Две Дианы

– А если все-таки, монсеньор, – спросила Алоиза, все такая же грустная и сдержанная, – если все-таки вам пришлось бы отказаться от госпожи де Кастро?
– Это невозможно, Алоиза! Говорю же тебе: все затруднения исчезают точно сами собой.
– Преодолеть можно затруднения, исходящие от людей, – возразила кормилица, – но не те, что исходят от бога, монсеньор. Вы не сомневаетесь, конечно, что я вас люблю и не пощадила бы своей жизни, чтобы оградить вас от малейших забот. Ну так вот, если бы я сказала вам: не дознавайтесь, почему я об этом прошу, монсеньор, но откажитесь от брака с госпожой де Кастро, перестаньте встречаться с нею, во что бы то ни стало подавите в своем сердце любовь, ибо вас разделяет страшная тайна, открыть которую не просите меня в ваших же интересах, – если бы я с такой мольбою валялась у вас в ногах, монсеньор, то что бы вы ответили мне?
– Если бы ты, Алоиза, не приводя доводов, потребовала от меня покончить с собою, я бы послушался тебя. Но любовь не подчинена моей воле, кормилица, ведь она тоже исходит от бога.
– Господи, да он кощунствует! – воскликнула кормилица, молитвенно сложив руки. – Но ты-то видишь: он не ведает, что творит! Прости его, грешного!
– Алоиза, ты приводишь меня в смятение! Не держи меня в смертельной тревоге! Ты должна мне все рассказать… Говори же, умоляю тебя!..
– Вы этого требуете, монсеньор? Вы требуете, чтоб я посвятила вас в тайну, хранить которую я поклялась господу богу, но которую сам господь бог велит мне ныне открыть вам? Так знайте же, монсеньор: вы заблуждаетесь! А заблуждаться относительно чувства, внушенного вам Дианой, вы не должны! Не должны!.. Ибо – уверяю вас – это не желание, не страсть, а лишь глубокая привязанность, дружеская и братская потребность покровительствовать ей, монсеньор.
– Но ты ошибаешься, Алоиза, и обаятельная красота Дианы…
– Я не ошибаюсь, – поспешила перебить его Алоиза, – и вы сейчас согласитесь со мною, потому что я приведу доказательство, которое для вас будет так же бесспорно, как и для меня. Знайте же, есть предположение, что госпожа де Кастро… мужайтесь, дитя мое… что госпожа де Кастро – ваша сестра!
– Сестра! – воскликнул Габриэль и вскочил с места, точно подброшенный пружиной. – Сестра! – повторил он, почти обезумев. – Как же дочь короля и госпожи де Валантинуа может быть моей сестрою?
– Монсеньор, Диана де Кастро родилась в мае тысяча пятьсот тридцать девятого года. Ваш отец, граф Жак де Монтгомери, исчез в январе того же года, и знаете, в связи с каким подозрением? Знаете ли вы, в чем обвиняли вашего отца? В том, что он возлюбленный госпожи Дианы де Пуатье и что его предпочли дофину, ныне французскому королю! Теперь сопоставьте числа, монсеньор.
– Земля и небо! – воскликнул Габриэль. – Но постой, постой… Пусть даже моего отца и обвиняли в этом, но из чего следует, что это было обоснованное обвинение? Диана родилась через пять месяцев после смерти моего отца, но из чего видно, что Диана не дочь короля? Он ведь любит ее как отец.
– Король может ошибаться, как могу ошибаться и я, монсеньор. Заметьте, я не сказала – Диана ваша сестра. Но это вероятно. Мой долг, мой страшный долг повелел мне поставить вас в известность. Разве не так? Иначе вы не согласились бы отказаться от нее!
– Но ведь такое сомнение в тысячу раз ужаснее самого несчастья! – воскликнул Габриэль. – Кто разрешит это, о боже!
– Тайна известна была только двоим, монсеньор, – сказала Алоиза, – и только эти двое могли бы ответить вам: ваш отец и госпожа де Валантинуа… Но, думается мне, она никогда не признается, что обманула короля и что дочь ее – не его дочь…
– Да, и если даже я люблю не дочь своего отца, то люблю дочь его убийцы! Ибо за смерть отца мне должен ответить он, король Генрих Второй. Так, Алоиза?
– Кто это знает, кроме бога?
