Я тебе больно (СИ)

— Хорошо. Я поняла... — прикусываю нижнюю губу и стараюсь дышать ровно, так как босс не сводит с меня глаз и в этом узком пространстве его близость ощущается ещё острее, чем обычно. — Я... хотела выразить соболезнования. Мне жаль, что ваша коллега умерла.
Он ничего не отвечает. Просто внимательно смотрит.
Ну и глаза у него. Как сквозь душу глядят.
— Пошли, — Багримов снова пропускает меня первой, когда двери лифта открываются.
Подземная парковка спасает от необходимости бежать под дождём. Марсель Рустамович снимает машину с сигнализации, и я тут же открываю заднюю дверь.
— Впереди места недостаточно? — спрашивает, положив одну руку на руль и повернувшись ко мне через плечо.
Какие у него вкусные духи. Вся машина ими пропахла.
Неужели он действительно с братом...
— Мне нравится сзади, — отвечаю серьёзным голосом, но щёки сразу начинают гореть, когда я осознаю двусмысленность этой фразы.
Мне сегодня лучше вообще вслух ничего не говорить.
— Хорошо. Давай сзади, если тебе так нравится, Асти, — отвечает Багримов и заводит мотор.
 Глава 12 
Глава 12
Глава 12
Асти
Наверное, я никогда не смогу привыкнуть к тому, как живут некоторые люди. Если одна только гостиная площадью больше, чем весь наш самарский домик, то остаётся только представить, каковы размеры всего этого гиганта.
Сегодня этот самый гигант наполнен скорбью. Даже в атмосфере витают тяжёлые и гнетущие эмоции, сгущая воздух.
— Побудь здесь, я должен выразить соболезнования, — Багримов оставляет меня в мансардовой части гостиной рядом с большими открытыми дверями, выходящими на внутренний двор особняка.
Я провожаю его взглядом, пока он идёт к группе людей возле горящего камина, уставленного фотографиями Светланы. Судя по тому, как рыдает женщина и обнимающий её за плечи мужчина, это родители Светы.
В горле встаёт ком. Я так по отцу плакать не смогу. Даже не уверена, что сумею изобразить печаль. Здесь, в доме Завьяловых много людей со скорбными лицами. Они вряд ли все были одинаково близки этой семье, но тем не менее, видно, что они сострадают. А я... я собственному отцу не смогу.
Отворачиваюсь к открытым дверям и делаю шаг. Вдыхаю свежий воздух, наполненный запахом дождя, затем тяну руку и чувствую, как холодные капли падают мне на ладонь. Будто небо тоже умеет скорбеть, а я нет. Хотя, наверное, я буду оплакивать семью, которой у меня никогда не было.
Щелчок позади заставляет меня вздрогнуть. Я резко оборачиваюсь и напарываюсь на взгляд голубых глаз какой-то незнакомой женщины. Надо же. Глаза цветом как у Багримова...
В руках у неё фотоаппарат. Видимо, его щелчок я и слышала.
— Простите меня, — вспыхивает женщины и сразу краснеет. — Вы не против, что я вас сфотографировала? Не посчитайте меня черствой и глухой к чужой боли. Просто я художник. А в последнее время, у меня кризис. Я увидела вас и сразу представила картину. За последние месяцы первая картина, которая родилась в моей душе. Вот я и решила зафиксировать вас, чтобы не забыть. Знаете, боль труднее всего изобразить, ведь в минуты скорби мы не фотографируем людей. У вас внутри что-то есть...
 
Женщина краснеет ещё сильнее, пока объясняет свой поступок.
Какая она крохотная, даже меньше меня ростом. Миниатюрная как статуэтка.
— Всё нормально, — я вежливо киваю и стараюсь улыбнуться. — У меня в школе была подруга. Тоже рисовала. И как вы она сначала фотографировала людей, чтобы правдоподобнее передать эмоции.
— Слава богу, вы не обиделись, — мягко улыбается незнакомка, затем скользит голубым взглядом по моей одежде. — О, как же я сразу не догадалась. Вы, наверное, работаете в компании моего сына, судя по форме? БагримовСпортСтрой.
Сказать, что моё лицо вытягивается, это ничего не сказать.
Это мама Марселя Рустамовича?!
Отсюда одинаковые глаза. Сейчас я замечаю, что даже разрез глаз похож...
Как такая маленькая женщина смогла родить двух таких громадных бугаев?
— Да... Я... Эммм... Ваш сын — мой начальник. Я недавно устроилась.
— Простите, может я снова покажусь вам невежливой, но могу я потом сделать ещё пару ваших фотографий? Не сейчас, конечно же, не сейчас. Но если можно было бы выбрать день. Такой же пасмурный, дождливый. Я бы смогла создать серию картин. Вы знаете, в современном мире так трудно найти настоящее лицо. Без всех этих непонятных модных штуковин. Наверное, я стала слишком старой, если не могу видеть в модных тенденциях красоту. Это угнетает меня как художника.
— Вы не старая, — так резко выплевываю, не подумав. Жар мгновенно заливает щёки.
Но, в целом, я не соврала. Она действительно выглядит очень молодо. Мысленно пытаюсь посчитать, сколько ей примерно лет, относительно возраста босса. Пятьдесят? Или чуть больше.
— Спасибо, — снова мягко улыбается. — Даже если это лесть, всё равно приятно. Так вы согласитесь на небольшую фотосессию? Как вас, кстати, зовут?
— Асти.
— Асти. Необычно. А меня зовут Яна.
— А по отчеству?
— Ой, только не надо по отчеству, — взмахивает рукой и морщится. — Я и так ловлю приступы депрессии из-за возраста. Время нас с мужем не щадит, а дети отказываются дарить внуков. Вот так родишь троих детей, и внуков не дождёшься.
— У вас трое детей?!
— Да. Дочка ещё есть, — улыбается, но как-то печально. — Жизнь коротка. Спешите жить, Асти.
— Яна? Ну как ты? Нас ждут.
Я подпрыгиваю, потому что за спиной женщины вдруг вырастает громадная фигура незнакомого мужчины. Он, наверное, раза в три больше неё, и Марсель Рустамович однозначно его почти точная копия, за исключением глаз.
Это, видимо, его отец. И муж это крохотной женщины.
Он окидывает меня тяжёлым взглядом, затем смотрит на жену, бережно сжав её плечи.
— Всё хорошо. Я уже иду, Рустам. Просто мне нужно было кое-что попросить, — отвечает Яна, затем протягивает руку и пальцами проводит по бородатой щеке мужа.
— Мне не нравится твой взгляд. Ты опять меня хоронишь раньше времени?