Развод. Расплата за обман (СИ)

— Это не я, — Марк смотрит на меня не менее удивленным взглядом, — я ему даже не говорил.
— Конечно, не говорил, — подходя ближе, Рав бесцеремонно заглядывает внутрь конверта, — пацан! Весь в отца, — и подмигивает мне, — я так и знал, что Марк даже цветов не догадается притащить. А тут дело такое! Человек родился!
— Рав, — угрожающе звучит голос Марка, — что за цирк тут устроил?
— Я, между прочим, трижды жену из роддома встречал, и знаю, как это делается. И в четвертый пойду, — и обернувшись, подмигивает своей невысокой, смуглой жене, которая показывает ему кулак.
— С тобой я потом поговорю, клоун, — обещает Соболевский грозно, но друг не обижается, — в машину, Мира. Поехали домой.
  
Глава 29
 
Все эти пестрые шары и цветы раздражают не только сетчатку, но и сердце. Перед глазами сразу контрастом проносятся снимки, которые Равиль предоставил мне. Кадры из прошлого жены. Долгие шесть месяцев уместившиеся на паре десятков фотокарточек.
Из-за того, что за последние дни я уже не одну сотню раз просмотрел все эти фото, мельчайшие детали едко въелись на подкорку так, что я с легкостью воспроизвожу их даже с закрытыми глазами. Это моя личная пытка. Я заслуживаю каждый укол в груди, каждый разряд тока, которым прошибало кожу, когда взгляд упирался в потертую тахту, дешевую клеенку на кухонном столе и цветастую посуду еще, кажется, советского образца.
Мира, которая, даже не будучи богатой женой бизнесмена обладала идеальным вкусом и ценила лаконичность, долгие полгода жила с пестрыми шторами на окнах и красным ковром на стене.
Когда Равиль предоставил мне этот безжалостный отчет о ее жизни в том захолустном городке, я готов был выть от отчаяния. Да и выл, что уж скрывать. Самым большим ударом стало даже не убогое убранство той комнатушки, которую она снимала за копейки, а записи с камер наблюдения небольшого магазинчика.
Вот они-то и добили меня окончательно.
Моя Мира. Моя красавица жена, к ногам которой я готов был положить весь мир, с трудом умещалась за кассой в силу размеров своего живота. Но все равно улыбалась. Не только старушкам, скрупулезно отсчитывающим каждую копейку, но и маргиналам, которых интересовал исключительно ассортимент дешевого пойла на витрине за ее спиной.
И это не просто дежурная улыбка, коими грешат официантки в общепите. Мира улыбается искренне. Будто даже несмотря на все невзгоды, через которые пришлось пройти, ей удалось пронести в себе то тепло и доброту, которые когда-то покорили меня.
Несколько раз в кадр попал и Александр Назаров, тот самый мужчина, который названивал ей. Но сейчас глядя на него, я испытываю не жгучую ревность, а безграничную благодарность. Даже сквозь размытое черно-белое изображение было видно, с какой отеческой заботой он смотрит на нее. Он, а не я.
Сейчас мне даже смешно становится от собственным мыслей. Реально переживал, что моя девочка нашла себе спонсора? Она бы никого к себе не подпустила. Она однолюб. Точно так же, как и я. А это значит что мы все преодолеем. У нас просто нет выбора.
И поэтому сейчас я бросаю очередной взгляд в зеркало заднего вида и в который раз повторяю:
— Ну какая съемная квартира, одумайся! У тебя есть дом, — глухо рычу и тут же добавляю: — У вас есть дом.
— Я заранее обо всем позаботилась, — упрямо выдает Мира. — Купила все необходимое и…
— Дома тоже есть все, что может понадобиться вам с малышом. А если чего-то и не хватает, то я куплю, закажу… украду, в конце концов!
Окончание фразы выходит совсем не таким, как я задумывал, но несмотря на то, что подобные слова из моего рта звучат абсолютно абсурдно, я понимаю, что это так. Я готов на все ради них. Не погнушаюсь и преступлением. Лишь бы два моих самых любимых человека во всей Вселенной были счастливы и ни в чем не нуждались.
— В этом нет необходимости, — сжав губы, цедит она. А я едва ли руль из рук не выпускаю, потому что узнаю это — едва уловимые нотки веселья в ее голосе. И губы она сжимает не потому что злится, а чтобы сдержать улыбку. Ведь я ее не заслужил.
 
