Любимчик Эпохи
– Все, съемка окончена! Я поехал!
– Сан Иваныч, дорогой, ну нам еще доснять нужно, ну будь человеком, – умоляли его операторы и репортеры.
– Ваше время вышло! – резюмировал Саня, защелкивая свой чемодан.
Его ненавидели. Старались не брать с собой в команду. Но осветителей было мало, и ежедневно по расписанию он портил кому-то жизнь. В тот день выезжали за город. Девочка-корреспондентка Светка Синицына волновалась, все время названивала по мобильному, пытаясь скоординировать всех участников процесса – съемка была постановочной, на место съезжались человек пятнадцать из разных районов Москвы, в том числе приглашенные артисты. Светка разрывалась, выезд задерживался то по одной, то по другой причине. Она плакала, могучий оператор утешал ее, звуковик пофигистично курил. Наконец съемочная группа тронулась в путь. Саня, самый хлипкий из команды, расселся со своим чемоданчиком рядом с водителем старенького «опеля». Грузный оператор с камерой на коленях, девочка и звуковик затолкались на заднее сиденье. Машина тронулась. Саня щелкнул рычагом, и его сиденье отъехало максимально назад, сплющив колени оператора. Громадный добряк только крякнул:
– Ну, Сан Иваныч, хорош борзеть!
Саня его слова проигнорировал. Через 20 минут, когда они встали в мертвую пробку на Третьем кольце, он поднял левую руку вверх, постучал по выцветшим часам «Полет» и гаркнул:
– Время возвращаться в Останкино! Через час кончается смена.
Все молчали. Водитель в зеркале заднего вида вопросительно поднял бровь.
– Едем дальше, – железным голосом сказала корреспондентка.
– Я напишу служебную записку о несоблюдении правил, срыве временных промежутков и профессиональном несоответствии, – зудел Саня.
Все молчали. Водитель и звуковик тоже хотели домой. Оператору было все равно, но он жалел девочку.
– Разворачиваемся обратно, – давил осветитель.
Светка покраснела, выдохнула и сухо скомандовала:
– Включите аварийку и остановите машину!
Водитель пожал плечами и повиновался. Она с треском распахнула заднюю дверь салона, выскочила, обошла автомобиль и рванула на себя ручку Саниной двери.
– Выметывайся! – приказала она.
– Чеее? – Саня остолбенел.
– Вали отсюда, урод, со своим вонючим чемоданом! Без тебя справимся! – Светка пылала щеками и сверкала глазами. – Быстро, я сказала!
– На чем я доберусь обратно? – проблеял осветитель.
– На моем пенделе, гнида! – Хрупкая девочка тряслась от ярости.
– Я никуда не поеду, – пробубнил он.
– Тогда заткни свой хлебальник, козлина! Будешь работать, как все мы, понял? И откати сиденье максимально вперед, говнюк!
Именно так на Саню орала жена. Именно от такого тона у него страхом сводило живот. Он покорно нажал рычаг и выдвинулся вперед.
– Еще вперед, я сказала! – Светку несло.
Он подвинулся еще.
– Максимально вперед, чтобы ты рожей своей уперся в лобовое стекло!
Саня уже чуть ли не носом доставал до приборной панели.
– Вот так! И пикни мне хоть раз! – Девочка вернулась назад под уважительные взгляды мужиков и ткнула в спину водителя:
– Трогай! Маршрут не изменился.
Униженный и оскорбленный Саня затих, бормоча себе под нос проклятия. Съемка была долгой и хлопотной. Приехали на какую-то нежилую дачу за МКАДом, долго расставляли позиции, сверяли сценарий. Саня говнил как мог. Ставил не те фильтры, отвратительно направлял свет и каждые десять минут кричал:
– Стоп! Всем пора домой!
– Пришлепните кто-нибудь этого хмыря! – злились артисты. – Оператор, да отними у него приборы и выставь сам!
К приборам Саня никого не подпускал. Светка от нервов пошла бурой сыпью. Все ждали съемок какого-то эпизода в дальней закрытой комнате, ключи от которой были у хозяйки дома – Светкиной подруги, намертво застрявшей в пробке. Темнело, все теряли терпение. Наконец вечерний сумрак прорезал свет фар. Неоново-синий «мерседес» остановился у ворот, и полная красивая женщина в белом брючном костюме с копной черных кудрей вышла из машины.
