку и тоже глядел, что за мутную воду баламутят враги.
– Ты смотри-ка, – удивился он. – Ишь, чего нехристи хитромудрые придумали.
Я поднял штуцер, отряхивая его от пыли и присмотрелся к мельтешащим врагам. Сначала ничего не разобрал, а затем увидел посреди их строя странные прямоугольники, потихоньку движущиеся вместе с ними в нашу сторону.
– Это что еще за чертовщина? – спросил я, вглядываясь в невиданные фигуры.
– А это, кажись, они прикрытие придумали от нашего огня, – сказал казак и вдруг дернулся, схватив себя за лицо. – Вот бесовы пакости, ус себе подпалил. Жди теперь неприятностей.
– Это почему же? – рассеянно спросил я, все также всматриваясь в подвижный строй противника.
Казак продолжал чертыхаться вполголоса.
– А потому как не к добру это, ох какому аграмадному не добру.
Поскольку я молчал, упорно не желая поддаваться его суеверной панике, он добавил:
– Кохда я в прошлый раз ус подпалил, моего брата на охоте медведь задрал. А в позапрошлый раз наша деревня вся сгорела.
– Надо было не ругаться, а перекреститься, – заметил я. – Откуда они взяли эти прямоугольники?
– Азияты-то? – переспросил казак. – Так это ж телеги перевернутые, по ихнему арба называется, а вовсе не прямой уголь, как ты говоришь.
Я пригляделся и разглядел, что враги и в самом деле тащат на нас перевернутые боком телеги. На некоторых еще остались колеса. Неужели они и вправду думают, что это спасет их от пушечного ядра?
– Действительно, это телеги, – подтвердил я. – Это же сколько надо…
Дальше говорить стало невозможно, потому что сначала гулко выстрелил наш «единорог», ему ответили вражеские пушки и с обеих сторон затрещала ружейная пальба. Кроме того, к нам полетели стрелы.
Я прицелился и тоже выстрелил из штуцера. На мгновение мне показалось, что я выбил из седла давешнего военачальника с пронзительным взором, но проверить это было невозможно, так как упавший тут же скрылся под копытами коней и его поглотили клубы пыли.
Щиты из повозок и впрямь прикрывали пехоту врага от наших пуль. Ружья той эпохи были гладкоствольные, стреляли недалеко и слабо, солдаты их долго перезаряжали. Бездымный порох еще не изобрели, оружие нужно было постоянно чистить от нагара. Так что придумали они вполне надежное укрытие.
Впрочем, от «единорога» эти щиты не спасали. Одно удачное ядро попало в такое прикрытие, разнесло его в щепки и перебило кучу народа, спрятавшихся за ним. Но ташкентцы, надо отдать им должное, не дрогнули. Наоборот, ускорили шаг и бросились на нас в атаку.
Мы снова вступили с ними в схватку. Те из раненых, кто стоял на ногах и мог держать оружие, тоже помогали коллегам в бою. Я успел выстрелить только пару раз, когда враги полезли на укрепления.
В который раз их напор получился чертовски сильным. Я бил штыком лезущих на нас людей, колол ржущих лошадей, добивал стонущих под ногами раненых. Очень быстро утренняя прохлада сменилась дневной жарой, снова повсюду клубилась пыль и оседала на лицах сражающихся.
Меня тоже не миновали ранения. Я получил саблей по голове, к счастью, плашмя, затем стрела попала мне в предплечье. Здесь тоже повезло, стрела задела по касательной, я отделался глубокой царапиной.
В какой-то миг я устало огляделся и увидел, что пожилой казак лежит неподалеку на дне траншеи и глядит неподвижными глазами в небо. Тело его враги посекли саблями, на окровавленном, искаженном мукой лице трепетали от ветра подпаленные усы.
