Штык ярости. Индийский поход. Том 2

Передо мной за барханом показался отряд казаков на горячих конях. Я усмехнулся и опустил голову в песок. Подождал чуток и поднял взгляд.
Странно, казаки никуда не исчезли, наоборот, четверо спрыгнули с коней и побежали ко мне. Приблизились, увязая в песке и схватили меня за руки.
Кажется, я бессвязно благодарил их и пытался обнять ноги. Сил стоять на своих собственных уже не было. Казаки поволокли меня за руки к отряду и спустили с холма.
– Держись ужо как-то, – приговаривал один из спасителей, пожилой казак справа, от него несло табаком и луком.
Остальные молчали, а я наконец уверился, что это вовсе не галлюцинации. Радоваться сил тоже не было, я уронил голову на грудь и позволил тащить меня куда угодно.
– Да, бедолага, сильно ему досталось, – донесся до меня знакомый голос. – Эй, браток, говорить можешь?
Нет, это все-таки мираж, причем знатно уготовленный. Такого просто не может быть. Я поднял голову и увидел Юру Уварова, адъютанта Багратиона. Мы с ним неплохо сдружились во время последнего рейда в тыл врага. Мой товарищ, спасший мне, кстати, жизнь, сидел на коне рядом с есаулом и сочувственно глядел на меня.
В следующее мгновение он тоже узнал меня и резко переменился. Загорелое на южном солнце лицо исказилось, глаза вспыхнули яростным огнем.
– Э-э, друг, – сказал я, улыбаясь и протянул к Юре руки.
– Вот он, тот самый чревовещатель и иноземный злоумышленник, про которого я вам поведал! – воскликнул мой друг, указывая на меня в ответ. – Попался, голубчик!
Казаки отпустили меня, будто прокаженного и я грузно шлепнулся на землю, как мешок с мукой. Поскольку я чуток пришел в себя, то кое-как встал поднялся на ноги и стоял, покачиваясь на ветру.
– Я не могу понять причину столь неблагоприятного отношения к себе, – сказал я, надеясь только, что не свалюсь сейчас в обморок.
– Ишь ты, как глаголет по-нашему, – подивились казаки, а тот самый, пожилой, что утешал меня во время транспортировки, взял и от души саданул локтем в живот. – Получай, скотина иноплеменная.
Я чуть не задохнулся, согнувшись пополам, а затем рухнул на обжигающий песок.
– Ну-ну, господа, он хоть и чужеземный шпион, но тоже человек, – укорил казаков Уваров.
– Эй, кончайте пленного мучать! – прикрикнул есаул. – Пущай в штабе разберутся.
Хотя моя голова по причине жары и так соображала чертовски туго, тем не менее, я догадался, что мое таинственное исчезновение в Э-куполе Юра воспринял, как сговор с иностранной разведкой. Кешу, видимо, он принял за главу резидентуры.
Эх, и ведь не объяснишь ничего, никогда не поверят. Придется ждать, пока доберемся до Суворова, уж главнокомандующий сможет решить это недоразумение.
Покорившись таким образом, злодейке судьбе, я покорно молчал, пока мне связали руки и усадили на свободную лошаденку. В конце концов, на что мне жаловаться? Хоть истощенный, обожженный и арестованный, но я все-таки достиг своей цели и вернулся в Южную армию. Кроме того, казаки невольно спасли меня от смерти в пустыне, так что я, пожалуй, должен их благодарить, даже за столь не дружелюбную встречу.
Мы поехали дальше на юг через пустыню, причем я раскачивался в седле больше положенного. Поглядев на меня, Юра сжалился и дал попить воды из жестяной фляжки. Я проглотил всю воду и чуть не захлебнулся, но все равно продолжал пить.
Опустошив фляжку, я почувствовал себя гораздо лучше. Темнота перед глазами прошла, в ушах перестало звенеть. Я благодарно отдал фляжку Уварову.
– Вот упырь перевернутый, всю воду выхлебал, – проворчал мой бывший товарищ и спрятал бутыль в седельную сумку.
Мы ехали весь день и большую часть пути молчали. Я думал о том, что снова совершил прыжок во времени на два столетия назад. Причем прыгнул уже из измененного времени.
Что теперь будет с человечеством и какие там в прошлом случились изменения, Бог весть. Жаль, я не догадался спросить у Кеши учебник истории. Если бы я прочитал его, то, получается, мог узнать историю этой реальности. Я бы узнал, удалось ли Суворову благополучно завершить поход на Индию или нет. Я бы узнал, сколько продержался Наполеон. Может быть, на пару с Павлом он захватил всю Европу, включая Англию.
