Врата в Сатурн (СИ)
Ясно, подумал я, слухи уже дошли. Ну конечно, происшествие такого масштаба при всём желании не скроешь…
— Именно. — кивнул И. О. О. — При буксировке почти готовой конструкции для стыковки с двигательно-энергетическим модулем пилоты буксировщиков допустили ошибку, в результате которой произошло столкновение с находившимся рядом орбитальным контейнеровозом. ДЭМ, к счастью, не пострадал, а вот жилого бублика, считайте, больше нет — его обломки до сих пор собирают в окружающем пространстве. Так что, увы, эту часть работы придётся начинать заново.
— Полгода, минимум. — сказал отец. — К счастью, на орбитальной верфи есть дублирующие узлы, а то бы и ещё дольше…
Известие было по-настоящему скверным. Горстка людей, которые застряли на станции «Лагранж», заброшенной в невообразимую даль магией «звёздного обруча», таинственного инопланетного артефакта, каким-то чудом сумела продержаться почти год. И далеко не факт, что они смогут протянуть ещё почти столько же, в ожидании помощи с Земли… которая не придёт вовремя.
Юлька с Кащеем засыпали И. О. О. и отца вопросами о подробностях аварии. Я же отмалчивался, рассматривая висящее на стене схематичное изображение корабля. Он слегка напоминал «Звездолёт, Аннигиляционный, Релятивистский, Ядерный» из любимого фильма: та же пара реакторные колонны, те же крылышки-пилоны с сигарами тахионных торпед — разве что вместо пары зеркал-отражателей на корме занял плоский брусок двигательного отсека. Но главное, бросающееся в глаза отличие заключалось в «бублике» жилого модуля, который располагался не плашмя, как у хрестоматийной «Зари», а в поперечной плоскости. Предполагалось, что он будет вращаться, создавая искусственное тяготение в половину земного; отсек же управления, размещённый в носу, в неподвижной части корпуса, этого удобства лишён.
Рядом со схемой корабля на стене висела большая художественно исполненная цветная фотография малой орбитальной станции «Герман Титов». Станции этого типа недавно начали производить серийно и размещать в околоземном и окололунном пространстве — насколько мне было известно, к настоящему моменту было построено и выведено на орбиту три штуки. Они представляли из себя обычные трёхслойные «бублики» — машинерия «космического батута» во внутреннем слое, вращающийся средний, с жилыми и рабочими отсеками, и неподвижный внешний, служебный. Размерами станции этого класса почти вдвое уступали хорошо знакомому мне «Гагарину» или окололунной «Звезде КЭЦ» — их тахионное зеркало способно было пропускать сравнительно небольшие объекты, вроде пассажирских лихтеров типа «орбитальных автобусов» или стандартных грузовых контейнеров с помощью которых уже несколько лет велось текущее снабжение всей орбитальной группировки. Конечно, крупные объекты вроде частей конструкций космических кораблей и орбитальных станций в эти уменьшенные «батуты» попросту не пролезут — но для станций подобного типа, по сути, типовых орбитальных модулей, которые можно переоборудовать для самых разных научных, производственных, даже туристических целей, этого и не требовалось.
Текст под фотографией информировал, что данная станция — четвёртая в серии, носящая название «Валентина Терешкова», — в настоящий момент находится на орбите, полностью смонтирована и готова принять «население» в составе тридцати человек. Отдельной, мелкой строкой приводились параметры станции — рабочий диаметр «батута», диаметр внешнего, служебного кольца, масса покоя и рабочий объём. Я дважды пробежал эти числа глазами, после чего — нашёл на соседнем плакате данные жилого «бублика» «Зари». Разумеется, я, как и все присутствующие в кабинете, давно выучил их назубок, и мог отбарабанить, даже если меня поднимут посреди ночи — но ведь не мешает лишний раз убедиться, верно?
Скажите, Евгений Петрович, а зачем нам дожидаться, когда будет готов новый обитаемый модуль?
— Простите, Алексей, что вы имеете в виду? — И. О. О. посмотрел на меня с удивлением.
Я ещё раз оценил колонки цифр. Да, всё верно!
— Именно то, о чём я спросил. По сути, что нам нужно? Жилой комплекс, желательно, с искусственным тяготением, то есть построенный по схеме «вращающийся тор». Такой вот, как эта станция.
И показал на плакат с «Терешковой».
— Она уже на орбите, не так далеко от орбитальной верфи «Китти Хок», если я не ошибаюсь?
Теперь на меня смотрели все, кто был а кабинете.
Так вот, буксируем туда станцию; специалисты «Китти-хока» дорабатывают внешнее её кольцо, чтобы можно было пристыковать его к реакторным колоннам «Зари» — ну, как в том звездолёте, из фильма, боком, — и получаем не просто готовый жилой модуль, но ещё и «космический батут» в придачу! Мощностей бортовых реакторов корабля с избытком хватит для его работы, а мы сможем попробовать использовать «батут» уже там, возле Сатурна!
В кабинете повисла тишина. И. О. О. переводил взгляд с плакатов на меня и обратно — вид у него был слегка ошарашенный. Юрка-Кащей показывал мне оттопыренный вверх большой палец, Юлька неслышно шевелила губами, что-то подсчитывая.