Если бы не «единорог», мы бы давно уже пали под натиском врага. Меткими выстрелами он сеял урон и панику в рядах противника и это давало нам передышку. Нас спасало еще и то, что атаковали враги хоть и колоннами, но не единым строем, а вразброс, без дисциплины. Мы же отбивались плечом к плечу, прикрывая друг друга.
Через какое-то время напор ослаб и враги снова отступили. Все пространство перед нашей оборонительной линией было усеяно трупами врага и павших коней. Наши окопы тоже завалили убитые и тяжелораненые бойцы.
В голове шумело после недавнего удара саблей. Я уселся на землю и взялся за виски, стараясь утихомирить тупую боль. Когда чуть полегчало, кто-то тронул меня сзади за плечо. Я обернулся и увидел Серовского.
– Э, соглядатай, так тебе и самому доктор нужен, – протянул он, отметив мой изможденный вид.
– Да и тебе, есаул, лекарь не помешает, – ответил я, заметив его разодранную вдребезги одежду, окровавленное лицо и обагренные кровью руки.
Он кивнул и добавил:
– Я думал тебя позвать, чтобы ты раненых осмотрел и перевязал, но, вижу, без толку это. Пропадем мы, соглядатай, так и доложи своим хозяевам. Вчера вечером отправил я двух казаков с посланием к Суворову, но что-то ответа нет. Половина бойцов из строя выбыли, скоро снаряды кончатся, «единорог» замолчит, а тогда нам…
Со стороны врагов послышались ликующие крики. Мы подняли головы. От вражеского войска отделились несколько десятков всадников, поскакали к нам, размахивая копьями.
– Не может быть, – с горечью сказал Серовский. – Только не это.
Всадники подскакали ближе и я разглядел, что на остриях пик насажены две человеческие головы. Хотя от боли они изменились почти до неузнаваемости, я все-таки распознал в них Акима и другого казака, с которыми видел вчера Серовского. Вот, значит, как провалилась миссия по доставке послания основной армии.
– Мне очень жаль, – искренне сказал я, но Серовский меня уже не слышал.
Есаул встал и приказал:
– Стреляйте по ним.
Зазвучали нестройные выстрелы, но всадники гарцевали вне зоны обстрела. Я поднял штуцер и сразу же опустил. Во-первых, я еще не успел его перезарядить, а во-вторых, дистанция до злорадствующих целей и вправду была слишком большая.
Серовский ушел по окопам дальше, а навстречу к нему уже бежали урядники. Я принялся перезаряжать штуцер, надеясь, что враги в чрезмерном бахвальстве подъедут ближе.
Этого не случилось, нагарцевавшись вдосталь перед нами, всадники вскоре умчались обратно к себе. Видимо, они заметили движение в нашем стане.
Серовский и впрямь приказал вылезать из окопов и строиться в боевые порядки. Я слышал, как он кричал в духе настоящего суворовского питомца:
– Ребята, экономьте патроны и бейте врага штыком! Лучше рискнуть и пойти на прорыв, чем погибать, как шакалы в норах!
Казаки одобрительно ворчали в ответ и строились в каре. После нескольких дней обороны пали почти все кони, пробиваться приходилось в пешем порядке. Раненых мы поставили в центр, окружив несколькими рядами. Я видел, как вместе с другими в наши ряды проковылял Юра, с обнаженными саблями в руках.
Когда все построились, есаул скомандовал:
– Вперед, ребята, – и мы двинулись на врага.
Я находился на правом фланге нашего построения и вместе со всеми остальными казаками полностью разделял намерение Серовского погибнуть в строю. Мы шли молча, полные угрюмой решимости.
«Единорог» мы заклепали, забив запальные отверстия и оставили верное орудие в окопах вместе с обозами и остальным неподъемным хламом. Вещевые мешки набили сухарями, а фляги заполнили мутной грязной водой.
Враги, полагаю, смотрели на наш маневр с удивлением. Они не двигались, может быть, полагали, что мы идем сдаваться в плен. Даже после того, как мы положили несколько сотен, а то и тысяч их солдат, они намного превышали нас числом.