 
От раскрывающихся возможностей захватывало дух. Большую часть дня, пока снова не пересохло горло и не засвербило в желудке, я размышлял над тем, сможет ли Наполеон справиться с этой грандиозной задачей. Во всяком случае, в том мире, где родился я, у него ничего не вышло.
Я старался не подавать виду, что страдаю от старых ран, которые все никак не зажили и недавних ожогов. Делать привал никто не собирался и от мыслей о политике я незаметно перешел на более романтические размышления. Меня приятно поразил звонок Иришки. Уже одно то, что мы, оказывается, совсем не разошлись, необычайно воодушевило меня.
Из приятных дум меня вывел толчок в плечо. Я обернулся вбок и зажмурился.
– Что, солнце глазки слепит? – спросил Юра. – Твои пронырливые хитрющие глазки? У, гнида, так бы и выколол тебе их кончиком сабли.
Из-за маниакальной подозрительности Павла в стране в ту эпоху чрезвычайно развилась охота на ведьм, вернее, на шпионов и заговорщиков. Что же, надо признать, что у Павла были все основания бояться интриг врагов, поскольку он сам от них в итоге и погиб. Вот только почему его подданные, уверившись в паранойе императора, видели козни даже там, где их не было?
Взять, к примеру, меня. Это же надо было придумать, будто бы я, невинный учитель истории и лекарь-самозванец, могу вынюхивать что-либо в пользу иностранной державы!
– Вы чего здесь потеряли в песках? – хрипло спросил я. – Заблудились, что ли?
Юра протянул мне знакомый конверт, на котором было что-то начеркано затейливыми завитушками.
– Держи, женишок, выронил из кармана во время поездки. Это ты потерялся, а не мы. Я, слава богу, не шляюсь по стране, заглядывая в каждый угол, а выполняю поручение командующего и веду дальний дозор, чтобы вылавливать соглядатаев, вроде тебя.
Я совсем забыл про письмо Ольги, дурья башка! Столько событий прошло, что поневоле и голова забудешь, не то, что послание от девушки из далекого прошлого.
– Мне что же, зубами его рвать? – спросил я недобро, указав подбородком на связанные руки. – Чего вы меня спеленали, как каторжника? Куда я денусь с этой пустыни, со скорпионами и фалангами сбегу танцевать?
Казак, ехавший рядом, вопросительно поглядел на есаула и тот кивнул, разрешая снять с меня путы. Когда мне развязали руки, я тут же, как коршун, выхватил письмо из ладони Юрия.
– Полегче, проныра! – смеясь, упрекнул он. – Не убежит твоя суженая, все равно скоро узнает, что ты разоблачен.
Пустынная местность к тому времени сменилась хоть и засушливой, но степью. Всюду, куда не кинь взгляд, до самого края горизонта росли пыльные кусты репея и полыни. Неподалеку казаки обнаружили мелкий прудик с мутной водой и решили устроиться здесь на ночлег, все равно поблизости не было других водоемов.
Пока служилые люди готовились ночевать, я уединился и вскрыл, наконец, конверт. Это что же получается, у меня теперь по женщине в каждой эпохе, самодовольно думал я, разворачивая исписанные ровным красивым почерком листы бумаги. Надо же, не ждал, не гадал, а заделался вдруг казановой и разбивателем женских сердец.
«Милый, дорогой мой друг Виктор», – писала Ольга и от этого душевного начала у меня дрогнуло сердце.
Графская дочь, как водится, не сразу приступила к самому главному. Согласно правилам этикета, сначала ей требовалось поведать все новости, что произошли в провинциальном городе за время нашего отсутствия.
Так, я вынужден был прочитать, опасаясь, что как что-нибудь действительно важное, что в Оренбурге готовятся к проведению ежегодной ярмарки, что недавно сгорела часть крепостной стены, что вытье собаки по ночам предвещает сильную беду и позавчера Ольга проснулась посреди ночи, потому что пронзительно и тоскливо выли все городские псы.
С замиранием сердца и тревогой на душе Ольга слушала собак всю ночь, гадая, к чему эта дурная примета и молила Бога, чтобы не получить утром весть о моем ранении или, того хуже, смерти. Утром обнаружилось, что от меня до сих пор нет вестей, ни плохих, ни хороших и в соседнем поместье крепостные устроили бунт, наподобие миниатюрного Пугачевского и туда спешно выслали два полка казаков из оренбургского гарнизона, которые сурово карали за малейшее неповиновение. В общем все закончилось хорошо, виновных крепостных повесили, некоторых перед смертью хорошенько мучали, предварительно отрубив руки и ноги, а затем подвесив на крючьях.