Не закрывай глаза (ЛП)

Мое тело онемело от шока, я полностью стягиваю с него одеяло.
Я забываю, как дышать, увидев кровь на его рубашке, прямо посередине груди. Это та самая рубашка, в которую он был одет вчера на нашей свадьбе, та самая рубашка, которую он расстегивал, когда я ушла от него вчера вечером.
Красное пятно, как мне кажется, становится все больше, пока я смотрю на него.
Мои пальцы взметаются к горлу.
Нет, этого не может быть. Должно быть, это сон и мне снится кошмар.
Отчаянно желая проснуться, я щиплю себя за руку, мне больно. Но эта боль не сравнится с тем, как сильно сейчас болит мое сердце.
— Это не смешно. Проснись, Дилан. Пожалуйста, проснись. Милый, я верю тебе. Ты мне нужен.
Горячие слезы льются из моих глаз, пока я ищу пульс, зная в глубине души, что не найду его. И не нахожу.
Я бью его по щекам, бью кулаками по его груди, но он не шевелится. Его мертвые глаза продолжают смотреть на меня, но его тело подобно камню.
От злости я реву, уткнувшись лицом в ковер, и рву на себе волосы.
По мере того как я понимаю, что случилось, на меня накатывает тошнота.
Я кое-как встаю, мои ноги дрожат. Мчусь в ванную, но не успеваю.
Теплая, горькая желчь вытекает из моего рта на кремовый ковер, окрашивая его в желтый и зеленый. Я падаю на колени и блюю до тех пор, пока в желудке больше ничего не остается.
Я долго сижу перед своей рвотой, боясь оглянуться на ужасную сцену позади себя.
Я не могу сидеть здесь и ничего не делать. Я должна выяснить, что случилось, позвать кого-нибудь на помощь.
Но что я скажу? Как я смогу объяснить, что произошло?
Я поднимаюсь с пола и, покачиваясь, иду к телефону, стоящему с моей стороны кровати. Я уже собираюсь набрать номер, когда замечаю острый кончик ножа, торчащий из-под моей подушки. Он измазан кровью.
Я пячусь от кровати, шаг за шагом, пока не упираюсь спиной в прохладное окно. Зажимаю рот дрожащими пальцами и качаю головой из стороны в сторону.
Мой разум наводняют вопросы, на которые я боюсь найти ответы.
Это должно быть шутка, какой-то розыгрыш. Я не могла… Я не могла убить его.
Я отрываю руки от лица и замечаю на них кровь. Его кровь попала на меня, когда я трясла его, чтобы он очнулся. Мои руки были чистыми, когда я открывала шторы. Или не были?
Я соскальзываю на пол и подтягиваю колени к подбородку. Вчера вечером я была зла на Дилана, но не настолько, чтобы убить его.
Перед тем как заснуть, я ненавидела себя за то, что люблю его, за то, что отчаянно хочу дать ему еще один шанс, хочу простить его. Теперь уже поздно.
Я смотрю на телефон, холодные пальцы ужаса сжимают мое горло. Что, если я позвоню кому-нибудь, а они войдут сюда и подумают, что это сделала я?
Официант, который принес нам еду вчера вечером, быстро подтвердит, что между нами ощущалась напряженность. Что, если полицейские найдут улики, доказывающие, что это сделала я? Что, если на ноже будут мои отпечатки пальцев?
Я впервые замечаю небольшие пятна крови на ткани своего свадебного платья. Как я не заметила их раньше?
«Ты сделала это».
— Нет.
Я поднимаюсь с пола и бегу в ванную, сую руки под горячую воду. Красная жидкость окрашивает раковину из закаленного стекла, исчезая в стоке.
  
Глава 24
 
Я опускаюсь на скрипучую кровать в мотеле. Я выбрала дешевый мотель на окраине города, далеко от того места, где жила, и на значительном расстоянии от отеля «Бруксайд».
Я сижу на комковатом матрасе, зажав руки между дрожащими коленями, и чувствую, как сомнения терзают мой разум. Я нахожусь в такой прострации, что едва ощущаю свои ноги, стоящие на протертом до дыр ковре.
Я должна вернуться и должна сдаться. Если я убила Дилана, даже если и не помню, как это сделала, то заслуживаю тюрьмы.
Убеждаю себя встать и поступить правильно, но тело меня не слушается.
От одной мысли, что меня бросят за решетку, становится дурно. Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как навещала отца в тюрьме. Я не повторю его судьбу. К черту такую семейную традицию.
 
