Лицо ее закройте

В этом году миссис Макси будет по­могать услужливая Салли. Охотников уча­ствовать в празднике была уйма, хотя не­которые из них норовили извлечь из него максимум удовольствия, приложив минимум энергии, но хлопоты не ограничивались успешной организацией самого праздни­ка. Большинство членов комитета непре­менно будут приглашены на ужин в Мартингейл; Кэтрин Бауэрз сообщила пись­мом, что в субботу, на которую прихо­дится праздник, у нее выходной, и ин­тересовалась, не будет ли с ее стороны бесцеремонностью, если она приедет на «один из ваших прелестных уик-эндов, чтобы побыть вдали от грохота и пыли жуткого города». Письмо подобного рода не было первым. Кэтрин всегда больше рвалась к детям, чем дети – к Кэтрин. При других обстоятельствах ничего особенного в этом и не было бы. Только Стивену эта встре­ча совсем ни к чему, тем более что бед­няжка Кэти спала и видела, как бы по­удачнее пристроить замуж свою единствен­ную дочку. Сама-то она вступила, как считалось, в неравный брак. Кристиан Бауэрз был художником – таланта у него было больше, чем денег, и никаких пре­тензий, кроме как на гениальность. Миссис Макси он сразу же не понравился, но, в отличие от его супруги, она поверила в его талант. И купила для Мартингейла одно из его ранних полотен с лежащей обна­женной женщиной, оно висит теперь у нее в спальне и доставляет ей наслаждение, вот она и расплачивается за него сердеч­ным гостеприимством, которое она ока­зывает время от времени его дочери. Для миссис Макси полотно это служило на­глядным примером безрассудства неудач­ного брака. Но поскольку радость, кото­рую она получала, любуясь им, не угаса­ла и поскольку когда-то она училась вме­сте с Кэти Бауэрз в одной школе и доро­жила старой дружбой, она понимала, что Кэтрин следует пригласить в Мартингейл если не для ее детей, то для нее самой.
Но ее беспокоили другие обстоятельства. Миссис Макси не придавала особого зна­чения так называемой общей атмосфере. Она сохраняла невозмутимость, руководствуясь, здравым смыслом, обращая внимание на те трудности, которые были слишком явны­ми, чтобы их не замечать, и не замечала все прочие.
То, что происходило в Мартингейле, не­возможно было не видеть. Конечно, не­которых событий следовало ожидать. Мис­сис Макси, при всей своей невозмутимос­ти, не могла не понимать, что Марта и Салли с трудом уживаются на кухне. И что вре­менами Марте бывает несладко. Но чего она никак не ожидала, так это того, что по прошествии нескольких недель ситуация станет просто невыносимой. После длинной ве­реницы необученных и необразованных гор­ничных, которые нанимались в Мартингейл, потому что другого выхода у них не было, Салли являла собой образец сообразитель­ности, ловкости и изящества. Ей можно было отдавать распоряжения с полной уве­ренностью, что они будут выполнены, тогда как другим приходилось вдалбливать до го­ловной боли, и пока наконец те сообража­ли, чего от них ждут, самой легче было все сделать.
Не нуждайся Саймон Макси в кругло­суточном уходе, на Мартингейл, наверно, снизошло бы ощущение блаженного безде­лья, как в довоенную бытность. Доктор Эппс предупредил, что долго они не выдержат, надо будет или сиделку приглашать, или положить его в больницу. Миссис Макси отвергла оба варианта. Первый – очень дорого обойдется, сиделка всех стеснит, да и не­известно, на сколько времени она понадо­бится. Второй означал, что Саймон Мак­си обречен встретить смерть на чужих ру­ках, а не в стенах родного дома. Частная больница или отдельная палата семье не по карману. Значит, речь идет о койке в мест­ной больнице для хроников, в здании ба­рачного типа, где палаты переполнены, а медперсонала не хватает. Еще до начала финишной прямой Саймон Макси спросил у нее однажды шепотом:
– Ты не позволишь им меня забрать, Элеонора?
– Конечно же нет, – ответила она.
