Две Дианы

– Полно, – засмеялся король, – у нас есть где-то три или четыре свободные концессии, которыми можно будет оплатить это ожерелье, Диана.
– О, государь, нет щедрее короля, чем вы, и нет человека, которого бы я сильнее любила!
– Да? Ты и вправду любишь меня не меньше, чем я тебя, Диана?
– Вы сомневаетесь?
– Сомневаюсь потому, что боготворю тебя! Как ты хороша, Диана! Как я люблю тебя! Часами… нет, годами мог бы я так любоваться тобою, забыв о Франции, обо всем на свете.
– Даже о торжестве бракосочетания монсеньора дофина? – спросила, рассмеявшись, Диана. – А между тем оно состоится сегодня, через два часа. Сейчас пробьет десять.
– Десять! – воскликнул Генрих. – А у меня назначено свидание на этот час!
– Свидание, государь? Уж не с дамой ли?
– С дамой.
– И, должно быть, красивой?
– Да, Диана, очень красивой.
– Значит, не с королевой?
– Какая ты злая! Екатерина Медичи красива на свой лад, красива строгой, холодной, но подлинной красотой. Однако я ожидаю не ее. Ты не догадываешься, кого?
– Нет, государь.
– Другую Диану, живое воспоминание о весне нашей любви, нашу дочь, нашу дорогую дочурку.
– Вы во всеуслышание и слишком часто твердите об этом, государь, – нахмурившись, потупилась Диана. – Между тем условлено было, что герцогиня де Кастро будет считаться дочерью другой особы.
– Так оно и будет, – уверил Диану король, – но ведь ты обожаешь нашу дочь, разве не так?
– Я обожаю ее за то, что вы ее любите.
– О да, очень люблю… Она так обаятельна, так умна и добра. А кроме того, она мне напоминает мои молодые годы, то время, когда я полюбил тебя… Не больше, конечно, чем ныне, но все же… до преступления… – Король внезапно впал в мрачную задумчивость. Затем поднял голову. – Этот Монтгомери! Ведь не любили же вы его, Диана? Вы не любили его?
– Что за вопрос! – презрительно усмехнулась фаворитка. – Двадцать лет спустя все та же ревность!
– Да, я ревновал, ревную и буду ревновать всегда тебя, Диана. Ну да, ты не любила его. Но он-то любил тебя, несчастный.
– О боже, государь, вы всегда прислушивались к наветам, которыми меня осыпают протестанты! Это не подобает католическому королю. Во всяком случае, если даже я и дорога была этому человеку, мое сердце ни на миг не переставало принадлежать вам, а граф Монтгомери давно мертв.
– Да, мертв, – глухо произнес король.
– Не будем же омрачать такими воспоминаниями день, который должен стать светлым праздником, – продолжала Диана. – Вы видели Франциска и Марию? Они все еще влюблены друг в друга, эти дети? Наконец-то их терпение будет удовлетворено. Через два часа они, радостные и счастливые, будут принадлежать друг другу.
– Да, – согласился король, – и если кто в ярости, так это мой старый Монморанси. Впрочем, и ярость коннетабля тем более обоснованна, что наша Диана, боюсь, не достанется его сыну.
– Но ведь этот брак вы сами ему обещали как возмещение?
– Обещал, но госпоже де Кастро, кажется, это не по душе…
– Что может быть не по душе ребенку, восемнадцатилетней девушке, только что вышедшей из стен монастыря?
– Именно для того, чтобы объяснить мне это, она и поджидает меня сейчас.
– Так идите же к ней, государь. А я пока переоденусь…
– После венчания мы свидимся на карусели. Я еще преломлю сегодня копье в вашу честь. Я хочу, чтобы вы были королевой турнира.
– Королевой? А другая?
– Есть только одна, и ты это знаешь, Диана. До свидания.
– До свидания, государь, и ради бога, не будьте безрассудно смелы на турнире. Вы иногда пугаете меня!
– Игры эти не опасны… До свидания, дорогая Диана, – распрощался король и вышел.
В ту же минуту в противоположной стене отворилась прикрытая ковром дверца.
– Ну и наболтались же вы сегодня, гром и молния! – прорычал коннетабль Монморанси, входя в комнату.
