Монстр в ее постели

Вадим
Я не думал, что у девки, родившей лет в пятнадцать, предложение поразвлечься будет вызывать праведный гнев. Ну то есть я угрожал ей, чтобы позлить и припугнуть, но на миг почувствовал себя работягой, домогающимся до принцессы. Да ей лет восемнадцать! Пусть выглядит молодо, худенькая и мелкая, но пацаненку не больше пяти, а значит, Дарья Богданова не молодая мамочка, а юная шлюшка. И уж не ей играть роль недотроги.
Впрочем, мне плевать.
Я выхожу на балкон, откуда открывается вид на скромный дворик. Как и двадцать лет назад, он чистый, опрятный, но совершенно устаревший. В песочницу давно не завозили песок, а на турниках и качелях лишь обновили краску. Сколько там уже слоев? Можно определять возраст двора, как по кольцам у дерева.
Хочется курить, но сигарет нет. Я не думал, что вернуться сюда будет так сложно. А ведь придется прожить еще довольно долго, возможно, несколько лет прежде, чем получится взять какое-то жилье, да и вообще вернуться на прежний уровень. Если это получится, потому что не скатиться в депрессию адски сложно.
Здесь не делали ремонт. Только небольшую перестановку, и я пытаюсь убедить себя оставить все, как есть. Но руки так и чешутся вернуть все на место. Отмахнуться от модного зонирования и превратить квартиру в храм прошлого.
Но получится скорее склеп.
Надо звонить. Я оттягивал этот момент, как мог, но больше нельзя.
Больше всего я боюсь, что почувствую боль, услышав голос бывшей жены. Ту самую боль, которую я зарекся принимать от мироздания. Я договорился, она мне не нужна.
Гудки идут недолго – у нее нет этого номера.
– Алло.
Несколько секунд я вслушиваюсь в собственную реакцию и выдыхаю.
Ничего.
Ненависть, презрение, отвращение – да. Никакого намека на чувства. И никакого намека на боль, по крайней мере, связанную с бывшей.
– Говорите.
– Здравствуй, Лена.
Я уверен: она задыхается от ужаса, мгновенно узнав мой голос.
– Вадим…
– Узнала. Молодец.
– Как ты… что…
– Как я вышел? Адвокат попался хороший. Скостил срок по УДО. Не ожидала? Да, я просил тебе не рассказывать, решил сделать сюрприз. Как ты, любовь моя? Скучала?
– Что тебе нужно, Вадим?
Пожалуй, мне нравится этот страх в ее голосе. Граничащий с паникой. Ей полезно хорошенько просраться, и я дам еще много поводов. Но сначала надо получить то, что принадлежит мне.
– Мои вещи, Лена. Мне нужны мои вещи.
– Я же сказала, что все раздала. У меня больше нет твоих вещей, не нужно звонить, оставь меня в покое.
– А я тебе сказал, – с нажимом говорю я, – что если ты выбросишь коробку отца, я выйду и грохну тебя. Думаешь, я боюсь снова сесть? Думаешь, пожалею тебя? Только скажи, что ты ее выбросила, и я тебя найду, Лена, и придушу. А может, сброшу с моста. В зависимости от настроения. Кстати, я в тюрьме познакомился с интересными ребятами. Они, конечно, с летальными исходами не очень, но могут существенно осложнить твою дорогу к женскому счастью, если ты понимаешь, о чем я…
– Хватит! – Бывшая срывается на истеричный крик. – Прекрати! Я обращусь в полицию!
– Обращайся. Они со мной непременно побеседуют. Погрозят мне пальчиком и сделают строгое внушение. И я обязательно их испугаюсь и не поеду к тебе домой, на Проспект Мира, семнадцать.
– Забери их послезавтра. Меня нет в стране, я в отпуске. Тебе отдаст домработница. Там все, что мне отдали. И забудь о моем существовании, Вадим!
– История забудет, – холодно отвечаю я и отключаюсь.
Значит, Лена все же не решилась выбросить вещи отца. Хорошо. Для меня. Для нее это означает полный, беспросветный звез-дец.
«Не живите местью, Вадим Егорович. Она убьет вас. Вам повезло, у вас есть шанс начать новую жизнь. Не тратьте ее на ненависть», – говорила психолог в тюрьме.
Но у меня была на этот счет своя позиция. Если я не буду жить местью, смысла жить не будет вообще.
