Монстр в ее постели
Я отвожу Ваню в школу, по пути заскакивая за продуктами и параллельно размышляю о том, как быть дальше с работой. Сосед явно дал понять, что если ко мне начнут приходить клиентки, то он перестанет быть таким паинькой. Значит, нужно обзванивать салоны. И – я знаю, что это безумие, но не могу избавиться от мыслей о мечте – помещения под свой кабинет.
Если бы нашлось что-то в пределах шести-восьми тысяч… это даже меньше, чем процент, который я буду отдавать салону. Но где взять такие цены? Разве что на совсем небольшую площадь… или на часть большой. Может, есть какие-то студии, которые ищут мастеров не на аренду, а на процент?
Всю первую половину дня я посвящаю поискам. И результаты не такие уж печальные, как я думала. Без кредита не обойтись, но это будет не такой кредит, который я не смогу отдать с заработанных денег. Только кто бы мне его еще дал…
Город накрыло резкое похолодание. Когда мы с Ваней утром шли в школу, кое-где даже виднелась изморозь. Холод с улицы постепенно пробирается в дома, но отопление включать не планируют. Я уныло думаю о том, что скоро счета за коммуналку вырастут чуть ли не вдвое, и лучше бы мне встать на ноги до этого момента. Нельзя отменять клиентов дольше недели. Сейчас я вру, что заболела, а дальше?
Несмотря на то, что на мне теплые шерстяные носки и уютный бежевый свитер, холод пробирается под кожу, согреться никак не получается. Я долго уговариваю себя не обращать внимания, пью третью чашку горячего чая и жалею, что Ванька с утра не сварил мне кофе. Просить как-то странно, но я так давно не пила вкусный кофе, что до сих пор вспоминаю его запах со вчерашнего утра. Повторить даже не пытаюсь, на мне определенно какое-то кофейное проклятье.
Зато я могу согреться в душе. Соседа нет, до конца Ваниных уроков еще несколько часов, и горячая вода – то, что нужно.
Я быстро юркаю в ванную, которая быстро наполняется теплым паром, и встаю под тепло в чистом виде. Ледяные руки и ноги даже ломит, хотя вода совсем не горячая, я вообще не переношу горячую воду, яркое солнце и жару. Но даже этого тепла хватает, чтобы я расслабилась и… беспечно забыла про щеколду.
Не так-то просто перестроить жизнь и привычки. Особенно когда тебя уже не так преследует страх.
Шторка полностью закрывает меня от внешнего мира, а его – от меня. Я смываю шампунь, крепко жмурясь, чтобы не промывать потом глаза, и, когда уже собираюсь заканчивать, вдруг происходит что-то непонятное. Прежде теплая и очень комфортная вода превращается в кипяток, он обжигающим потоком проходится по моим плечам и спине. А прежде, чем я отскакиваю и дотягиваюсь до ручки, выключая воду – и по груди.
От боли у меня перехватывает дыхание, вода не просто горячая, она кипяток. Я уверена, что кожа стремительно покрывается красными пятнами. А еще у меня сами собой из глаз катятся слезы.
– Запираться надо, – слышу насмешливый голос.
Хватаю со стиральной машинки полотенце и быстро заворачиваюсь, чувствуя, как накатывает тошнота. Я смотрю на Исаева со смесью страха и недоверия.
– Вы что, серьезно?! Мне ведь больно! Это, по-вашему, смешно?!
Он не сразу мне отвечает, скользя взглядом по мокрым волосам, обнаженным плечам и коленкам, но, по мере того, как видит следы от горячей воды, улыбка сходит с его лица. Исаев смотрит вниз, на вентили, перекрывающие воду, и я понимаю, что он перепутал. Закрыл не тот вентиль, вместо холодного душа устроив мне горячий. Становится еще обиднее, и я бы много отдала, чтобы не стоять перед ним и не плакать, как беспомощное дите, но силы и смелость как-то резко вдруг заканчиваются.
Вадим
Такого эффекта я точно не ожидал. Она смотрит огромными глазами, и мне поначалу кажется, что от страха и неожиданности. Но я замечаю слезы, красные следы на тонкой светлой коже, и понимаю, что Богданова плачет от боли.
А потом понимаю, что случайно закрутил вместо горячего крана холодный, и бедную девчонку ошпарило кипятком.