– Друг мой, – ответила, поднявшись, Диана, – вы видели, что еще и десяти не было, еще не наступил час, который я вам назначила, а я уже делала все, чтобы удалить его. Я томилась не меньше вашего, поверьте…
– Не меньше моего! Ну нет, смерть и ад! И если вы, моя милая, воображаете, будто ваша беседа была весьма поучительна и забавна… Впрочем, что это за новость? Отказать моему сыну Франциску в руке вашей дочери Дианы после того, как этот союз был мне торжественно обещан! Клянусь терновым венцом, можно подумать, что эта внебрачная дочь оказала бы великую честь дому Монморанси, соблаговолив с ним породниться! Их брак должен состояться! Слышите, Диана? Об этом позаботитесь вы! Ведь это единственное средство, позволяющее восстановить равновесие сил между нами и Гизами, дьявол их задави! А поэтому, Диана, наперекор королю, наперекор папе я желаю, чтобы это было так!
– Но, друг мой…
– Говорю же вам, – крикнул коннетабль, – что я этого желаю, как бог свят!
– Так оно и будет, мой друг, – поспешила уверить его перепуганная Диана.
 
V. В покоях королевских детей
Вернувшись к себе, король не застал своей дочери. Дежурный камер-лакей доложил, что герцогиня Диана, не дождавшись его величества, проследовала в покои королевских детей и попросила дать знать, как только государь вернется.
– Хорошо, – сказал Генрих, – я сам навещу ее. Не надо меня провожать, я пойду один.
Он пересек большую залу, пошел длинным коридором; затем, открыв тихо дверь, остановился и чуть отодвинул портьеру. Детский смех и выкрики заглушили шум его шагов, и он, будучи незамечен, мог полюбоваться необыкновенно живописной картиной.
Обаятельная и юная невеста Мария Стюарт стояла у окна. Рядом с ней – Диана де Кастро, принцесса Елизавета и принцесса Маргарита. Все трое, тараторя без умолку, то поправляли складку на ее костюме, то завивали локон в прическе – словом, придавали туалету невесты ту законченность, какую умеют ему придавать только женщины. В другом конце комнаты братья Карл, Генрих и самый младший, Франциск, с воплями и хохотом изо всех сил налегали на дверь, которую тщетно пытался распахнуть дофин Франциск, молодой жених; шалуны хотели во что бы то ни стало помешать ему увидеть невесту. Жак Амио, наставник принцев, чинно беседовал в углу с гувернантками принцесс – с госпожою де Кони и леди Ленокс.
Таким образом, здесь, в королевских апартаментах, можно было увидеть всех тех людей, которым суждено будет сыграть свою роль в истории Франции ближайших десятилетий, полных бедствий, страстей и славы: дофина – будущего Франциска II; Елизавету – будущую супругу Филиппа II и королеву Испанскую; Карла – впоследствии Карла IX; Генриха – впоследствии Генриха III; Маргариту Валуа, которой предстояло стать королевой и супругой Генриха IV; Франциска – будущего герцога Алансонского, Анжуйского и Брабантского и Марию Стюарт, которую ждали две королевские короны и под занавес – мученический венец. [14]
Знаменитый переводчик Плутарха наблюдал печальным и в то же время проникновенным взором за играми этих детей, точно всматривался в грядущие судьбы Франции.
– Нет, нет, Франциск не войдет, – неистово, дико кричал Карл-Максимилиан, в недалеком будущем – главный виновник Варфоломеевской ночи. [15]
И ему с помощью братьев удалось задвинуть засов и начисто лишить возможности дофина войти в комнату, а тот, настолько тщедушный, что ему не под силу было справиться даже с тремя детьми, только топал ногами да хныкал за дверью.
– Бедный Франциск! Как они его мучают! – заметила Мария Стюарт.
– Не шевелитесь, госпожа дофина, иначе я не справлюсь с этой булавкой, – засмеялась маленькая лукавая Маргарита.
– Вот сделаем это, – сказала неженка Елизавета, – и я впущу беднягу Франциска наперекор этим бесенятам. Не могу смотреть на его мучения!
– Да, ты понимаешь меня, Елизавета, – вздохнула Мария Стюарт.
Ничто не могло быть восхитительнее этих четырех красавиц, столь разных между собою и столь совершенных: Диана – олицетворенная чистота и кротость; Елизавета – величавость и нежность; Мария Стюарт – чарующая томность; Маргарита – сама ветреность. Тронутый и восхищенный, король глядел и не мог наглядеться на это волнующее зрелище.