В квартире темно. Соседка уже угомонилась. На кухне стоит аромат жареных сосисок и яиц, и я понимаю, что дико голоден. Но маленькая стервь утащила в комнату сковородку, чайник, мультиварку и даже гребаную лопатку для жарки.
 
– Дарья Сергеевна начала воевать, – хмыкаю я.
Меня не обломает сходить и взять все, что нужно, раз она хочет играть в эти игры.
На пороге комнаты я останавливаюсь, не в силах заставить себя войти внутрь. Вот эта комната и впрямь не изменилась. Те же обои в тонкую перламутровую полоску, металлическая кровать с изрисованным маркером изголовьем. Старенький стол, я готов поклясться, в нем все так же заедает верхний ящик. Разве что стул здесь новый, безликая хрень из икеи, но все остальное… люстра, шкаф, зеркало со сколотым краешком. Кажется, словно если я загляну в ящики, то увижу знакомые тетради, вкладыши от жвачек и старую-старую фотокарточку.
Где маленький мальчик сидит на пороге деревенского дома и от души тискает здоровенную собаку, размером больше него самого. А рядом, на покосившейся скамейке, на него с улыбкой смотрит отец.
Я прожил в этой комнате целых восемнадцать лет. Восемнадцать лет счастливого детства и юности. Потом менял гостиницы, апартаменты, дома, города и страны, но того ощущения уюта, особого умиротворения, возникавшего в часы заката, когда небольшая комната наполнялась ярко-оранжевым солнечным светом, я не испытывал никогда.
На моей кровати теперь лежит светловолосая девчонка. Она такая худая, что помещается на небольшом матрасе вместе с ребенком. Мальчишка крепко спит, а девка морщится и ворочается. Наконец она устраивается поудобнее, прижимая к себе мальчика, поправляет ему одеяло и будто бы замечает меня в дверях.
Уже не хочется никакой яичницы.
Я быстро ухожу, чувствуя новую волну злости и ненависти. На этот раз за то, что у этих двоих есть семья. А у меня ее не осталось.
Удается поспать всего несколько часов, но и они больше напоминают дремоту. Сон поверхностный и беспокойный. Хотя сейчас, впервые за много лет, мне не о чем волноваться. Я точно знаю, что буду делать, чего хочу и к чему все должно прийти. У меня нет никого, о ком можно переживать и ничего, за что стоит держаться. Это ли не лучшие условия для постройки идеального будущего?
Я бы солгал, если бы сказал, что хочу отомстить любой ценой. Что готов расстаться с жизнью, свободой, лишь бы отплатить бывшей и брату той же монетой. Нет, я собираюсь отомстить со вкусом, по возможности избежав для себя последствий. Я не просто уничтожу стерву и отморозка, по величайшей вселенской ошибке состоящего со мной в родстве, но еще и верну все, что потерял. И буду наслаждаться их агонией.
Когда за окном начинает брезжить рассвет, я понимаю, что вряд ли уже усну. Надо что-то съесть, но продуктов у Богдановой нет. Придется дождаться открытия хоть какой-нибудь столовки. Ну а пока можно сделать кофе, который почему-то блондиночка не утащила в свою комнату.
В нижнем ящике находится турка, и через некоторое время кухня наполняется ароматом бодрящего кофе. День обещает быть долгим и тяжелым. Я не собираюсь ждать послезавтра, я более чем уверен, что вещи отца уже готовы. А Лена вовсе не на отдыхе, а судорожно ищет гостиницу на пару ночей, лишь бы не встречаться со мной. Ей это все равно не поможет, но любая рыба дрыгается перед тем, как ей отчекрыжат жабры.
Жаль, что нет ноута или смартфона, не мешало бы выйти в сеть и заказать пожрать. И у Богдановой нигде нет, словно ребенок у нее вообще не смотрит мультики. Или прячет, что правильно, но немного бесит. Она вообще меня бесит. Самим фактом своего присутствия, тем, что считает эту квартиру своей. Может, было бы проще, если бы новый владелец сделал ремонт, но все здесь осталось прежним, и я никак не могу смириться с присутствием в привычной обстановке чего-то раздражающего.
Сигарет нет, а сидеть наедине с самим собой тошно. Я вспоминаю, что в комнате был книжный шкаф, и, пожалуй, что-то унылое отлично подойдет сегодняшнему утру. Может, удастся немного поспать. Или хотя бы скоротать время до девяти, когда откроются магазины.