Волк и семеро лисят (СИ)
Ворона была крупная, а, когда угрожающе расправила крылья, показалась Сереже и вовсе огромной, так что он предпочел позорно ретироваться и попытать счастья в другом месте. Все-таки инстинкты инстинктами, а отсутствие опыта — штука паршивая.
С третьего раза Сереже все же удалось найти себе обед. И первой его мыслью, когда он приступил к трапезе, было, что он не так уж и голоден. Второй — что все-таки голоден, очень голоден, но, может, стоит попытаться обратиться в человека и сделать с… этим хоть что-то?
Как будто ты умеешь готовить, насмешливо фыркнул внутренний голос, или свежевать дичь. Или разводить костер, не имея ни спичек, ни жидкости для розжига. Или очень хочешь посидеть голой беременной жопой в каком-нибудь муравейнике.
Ладно, так же мысленно огрызнулся Сережа, будто и в самом деле спорил с реальным оппонентом, а не с собственным взбесившимся от голода и нервов вторым “я”, ладно, я понял.
Со второго укуса бельчатина зашла уже лучше, а с третьего, приправленная осознанием, что это он, он сам загнал дичь! — и вовсе показалась отличным обедом на каждый день. Над охотничьими навыками стоило еще поработать, но начало было положено.
Приободренный успехом, Сережа, на этот раз не пытаясь обогнать саму смерть, смог преодолеть в тот день несколько десятков километров. А на следующий, отдохнув и снова отобедав пойманной добычей, преодолел еще столько же. Лес, звучащий днем гораздо ярче и насыщенней, чем ночью, уже не казался ему таким всеобъемлющим и незнакомым, какая-то часть Сережи даже начал понимать так называемых естественников — оборотней, большую часть жизни проживающих в своей звериной форме и вдали от больших городов. Сам он такую участь и под дулом пистолета бы не выбрал: слишком любил комфорт, созданное человеческими руками искусство и себя. А еще слишком хотел выучиться, заработать денег и уехать куда подальше — в место, где смог бы спокойно разгуливать по улицам, не пытаясь контролировать полную человеческую форму. С хвостом и ушами было временами тяжеловато: чтобы избавиться от них, требовалось сохранять некоторую концентрацию. Не такую, конечно, как когда он только учился полному обороту, но все же. Знание, что есть на свете места, где об этом можно даже не задумываться, вселяло в него одновременно надежду и неприятную гадкую зависть. Он хотел там оказаться, он мог там оказаться.
Он должен был там оказаться.
Ни позорный, незаслуженный вылет из универа с волчьим билетом, ни Рубинштейн, ни полный живот лисят в его планы на ближайшее будущее не входили.
Лисята, может, входили в планы на более далекое — когда он будет чертовски богат, жить в Венеции во дворце и сверкать улыбкой с обложки какого-нибудь “People” — но это не точно.
“Не точно” снова завозилось в брюхе, голодно заурчало и прицельно вмазало по мочевому пузырю. По очень примерным прикидкам, у Сережи в запасе было еще недели две, чтобы выбраться из леса. Он старался думать об этом по минимуму, просто продолжать бежать, но с каждым днем страх, поначалу прятавшийся в самом уголке сознания, расползался все дальше и дальше, захватывая новые территории.
Что он будет делать, если не успеет добраться до цивилизации до рождения лисят? Если окажется, практически не умеющий охотиться, окруженный хищниками покрупнее, посреди леса с охапкой слепых, пищащих, голодных, меховых картошек? До зимы они как-нибудь протянут, если удача повернется к ним лицом, а потом? Что, если сейчас он, не имея ни одного хоть сколько-нибудь надежного ориентира, бежит все глубже в чащу, навстречу голодной смерти?
Может, было бы правильней дождаться родов в лаборатории и бежать уже после, одному, отвечая только за свою шкуру?
С неба начало капать, и Сережа сердито встряхнулся, сбрасывая влагу с усов и назойливый внутренний голос с края сознания: кем бы ни был Рубинштейн, зачем бы он ни хотел поставить на поток производство оборотней — едва ли он делал это с добрым сердцем и чистыми намерениями. На мех, на экспорт экзотических хорошо обучаемых домашних зверушек — да какая разница. Сережа любому из этих вариантов предпочел бы смерть. Бесславную, от голода, какую угодно.
