Талисман из Рэдволла

—Убей его!
Никогда не расстававшийся с луком Волог выхватил стрелу и прицелился в мелькавшего между деревьев лиса. Но Таг мгновенно оказался возле лучника и взмахом ножа разрезал тетиву. Лук превратился в бесполезную палку.
Волог, заметив острым глазом стрелка выражение физиономии Тага, отступил в сторонку.
Сони кривился от приступов боли в животе, но он отстранил Гриссу, подошедшую, чтобы ему помочь.
—Предатель! — закричал он выдре. — Никакой ты не Тагеранг! Я ошибся, подобрав тебя и назвав сыном.
Тут Тага прорвало:
—Посмотри вокруг, Сони! Крысы, ласки, горностаи, хорьки, лисы. Я — единственная выдра в стае. Как хорек может быть отцом выдры! Я никогда не называл тебя отцом, но уважал как вождя. До сих пор. Но живодером не стану. За этим дураком-лисом бегать тоже больше не буду. И не буду подчиняться ничьим глупым капризам. Нет такого закона у Юска.
Сони презрительно выпятил губу:
—Что ты знаешь о законах Юска? Это моя стая. Я диктую здесь законы. Ифира, Волог, взять его! Я его проучу.
Дайте мне кнут.
Таг поиграл ножом.
—Первый, кто подойдет, — мой первый покойник.
Никто не пожелал рисковать. Таг попятился к деревьям.
—Я ухожу, Сони. Ты стал слишком опасен даже для себя самого. В течение сезонов я наблюдал за тобой, а ты превращался из вождя в злобную старую бестию. Я пойду своей дорогой. Наши пути больше не пересекутся. А тебе желаю благоразумия.
Таг скрылся за деревьями.
—Наши пути пересекутся, щенок! — крикнул Сони вслед. — Я догоню и уничтожу тебя своими руками! — Он выхватил копье из лап Ифиры. — Все остаются в лагере! Я верну его живым или мертвым. Чего уставились? Думаете, я старик и мне не догнать эту выдру? Увидим. У меня ум. Ему таким никогда не стать. Он больше не Тагеранг, но я-то по-прежнему Сони Рат.
Все молча следили, как Сони пропал за деревьями леса, преследуя своего нового врага. Грисса присела и метнула наземь свой запас костей. Она исследовала получившийся узор, покачала головой и закрыла глаза.
 
9
К вечеру дождь прекратился. Брат Бобб пробрался к двери сквозь толпу малышни, рвущейся наружу. Дети дергали повара за передник и торопили его:
—Играть, на травку!
—Брат Бобб, скорей, брат Бобб!
Брат Бобб распахнул дверь и чуть но упал, когда мимо пего рванулась вся ватага. Потрясая поварешкой, брат Бобб шутливо пригрозил:
—Кто опоздает к ужину — отрежу хвост на суп.
Свежий ветерок, подувший в дверь, разбудил Креггу. Барсучиха резко выпрямилась, и Мгера с Гундилом скатились с ее ног на пол. Молодая выдра протерла глаза и забормотала:
—Что… Как… Ох, ну я и спать!
—Хурр, мы спим, а прол… прод… промблема не решается, — с раскаянием в голосе бормотал Гундил.
Крегга задумчиво провела лапой по полосам на физиономии:
—Возможно, Ф. К. — это Фраза Ключевая?
Но тут Мгера вспомнила свой сон и всплеснула лапами.
—Нет, пет! Фонарная колонна! Мне Мартин сказал.
—Мартин сказал? — недоверчиво спросила Крегга. Мгера неуверенно перебирала поясок.
—Н-ну, я не совсем уверена… И не знаю даже, спала я или нет. Я видела картину… ну, этот гобелен. И приятный голос сказал мне: «Фонарная колонна». И больше ни чего не сказал.
С обеих сторон от гобелена Мартина находились две невысокие пристенные полуколонны с фонарями. Еще не стемнело, поэтому фонари не горели. Мгера переводила взгляд с одной на другую. Которая из них?
Она сняла фонари с крюков и вместе с Гундилом тщательно осмотрела их. Крегга ощупала и обнюхала колонны.
Подошел брат Хобен с тележкой, нагруженной сосудами с маслом, свечами, фитилями и приспособлениями для очистки фонарей.
—Чем это вы здесь занимаетесь? — удивленно спросил старый архивариус.
Крегга сразу узнала его по голосу.
