Штык ярости. Южный поход. Том 1
Суворов чуть улыбнулся. Как и любому человеку, ему было приятно слышать, что он оставил свой след в истории.
– Что значит немилость императора, которому к тому же осталось немного жить, перед вашей грядущей славой в веках? – продолжил я, не заметив, что сболтнул лишнего.
Суворов нахмурился и перебил меня:
– Что значит: «осталось немного жить»? Ты о чем это?
– Это я так, к слову пришлось, – попытался я дать задний ход, но не тут-то было.
– Слушай, Витя, ты странный парень, – сказал Суворов. – Явился не вестимо откуда, в немыслимых одежах, делаешь подозрительные оговорки. Это не тебя Тайная экспедиция потеряла, весь день ищет?
Я опустил голову и подумал, что не будет ничего страшного, если я признаюсь князю о своей истинной натуре. Все равно, он через месяц покинет этот мир, ничего от моей откровенности не изменится.
– Ваше сиятельство, – сказал я. – Сейчас я вам расскажу стихи, которые написал очень талантливый поэт. Это стихи о том, что произойдет в недавнем будущем.
– Да, гениальные поэты всегда немножко пророки, – согласился Суворов. – Давай, читай.
Я с полминуты вспоминал слова и начал читать:
– Скажи-ка, дядя, ведь недаром,
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Полководец с самых первых строк слушал меня, нахмурив брови. Лицо его становилось все угрюмей. Он не дослушал до конца и выпрямившись на постели, закричал:
– Помилуй бог, да ты бредишь, голубчик! Что значит: «Не будь на то господня воля, не отдали б Москвы»! Француз у наших ворот, как Аннибал у стен Рима? Да слыхано ли такое во всем белом свете?
– Александр Васильевич, извините, – ответил я. – Но эти стихи написаны в 1837 году поэтом Лермонтовым. Он родился в 1814 году, через два года после Отечественной войны с Наполеоном, вторгшимся в Россию и захватившим Москву.
– Да у тебя горячка, мой милый! – воскликнул Суворов, вглядываясь в мое лицо. – Я же говорю, ты бредишь. Вот уж где истинный больной.
Я покачал головой.
– Нет, Александр Васильевич. По странному стечению обстоятельств я прибыл сюда из будущего, из двадцать первого века. Я учитель истории и прекрасно знаю все, что произойдет после вашей смерти в мае этого года. Если хотите, могу рассказать.
Известие о своей смерти Суворов встретил мужественно. Впрочем, возможно, что он не поверил мне до конца и считал сумасшедшим.
– Моей смерти? – переспросил он. – Так скоро? Слушай, если ты все выдумываешь, то очень складно. Расскажи мне все свои сказки, я с удовольствием тебя послушаю. То, что Бонапарт когда-нибудь придет к нам, я и не сомневался, слишком уж силен мальчик. Но отдать ему Москву! Как можно допустить такое! А Петербург?
– Петербург он не тронет, – ответил я. – Ценой больших потерь и с божьей помощью мы в конце концов его победили. Против Наполеона назначали разных командующих, но основную схватку выдержал фельдмаршал Кутузов, он же привел нас к победе.
– Ох, помилуй Бог, Миша справится, – улыбнулся Суворов. – Если кто и смог бы, то только Михайло. Только я сомневаюсь, что он сразу на француза пошел. У него своя голова на плечах, он Бонапарта заманеврировал бы до устали, а потом только дрался.
– Так и было, Александр Васильевич, – подтвердил я.
– Как только наш царь Павлуша его утвердил? Он же немцев обожает, только их и ставит, – удивился полководец.
– К тому времени был уже другой император, – ответил я, поглядев на легендарного старца. – Александр I, его сын.
Суворов осекся и снова посуровел. Откинулся назад на подушки и сказал:
– Давай, рассказывай.
– Расскажу, ваше сиятельство, только разрешите повременить минутку, – сказал я и подозвал Прохора, дремавшего на лестнице. – Принеси мне ржаного хлеба и соли, пожалуйста. Много хлеба и соли.
Глава 6. Дорога в Гатчину
Карета быстро катила по мостовой. В дверном окошке виднелись широкие проспекты Петербурга, заполненные людьми.