Тогда беги, примирительно подсказал присмиревший голос, найди человеческое жилье, узнай, где находишься, выберись, беги!
И Сережа бежал.
***
Ему повезло наткнуться на человека еще через день. Тем утром, выбравшись из очередной норы и всласть потянувшись, Сережа отправился раздобыть себе еды: живот снова потягивало голодными спазмами, даже сильнее, чем обычно. С охотой дела все еще обстояли… странно. С одной стороны, Сережа всегда был способным учеником и все новое схватывал буквально на лету, с другой — что в школе, что в универе физкультура была его самым нелюбимым предметом. Охота оказалась где-то на стыке этих литосферных плит — физическая активность плюс выдержка плюс правильно рассчитанные траектория и скорость. Было по-прежнему сложно, но уже не так, чтобы полный швах. За те дни, что он провел вдали от лаборатории, помимо бельчатины Сереже удалось отведать мышей, куропатку и каких-то пестрых, очень вкусных яиц неизвестной птицы. Ягоды и грибы он благоразумно не трогал, не рискуя полагаться на слепую удачу.
На этот раз он решил повысить ставки, выбрал своей жертвой довольно крупную и неповоротливую на вид птицу и уже даже примерился к ней, выпятив задницу и напряженно помахивая хвостом из стороны в сторону. Хорошо было бы сразу сомкнуть челюсти у нее на шее и быстренько придушить. Сережа облизнулся от одной мысли, напряженный как струна, чуть отставил задние лапы, готовясь к прыжку, и…
Где-то совсем близко раздался глухой сильный удар. Птица встревоженно повернула голову на звук, ухнула и тяжело сорвалась с места, поднимая в воздух тучу иголок и мелких листьев. Сережа на удачу все же скакнул вперед, но, разумеется, ухватил зубами только воздух и рассерженно рыкнул, оглядываясь по сторонам.
Изначально звук показался ему инородным, но теперь Сережа думал, что, может, это развлекается особо крупный дятел или завалилось какое-нибудь старое полусгнившее дерево. Хотя для падающего дерева удар был слишком чистый — никакого тебе треска ломающихся веток или коры. Пока Сережа напряженно размышлял о природе лишившего его завтрака стука, он повторился. Даже громче и отчетливей, чем в первый раз. Где-то в вышине каркнула ворона и, потревоженная, снялась с ветки.
Снова раздался удар.
Нет, решил Сережа, это определенно не падающие деревья. И тем более не дятел — если только у него не всамделишный человеческий молоток вместо клюва.
Пригнувшись к земле, Сережа прислушался, и, когда звук раздался снова, потрусил в сторону предполагаемого источника. Он старался ступать осторожно, чтобы остаться незамеченным. Какая-то его часть требовала развернуться и бежать со всех лап подальше от потенциальной опасности, но другая — та самая, которая взбунтовалась против сегрегации и заставила его взломать базу МГУ и записать себя им в студенты вместо того, чтобы выбрать одно из “одобренных для оборотней” заведений — все еще была вне себя из-за испорченного завтрака.
А еще ей было любопытно.
Звук между тем стал раздаваться с поразительной регулярностью, практически через равные промежутки времени: удар, три-четыре секунды тишины, снова удар. Они, эти удары, казались смутно знакомыми, но Сережа все никак не мог вспомнить, где бы мог слышать что-то подобное.
Бам. Бам, бам.
Чем ближе он подбирался к источнику, тем отчетливее слышались удары и… тем реже становился лес? Сережа затормозил, вдруг осознав, что вышел из самой чащи в небольшой подлесок, где было гораздо светлее. Кроны у деревьев тут были не такие густые и пропускали больше света, да и сами деревья стояли на приличном расстоянии друг от друга.
Еще пара десятков метров и…
БАМ, — раздалось, кажется, над самым ухом, и Сережа, поджав хвост, метнулся за ближайший куст. Выждал с колотящимся сердцем несколько ударов и осторожно высунул, проклиная свое любопытство, в прогалину между тонкими колкими ветками нос.