—А, брат Хобен. Собрался наполнить фонари маслом?
Хобен взял с тележки кувшин с душистым, пахнущим сиренью осветительным маслом и принялся за работу.
—Да, это всегда было делом архивариуса. Распространять свет знаний и учения, освещать умы — и освещать помещения, когда это необходимо. Каждый шестой день у меня большой обход. Меняю свечи, снимаю огарки, подгоняю фитили в лампах. Доливаю масло. А что случилось? Крегга подвела Хобена к левой колонне и провела лапой по щели между камнями.
—Не было ли в этой щели какого-нибудь листка бумаги, топкой деревянной дощечки или еще чего-то плоского?
—Действительно, здесь была тонкая черепичная пластинка. Этак восемь… даже девять сезонов назад… нет, даже раньше… вот еще, помню…
—Брат, не столь важно, как давно это было. Эта пластинка… она сохранилась?
—Гм. Неужели я похож на существо, которое ни с того ни с сего выбрасывает ценные вещи? Мой священный долг как архивариуса и летописца — сохранять все предметы, на которых имеются какие-либо надписи.
—Надписи!
—Хурр, а можно ее увидеть, сэр?
—Конечно. — И на физиономии брата Хобена даже появилась улыбка. — Прошу вас, следуйте за мной.
Они и последовали. Очень несолидно за ними следовала Мгера. Она подпрыгивала от нетерпения, забегала вперед и приговаривала:
—Надпись! Брат Хобен, там есть надпись, на этой пластинке, так вы сказали?
Гундил схватил ее за лапу и притормозил.
—Хурр-хурр, чересчурр, чересчурр… Упадешь, нос разобьешь, госпожа настоятельница.
Старик Хорг вышел на крыльцо сторожки, чтобы вдохнуть свежего воздуха, погреться лучами вечернего сеянца.
—Снова вы? — удивился он, завидев Мгеру и Гундила. — Два визита в один день! Большая честь для старого привратника.
Хобен кивнул привратнику и объяснил:
—Надо порыться в архивах, поискать старые записи.
—Ищите осторожнее, — предупредил Хорг. — Мама Мгеры прикорнула в моем старом кресле. Она заслужила отдых.
Из подушки кресла около самого рта Филорн высунулось перышко и колебалось от дыхания спящей.
—Хурр, твоя мама работает, как никто другой, — прошептал Мгере Гундил. — А готовит даже лучше, чем брат Бобб. Только ты не проговорись, что я такое сказал.
Стоя возле дверей, Крегга, Гундил и Мгера ожидали, пока брат Хобен найдет нужную им запись.
—Так, Осень Плакучей Ивы… Нет, раньше…— бормотал брат Хобен. — Лето Звенящего Жаворонка… Весна Легких Ласточек… А, вот, наконец. Зима Скрипящего Снега. — Архивариус сиял толстый манускрипт с полки, и они вышли из сторожки.
Хобен нашел между страницами и вынул из пыльного тома продолговатую пластинку и протянул ее Мгере. Надпись была выполнена четкими буквами, аккуратным почерком аббатисы Песенки, легко читалась. Мгера прочла вслух, «с выражением»:
Мой первый — крайний в барсуке,
Второй — зароет третьим крот,
Мой третий — первый в молоке,
Живет четвертый у Ворот,
Мой пятый — с краю головы,
Шестой мой — в голове совы.
С ним все четыре стороны
Пребудут для тебя видны.
Гундил слушал, лежа на спине и обхватив голову обеими передними лапами.
—Ху-урр… Бедный, бедный крошка крот, ничего он не поймет. Такого послушаешь и забудешь, как тебя зовут, хурр.
Мгера улыбнулась ему:
—Подожди, тут еще есть. Слушай дальше.
Меня сыскать немудрено -
Я в утюге живу давно.
Из четырех возможных я -
Самая короткая.
Крегга прилегла рядом с Гундилом и тоже обхватила голову лапами.
—У меня тоже мозгов не хватает, — пожаловалась она.
Мгера возмущенно хлопнула хвостом:
—Вот, второй раз вы меня перебиваете. Здесь еще две отдельные строчки. Сидите, пожалуйста, спокойно и слушайте.
Гундил быстро сел, сложил лапы и уставился на Мгеру.
—Хурр, Крегга-мэм, шутки в сторону, мать-аббатиса рассердится и пошлет нас на кухню кастрюли мыть.