Такие вылазки всегда напоминали мне поездки на заднем сиденье такси, хотя теперь вместо гудков машин ржали лошади. Кучеры, впрочем, обменивались любезностями почти с теми же интонациями, что и водители маршруток два столетия спустя. Вместо огромных рекламных экранов на стенах домов висели афиши. Продавцы газет с толстыми кипами товара в руках выкрикивали последние новости.
Признаться, за месяц я уже настолько свыкся с этой картиной, что моя прошлая жизнь в двадцать первом веке казалась дурманящим миражом. Иногда я думал, что и в самом деле родился в восемнадцатом столетии, а будущее время мне просто привиделось.
Погода сегодня выдалась отличная. Накануне два дня подряд моросил дождь. Соленый ветер приносил запахи моря. Нева вздыбилась и волновалась в своих берегах. А теперь ярко светило солнце и тени деревьев колыхались на дорогах.
Настроение у меня, тем временем, было отнюдь не под стать цветущей погоде. Я с унылой хандрой полагал, что виновен во всех бедствиях и катастрофах, происходящих ежедневно во всем мире. Например, не далее как вчера в газетах сообщили, что в Средиземном море произошла ужасная трагедия – во время шторма затонул французский фрегат «Свобода». Экипаж, свыше двух сотен человек, пошел ко дну. Я что-то не помнил, чтобы в хрониках 1800 года упоминалось о подобном трагическом происшествии. Это, конечно же, очередное подтверждение губительного влияния, оказанного мною на ход мировой истории. Ведь я невольно вмешался в ее бурное течение и повернул совсем в другое русло. Вот он, зримый результат этого влияния, сидит на лавке напротив и как ни в чем ни бывало, болтает ногами и весело насвистывает армейский марш.
– Чего нос повесил, Витя? – спросил Александр Васильевич, быстро глянув на меня. – Императора, поди, оробел? Ничего, не боись, он теперь у нас вот где. С твоими секретными знаниями о будущем нам сейчас никто не страшен.
И показал сжатый кулак, мол, взял императора за яйца и держит теперь в руке.
Я вздохнул еще тяжелее. Все мои знания о будущем теперь на самом деле не стоили и ломаного гроша, потому что после исцеления Суворова мы, как карета без кучера и с обезумевшими лошадьми, покатились куда-то в иное, неведомое мне время. Ибо да, мне чудом удалось вылечить князя и он остался жив после почти смертельного недуга. Я и сам не рассчитывал, что народные средства лечения окажутся так эффективны. Применяя их, я надеялся в лучшем случае облегчить страдания умирающего Суворова, а затем с изумлением наблюдал, как ему становится все лучше, опухоли спадают, воспаления благополучно исчезают и болезнь отступает навсегда. Впрочем, чего кривить душой, мои хлебные и печеночные повязки на самом деле оказали минимальное воздействие. Главным образом Суворов вылечился благодаря своей громадной силе воли, когда, пораженный трагической картиной ближайшего будущего, он понял, что нужен России и сделал все, чтобы остаться в живых. Он рассказывал, что когда-то, во время турецкой кампании, таким же чудовищным напряжением силы воли сумел вылечиться от лихорадки.
– Мне хотя бы еще годиков пять протянуть, – частенько говаривал князь, когда я сидел у его постели. – И скрестить шпагу с французами. Надо, надо унять Бонапарта. Он хоть и талантливый мальчик, а сильно зарывается.
Через месяц, в начале мая, когда по нашей традиционной истории Суворова должны были хоронить при огромном стечении народа, в этой реальности Александр Васильевич уже мог ходить и даже бегать вприпрыжку, по своему обыкновению. Частенько выбегая на улицу, он хватал прохожих за носы или дергал за волосы, в общем, превратился в прежнего потешного генерала. Я же, вместо того, чтобы радоваться, ломал голову, чем это изменение обернется теперь для истории.
К слову сказать, доктора Векард и Гениш ничуть не удивились чудесному выздоровлению безнадежного пациента. Они, само собой, посчитали это результатом своего лечения и быстро запамятовали, что уже списали Суворова со счетов.
О поразительном исцелении прознали и во дворце. Вскоре от императора приехал курьер с повелением прибыть на высочайшую аудиенцию.