Выругавшись, я инстинктивно делаю шаг к ней, чтобы сунуть под холодную воду, и Богданова отшатывается, врезаясь спиной в раковину. Там, на полочке у зеркала, я замечаю приметный флакон "Пантенола", и план созревает прежде, чем я успеваю его обдумать.
– Повернись! – Голос должен звучать холодно и равнодушно, а получается хриплым.
Богданова в ступоре, и поэтому даже не пытается остановить меня, когда я разворачиваю ее спиной и лью холодный крем на покрасневшие плечи.
– Надеюсь, ты не хранишь в этой банке крем для депиляции.
Издевка отрезвляет Богданову и она пытается вырваться, но я уже удобно зажал ее между собой и раковиной, так что все, чего она добивается – полотенце едва не соскальзывает на пол. Я бы не отказался от такого подарка судьбы, но мазать нежную горячую кожу прохладным кремом тоже неплохо.
Спустя несколько секунд я уже забываю об истинной цели этого развлечения и просто получаю удовольствие. Завороженно рассматривая красноватые следы, родинки и тонкие светлые локоны, упавшие на влажные плечи, я пальцами изучаю девичью шейку. Слегка надавливая, рисую контур позвоночника. У Богдановой вырывается не то испуганный, не то обреченный всхлип. Даже не будучи специалистом, я чувствую, в каком напряжении ее шея. Даже простой массаж в наполненной паром ванной мгновенно лишает ее воли, и вот в моих руках уже послушная кукла.
Я выдавливаю еще крема, растирая его по плечам и ключице. Богданова такая худая, что я почти могу сжать ее шею одной ладонью. Когда я делаю это, она испуганно дергается, но добивается только того, что прижимается к моей груди крепче
Я очень давно не прикасался к девушкам, и я изучаю ее, чувствую бешеное биение сердца. Старательно избегаю встречаться с ней взглядом, чтобы все не испортить. Нечеловеческих усилий стоит оставить все как есть, не стягивать полотенце, чтобы продолжить ее изучать, успокаивать красные следы холодным кремом.
И, хотя член уже каменный, а в висках стучит кровь, я боюсь переступить грань. Богданова все еще может все разрушить. Меньше всего мне хочется получить обвинения в попытке изнасилования. Думается, если сейчас я надавлю, дам волю давным-давно выработанным инстинктам, Богданова сдастся.
Она удивительно быстро заводится, и сейчас в моих руках горячая вовсе не от кипятка и пара. Мы рядом всего несколько минут, но я уже знаю, как гладить ее шею так, чтобы сорвать с губ непроизвольный стон. Знаю, как действует смесь страха от того, что я обхватываю ее горло, и возбуждение от того, что делаю это нежно и дразняще.
Кажется, будто у нее совсем нет опыта, но я ведь знаю, что это не так. Знаю, что у нее есть сын, и все равно ведусь на образ невинной девочки. Несколько секунд, что я размышляю о том, как заставлю ее разжать пальцы, сжимающие полотенце, а потом сожму небольшую упругую грудь, раздвину стройные длинные ножки и заставлю ее кончить – самые трудные секунды с того момента, как я вышел из тюрьмы.
Но они так и остаются фантазиями. Нечеловеческим усилием я заставляю себя стряхнуть возбуждение и отстраняюсь, уничтожая хрупкую атмосферу желания:
– Могу намазать и другие места, но тогда потребую взамен как минимум минет.
Богданова ошеломленно моргает, фокусирует на мне взгляд и… с неожиданной силой выталкивает из ванной.
– Убирайтесь! – ее голос звенит от возмущения.
Я не сопротивляюсь, меня разбирает смех. Но прежде, чем она захлопывает за мной дверь, полотенце падает к ее ногам, и я успеваю увидеть шикарную грудь с розовыми затвердевшими сосками.
Да, определенно на соседку сцена в ванной произвела не меньшее впечатление, чем на меня.
Я впервые думаю о том, что, возможно, стоит побриться и вернуть себе человеческий облик. Вот уж не думал, что мотивом станет девица, живущая в соседней комнате.
Все чудесатее и чудесатее, как говорила Алиса. Я оказываюсь прав: вкус свободы вдруг кажется приятным. Несколько минут, на которые я напрочь забыл обо всех бедах и проблемах, ударили по мозгам почище бутылки водки. Сидя в комнате и слушая, как Богданова судорожно и явно нервно собирается, я понимаю, что хочу новую дозу.