И он заснул, заручившись ее обещани­ем, которое, они оба понимали это, вы­полнить будет непросто. Жаль, что Мар­та забыла, как она надрывалась до появле­ния Салли. Теперь-то у нее есть время и силы критиковать помощь, которую она с такой готовностью согласилась принять. Но она перешла в открытое наступление. Раньше втихомолку злилась, а ворчать вслух себе не позволяла. Обстановка на кухне нака­лилась, думала миссис Макси, после праз­дника надо будет навести порядок. Но пока она не торопилась, до праздника остава­лась всего неделя, и ее главной заботой было, чтобы он удался.
 
2
В четверг перед праздником Дебора от­правилась в Лондон за покупками, переку­сила с Феликсом Херном у него в клубе и пошла с ним на Бейкер-стрит на дневной сеанс посмотреть фильм Хичкока. Эта при­ятная программа закончилась чаем в ресто­ране «Мейфэр», славящемся отличной кухней. Уплетая сандвичи с огурцами и фирменные шоколадные эклеры, Дебора думала: день получился шикарный, хоть вкусы у Феликса пошловаты. Но он держался просто вели­колепно. В том, что не заводишь с муж­чиной роман, есть свои преимущества. Если бы они были любовниками, пришлось бы тащиться к нему домой в Гринвич, – он бы не упустил случая, любовная связь накладывает точно такие же жесткие и не­укоснительные обязательства, как и брач­ный союз.
Заниматься любовью, что и говорить, дело приятное, но ей было больше по вку­су легкое, ни к чему не обязывающее общение, которым они сейчас наслажда­лись. Не хотела она снова влюбляться. Ме­сяцы сокрушительных страданий и отчая­ния вылечили ее от этого наваждения. Она рано вышла замуж, и не прошло года, как Эдвард Рискоу умер от полиомиелита. Те­перь же надежным фундаментом жизни она полагала брак, строящийся на дружеских отношениях, общих взглядах и сексе, ко­торый доставлял бы радость обоим, к тому же считала, что выходить замуж надо так, чтобы не слишком много тратить на эту за­тею душевных сил. Феликс, она подозре­вала, был влюблен в нее – настолько влюб­лен, что с ним было интересно, но он не докучал своей страстью, и она лишь изредка всерьез задумывалась над надвигающимся на нее предложением руки и сердца. Даже стран­но, что он до сих пор не сделал его. Нет, он не избегал женщин, она знала это. Почти все считают его убежденным холостяком, чудаковатым, немного педантом и беско­нечно забавным. Они могли бы позволить себе и куда более резкие замечания, но за ним – его военное прошлое, и со счетов это не сбросишь. Мужчина не может быть неженкой или дураком, раз у него фран­цузские и английские награды за участие в Сопротивлении. Он был среди тех, чье физическое мужество, эту самую почитае­мую и самую славную добродетель, испы­тывали в застенках гестапо. И больше не надо было подвергать его проверке. Сей­час как бы не принято думать об этом, но начисто его прошлое не вычеркнуть из па­мяти. Никто не знал, что делал Феликс Херн во Франции, но ему прощались его чудаковатые привычки, а он, судя по все­му, получал от них удовольствие. Он нра­вился Деборе, был умным, забавным и отчаянным сплетником. Его, точно женщи­ну, интересовали все перемены, все собы­тия, он до тонкостей разбирался в челове­ческих отношениях. Самые заурядные жи­тейские мелочи ему были интересны, вот и сейчас он слушал рассказ Деборы о Мартингейле и живо реагировал на каждое ее слово.
– Так что сами понимаете, какое бла­женство для меня немного передохнуть, но уверена, долго оно не продлится. У Мар­ты скоро лопнет терпение. Я ее не виню. Она терпеть не может Салли, да и я тоже.
– Почему? Салли сделала ставку на Сти­вена?
– Не говорите пошлостей, Феликс. Не­ужели, по-вашему, я могу опуститься до ревности к прислуге? Хотя, судя по все­му, он действительно ей нравится, и она пускается на разные хитрости. Всякий раз, когда Стивен приезжает, она обращается к нему за советами насчет ребенка, хотя я старалась втолковать ей, что он хирург, а не детский врач. А бедняжка Марта слова не может сказать о Стивене – Салли тут же бросается его защищать. Сами убеди­тесь в субботу.
– А кто еще будет, кроме интриганки Салли Джапп?
– Конечно же, Стивен. И Кэтрин Бауэрз. Вы ведь познакомились с ней в ваш последний приезд в Мартингейл.