– Всюду мрак и хаос, сомнение и ужас! – простонал Габриэль. – О, я с ума сойду, кормилица!.. Нет, нет, – тут же воскликнул молодой человек, – я не желаю превращаться в безумца, не желаю!.. Сперва я попытаюсь во что бы то ни стало докопаться до истины. Я пойду к герцогине де Валантинуа, я умолю ее посвятить меня в тайну, которую буду свято хранить. Она ведь набожная католичка, и я добьюсь, чтоб она клятвой скрепила правду своих слов… Я пойду к Екатерине Медичи, может, она знает что-нибудь… Я пойду и к Диане и прислушаюсь, что говорит мне голос сердца. А если бы я знал, где найти могилу отца, я бы пошел и воззвал к нему с такой силой, что он бы восстал из праха и ответил мне!
– Бедный, дорогой мой мальчик! – прошептала Алоиза. – Какая смелость, какое мужество даже после такого страшного удара!
– И я приступаю к делу тотчас же, – сказал Габриэль, охваченный лихорадочной жаждой деятельности. – Сейчас четыре часа. Через полчаса я буду у герцогини де Валантинуа, часом позже – у королевы, в шесть – на свидании с Дианой, и, когда вечером вернусь сюда, Алоиза, для меня уже приподнимется, пожалуй, уголок мрачной завесы, скрывающей мою судьбу. До вечера!
– Не могу ли я вам чем-нибудь помочь? – спросила Алоиза.
– Ты можешь молиться, Алоиза. Молись!
– Да, за вас и за Диану, ваша светлость.
– И за короля, Алоиза, – мрачно произнес Габриэль.
И он стремительно вышел.
 
XIV. Диана де Пуатье
Коннетабль де Монморанси все еще находился у Дианы де Пуатье.
– В конце концов, она же ваша дочь, черт возьми, – надменно и властно говорил он, – и вы имеете те же права и ту же власть над нею, что и король. Требуйте венчания.
– Но, друг мой, – мягко отвечала Диана, – не забывайте, что до сих пор я слишком мало уделяла ей внимания. Как же мне проявить материнскую власть? Я ее не ласкала, как же мне ее бить? Мы находимся с ней – и вы это знаете – в весьма холодных отношениях, и, несмотря на ее попытки сблизиться со мной, мы продолжали встречаться лишь изредка. Она к тому же сумела приобрести большое влияние на короля, и я, право же, не знаю, кто из нас влиятельнее сейчас. Поэтому исполнить вашу просьбу, друг мой, очень трудно, если не сказать – невозможно. Махните рукой на этот брачный союз и замените его еще более блестящим. Для вашего сына мы попросим у короля маленькую Маргариту.
– Мой сын уже не играет в куклы, – фыркнул коннетабль. – И как могла бы содействовать процветанию моего дома девочка, едва научившаяся говорить? Наоборот, герцогиня де Кастро, как вы только что сами заметили, имеет на короля большое влияние, потому-то я и желаю, чтоб она стала моею невесткой. Удивительная вещь, гром и молния, сколько препятствий на пути к этому браку! Наперекор госпоже де Кастро, наперекор этому расфуфыренному капитанишке, наперекор самому королю я хочу, чтоб этот брак состоялся! Я так хочу!
– Хорошо, друг мой, – согласно кивнула Диана де Пуатье, – я обещаю сделать все возможное и невозможное для исполнения вашего желания.
Коннетабль что-то недовольно проворчал. Странно, но Диану де Пуатье необъяснимо тянуло к этому старому, вечно тиранившему ее ворчуну. Ведь Анн де Монморанси не был ни умен, ни блестящ и пользовался заслуженной репутацией скряги. Одни только страшные казни, которыми он усмирил мятежное население Бордо, [28] создали ему своего рода омерзительную известность. Даже обладая храбростью, он оказался неудачлив в тех сражениях, в которых участвовал. При Равенне и Ариньяне, где одержаны были победы, он еще не командовал и ничем не отличался среди прочих. При Бикоке, стоя во главе швейцарского полка, он дал перебить почти весь свой полк, а при Павии был взят в плен. Тем исчерпывалась его воинская слава. И если бы Генрих II – разумеется, под влиянием Дианы де Пуатье – не благоволил к нему, он так и остался бы на втором плане и в Королевском совете, и в армии. Тем не менее Диана преданно заботилась о нем и во всем ему подчинялась.
В этот миг послышался осторожный стук в дверь, и появившийся паж доложил, что виконт д’Эксмес настоятельно просит герцогиню оказать ему милость, приняв его по чрезвычайно важному делу.