— А что, может и получиться… — заговорил отец. — насколько я помню, на служебном кольце станции имеется причал для орбитальных транспортных средств и ещё один, для грузовых контейнеров — вот их и можно переоборудовать, работы сведутся к установке несущих конструкций и секций обшивки.
— Молодчина, Лёха! — Юрка-Кащей хлопнул ладонью по подлокотнику. — Это же за месяц-полтора можно сделать, не больше!
— На «Китти-Хоке» сейчас пустует главный достроечный причал… — сообщил И. О. О. Он уже справился с эмоциями — взгляд заострился, сосредоточился, пальцы правой руки забарабанили по столешнице. — Давайте-ка сделаем перерыв, друзья мои, надо будет кое-что уточнить. А вообще — превосходная мысль, Алексей. И как это мы сами до такого не додумались?
Я, как и большинство моих ровесников, вырос на теле- и газетных репортажах, в которых отбытие космонавтов обставлялось согласно давно отработанному ритуалу: здесь просмотр «Белого солнца пустыни», и обязательный предполётный медосмотр, и рукопожатия с провожающими экипаж Особо Важными Персонами в генеральских папахах и ЦеКовских каракулевых «пирожках», даже непременное справление малой нужды на колесо автобуса, везущего экипаж к стартовому комплексу.
А здесь — буднично, просто, ничего лишнего, авиаперелёты, и те порой сопровождаются большими хлопотами! Автобус подвёз нас к небольшому зданию у основания «батута» — огромной тороидальной конструкции, водружённой на шесть стальных пилонов. В домике нас развели по индивидуальным кабинкам, где полагалось облачиться в гермокостюмы — этот ритуал орбитального путешествия оставался неизменным. Мой персональный «Скворец» приехал вместе со мной; на переодевание я потратил минут пять, после чего присоединил к плечевым разъёмам кабель и шланг, идущие от чемоданчика жизнеобеспечения и вместе с остальными пассажирами направился к выходу на стартовый круг.
На выходе не оказалось даже простейших рамок-металлоискателей — впрочем, их и в аэропортах сейчас нет, разгул терроризма ещё не наступил и, даст Бог, никогда и не наступит. Мы по очереди предъявили полётные документы — и проследовали дальше, в гостеприимно распахнутый люк орбитального лихтера. Он стоял на круглой металлической площадке точно под центром «батута»; люк с чавканьем захлопнулся, отрезая нас от окружающего мира. Пассажиры расселись по креслам, предупредительный молодой человек в униформе «Международных Орбитальных Сообщений» (есть уже и такая организация!) прошёлся вдоль кресел, проверяя пристяжные ремни, после чего отбарабанил стандартный текст о перегрузках на старте, времени перелёта, а так же об ожидающей на финальном его этапе невесомости. На спинке стоящего впереди кресла, вспыхнул и замигал сменяющимися зелёными цифирками экранчик, ещё один, покрупнее, вспыхнул под потолком салона — обратный отсчёт перед отбытием на орбиту.
Отправления крупногабаритных, тяжёлых грузов на орбиту до сих пор сопровождаются эффектными пиротехническими шоу: «полезная нагрузка» поднимается на огненных столбах срабатывающих твердотопливных бустеров и устремляется сквозь вспыхнувшее в плоскости «батута» тахионное зеркало. Конечно, это не более, чем жалкое подобие ушедших в историю ракетных стартов «Союзов» и «Сатурнов» — но всё же носит оттенок прежнего варварского великолепия, прочно ассоциирующегося в головах обитателей Земли с первыми шагами в освоении космоса. Но здесь, на королёвском «батутодроме» не было даже этого. Стальной диск, на котором был установлен лихтер, опустился вглубь метра на полтора, словно рука толкателя ядра, делающего замах, — а потом мощные гидравлические поршни поддали под неё, сообщая лихтеру вертикальный импульс, равный (если верить молодому человеку в униформе) примерно двум третям ускорения свободного падения. Угловатая коробка лихтера под действием этого толчка подскочила примерно на пять метров — и, несомненно, обрушилась бы назад, на стартовый круг, если бы не вспыхнувшая в бублике «батута» светящаяся мембрана. Лихтер по инерции пролетел сквозь неё — и продолжил движение уже над плоскостью «космического батута», смонтированного на орбитальной станции «Гагарин». В иллюминаторах серенькое подмосковное небо и такой же серый бетон стартового поля сменился усыпанной звёздами чернотой, в которую медленно вползал горб Луны; пассажиры, сидящие у противоположного борта, имели возможность наслаждаться зрелищем родной планеты, проплывающей в трёх с половиной тысячах километров внизу. Голос по внутренней трансляции предупредил, что отстёгивать ремни запрещается, и пассажирам следует подождать, пока не будет закончена швартовка. Снаружи по обшивке заскрежетал металл, в иллюминаторе возникла раскоряченный угловатый силуэт — это «портеры», пилоты орбитальных буксировщиков, именуемых «портерами» зацепили лихтер своими клешнями своих «крабов» и, плюясь в разные стороны струйками белёсыми струйками маневровых выхлопов, повели его к пассажирскому причалу.