– Ребята, простите, дорогие, – распевным грудным голосом сказала она, – отдала Светику связку ключей, а главный – от комнаты – у меня остался! Ну, я вам икры привезла, бутеров, шампусика – сейчас поработаем и расслабимся!
К ней со слезами, как к мамке, бросилась корреспондентка:
– Снеееежкаааа! – рыдала она. – Меня тут все довели-иии!
– Светулечка, родная, я здесь, и все будет хорошо. – Красавица прижала к высокой груди девочкины тощие плечи.
– Это Снежана, знакомьтесь! – размазывая слезы, сказала Светка.
Издерганная, нервная съемочная группа вместе с актерами застыла в благостном молчании. Саня же просто осел на крыльцо с дебиловатой блаженной улыбкой. Было в Снежане что-то глубоко терапевтическое, уютное, теплое, мудрое, неторопливое. Она вплыла в полузаброшенный дом, открыла злополучную комнату и отправилась на кухню. Светка прижалась к ее уху и прошептала:
– Снеж, дорогая, тут один мудак нам жизни не дает, обезвредь его как-нибудь. Вон тот шишок в прожженном костюме.
– Иди спокойно работай, все улажу.
Снежана подошла к Сане и бархатным голосом спросила:
– Могу я узнать, как вас зовут?
– Эххх, Сан Иваныч, – крякнул осветитель.
– Александр Иванович, не могли бы вы мне помочь принести пакеты с продуктами из машины в дом? – Снежана будто разучивала музыкальную партию.
– Эххх, конечно, а чо ж нет! – просиял Саня.
Они направились к ослепительному «мерседесу», и Саня с кожаного сиденья достал пакеты с логотипом продуктового бутика.
– Давайте я возьму пару сумок, – сказала Снежана.
– Да чо ж, я сам не дотащу? – распушил хвост Саня.
– Вы такой сильный! – восхитилась красавица.
Саня поплыл. Что-то совершенно чудесное произошло в его организме – бездонная черная дыра будто бы заштопалась золотыми нитками снизу и начала наполняться тысячами пляшущих светлячков.
– А давайте я вас покормлю, пока все работают, – предложила Снежана, когда они зашли в кухню.
– Чо ж, как это? – оторопел Саня.
– Я делаю изумительные бутерброды из яиц и шпротов. И вас научу. Вы же небось с утра на работу бежите голодный?
– Голодный, чо ж, – потупился осветитель.
Она сняла свой белый пиджак, пахнув флердоранжевыми духами, и осталась в черном каркасном бюстье, которое сжимало ее грудь, как пышное безе с кремом – голодный грязный мальчуган. Неспешными движениями красивых пальчиков она расстелила на столе одноразовую скатерть и разложила на ней нарезанный ароматный батон, пачку сливочного масла, пакетик майонеза, вареные яйца и банку шпротов.
– Разминаем в салатнице крутые яички вместе со шпротами, вот так, – Снежана напевала и мяла вилкой яйца с рыбой, – можно взять и лосося, если что, чуть солим, а потом… перемешиваем с майонезом, очень тщательно, чтобы была однородная и очень нееежная масса…
Саня следил за ее пухлыми холеными руками, и светлячки в его черной дыре устраивали немыслимые оргии.
– А потом наносим эту вкуснятину на белый хлеееб, вот так… – Снежана ловко орудовала ножиком, намазывая яичную смесь на ломтики батона, – ииии – ам! – в ротик, – она поднесла бутерброд прямо к Саниному лицу. – Кусайте! Не стесняйтесь.
Не жравший с утра Саня ополоумел от счастья. Остатками зубов он перемалывал не просто еду – небесную манну. Такой вкуснотищи не попадало к нему в рот с момента рождения. Саня мычал и стонал, прикрыв глаза и сжав руки в кулачки. Снежана откупорила бутылку «Хеннесси» и налила коньяка в одноразовый стакан.
– Конечно, бокалов у нас тут нет, но за здоровье можно выпить из чего угодно, правда? – прошептала она. – Я за рулем, для ребят у меня шампанское, а вам – коньячок, согласны?
Саня утвердительно замотал головой, глаза подернулись влагой.
– Тяжело, наверное, работать с молодежью? – участливо спросила Снежана.
– Оооо-чень тяжело, – выдохнул он, опрокинув коньяк, – звери, а не люди! Сожрать с потрохами готовы!