Слезы снова льются, а к горлу подкатывает желчь.
В этот раз я успеваю добежать до ванной комнаты, но в моем желудке почти ничего не осталось.
Я беру отрывок туалетной бумаги и вытираю губы.
Через окно слышится мелодия, играющая в фургоне с мороженым. Она приносит с собой воспоминания о детстве. Каким бы несчастным ни было мое детство, эта ситуация намного хуже.
Музыка исчезает вдалеке. Я подскакиваю от неожиданности, когда через тонкую стену слышу резкий звонок своего телефона.
Словно во сне захожу в комнату и вижу на экране незнакомый номер. Это может быть полиция, так что я не отвечаю.
Я падаю на постель и сворачиваюсь клубком, не сводя глаз с телефона, который, наконец, замолкает после пяти пропущенных звонков.
На меня накатывает ошеломляющее чувство одиночества. Мне кажется, что я не справлюсь с этим одна. Мне нужно поговорить с кем-нибудь хотя бы несколько секунд, с тем, кому небезразлична моя судьба, с тем, кто знает, что я никого не убивала.
Я набираю номер Талии.
Она берет трубку, прежде чем я успеваю передумать и сбросить вызов.
— Пейдж? Почему ты мне звонишь? Разве ты не должна праздновать вместе со своим новоиспеченным мужем?
В ее словах слышатся нотки веселья.
Но мне не до веселья, я реву и плачу так, как никогда в жизни.
— О, нет, — тихо произносит Талия. — Что случилось?
На дальнем конце провода слышится шорох. Должно быть, она села на постели.
— Кое-что… Кое-что ужасное.
Я сжимаю переносицу, мокрую от слез и пота.
— Я… Талия…
— Я здесь, милая. Дилан что-то натворил?
Я проглатываю комок слюны.
— Да. Нет. Дилан… О, боже мой, Талия, он мертв.
Она молчит. Между нами повисает напряженная тишина.
— Пейдж, о чем ты говоришь? — прерывистым шепотом спрашивает она.
Мне тяжело вспоминать события сегодняшнего утра, но я пересказываю все. Она моя лучшая подруга, и я могу полностью доверять ей.
— Что, если это сделала я? Что, если я убила Дилана? Я ничего не помню. Последнее, что я помню, это как пошла спать.
— Пейдж, ты должна успокоиться. Дыши. ― Пауза. — Где ты? Ты все еще в отеле?
Я качаю головой.
— Я должна уйти отсюда. Я не могу отправиться в тюрьму, — шепчу я. — Я должна… исчезнуть.
— Нет. Не делай того, о чем пожалеешь.
Она судорожно вздыхает.
— Приезжай ко мне. Мы разберемся во всем вместе. Наймем адвоката, и он тебе поможет.
— Не могу. Меня признают виновной. Я это знаю.
Вытираю щеку тыльной стороной ладони.
— Нет, не признают. Ты не можешь знать этого наверняка.
— Но я знаю. Я это чувствую.
Я шумно выдыхаю.
— У меня всегда все не как у людей. Я проклята.
Райан был прав, когда сказал, что счастье не для таких, как мы.
Между нами снова повисает тишина, я слышу на заднем фоне шум работающего телевизора.
— Талия? — зову я.
Когда она не отвечает, я беру в руки пульт и включаю телевизор у себя. Я переключаю канал за каналом, пока не нахожу то, что ищу.
Рыжеволосая репортер новостей стоит перед зданием отеля «Бруксайд» и сообщает о трагической смерти Дилана Бакстера, умершего всего через несколько месяцев после отца. Внизу субтитрами идут пять слов, первые гвозди в крышку моего гроба.
«Жену хотят видеть на допросе».
— Может ли жена Дилана Бакстера иметь отношение к его смерти?
Репортер бросает взгляд на отель за своей спиной.
— Смотрите далее. Мы будем сообщать о развитии событий.
Мои глаза прикованы к экрану. Я смотрю мимо репортера на труп, накрытый простыней, который выносят из дверей отеля.
Я выключаю телевизор, засовываю кулак в рот и раскачиваюсь взад-вперед.
— Пейдж, милая, пожалуйста, послушай меня…
— Прощай, Талия, — говорю я, не давая ей возможности уговорить меня сдаться. — Я люблю тебя.