Я вообще очень многое в этой жизни не заслужил. Миру. Нашего сына. Но еще не поздно. Не поздно это исправить. И я готов всю жизнь положить на то, чтобы наконец снова завоевать ее доверие и любовь.
Помню об ухабах, поэтому сбавляю скорость стоит въехать в тот двор. Сейчас одноликие хрущевки кажутся мне еще более унылыми, чем в прошлый раз. Не могу представить Миру здесь. Или скорее не хочу. Как она с сыном будет гулять? Где?
В голове мелькает шальная мысль напроситься постояльцем к ее соседке. Один раз мне уже перепали тапки ее мужа, может и диваном поделится? Хотя нет, логичнее будет предложить ей просто поменяться квартирами. Пусть бабулька хоть на старости лет поживет в центре в роскошным апартаментах. Потому что я не могу представить, что оставлю свою семью здесь, а сам вернусь в привычную обстановку. Просто не могу. Поэтому и уговариваю ее всю дорогу, хоть и вижу, что она давно для себя все решила.
— Пожалуйста, прекрати, — просит жалобно. — Это мое решение и ты обязан его уважать. Ты не можешь… не можешь принимать такие важные решения за меня. Снова.
Хмурюсь, не понимая о чем она говорит, но тему не развиваю. Она же не может мысли мои читать? Словно забралась в мою черепную коробку и в курсе, что каждую минуту существования я корю себя за тот разговор с врачом. За то безжалостное и принятое исключительно на эмоциях решение. Избавиться от ребенка. От нашего сильного мальчика.
Встряем примерно на том же месте, где в прошлый раз разъезжался со скорой. Только на этот раз навстречу нам выруливает уазик с надписью «Водоканал». А во дворе ее дома стоят еще две ремонтные машины — аварийная и трактор, беспощадно разбивающий асфальт, пытаясь добраться до труб под землей.
— Что это? — в ее глазах ужас пополам с отчаянием. — Опять воды, что ли, не будет? Только же починили все две недели назад, на двое суток отключали. Ну почему? Почему опять?
— Потому что, дорогая, вам здесь не место. Сама Вселенная в лице водоканала об этом говорит.
И не дожидаясь ее реакции, выкручиваю руль влево и аккуратно разворачиваюсь, направляясь к дому. На этот раз к настоящему.
  
Глава 30
 
Я не планировала сюда возвращаться. Сотни раз переносилась в эту квартиру в мыслях, но в действительности не верила, что такое возможно.
Чувствую себя здесь инородно. Яркий современный двор за эти полгода совсем не изменился. Все те же идеально ровные дорожки, кофейня на первом этаже, детская площадка… все ровно такое же, как было когда я уезжала. Вот только я совсем не такая. И дело не в том, что на мне сейчас дешевая одежда, которая совсем не соответствуют уровню жильцов этого элитного ЖК. Дело в том, что не соответствую я сама. Не уровню, а тому, насколько беззаботной мне кажется жизнь окружающих.
После всего того, через что мне пришлось пройти, молодая мамочка, залипающая в телефон на лавочке пока ее малыш исследует площадку кажется безответственной клушей, которой наплевать на своего ребенка. А стайка подростков, обсуждающая какой кофе брать вызывает жгучую волну раздражения из-за слишком громких голосов, которые могут разбудить моего сына.
Мне не нравятся эти мысли. Даже больше — они меня пугают.
Окружающие никак не виноваты в моих проблемах. Тем более, я понятия не имею через что им самим пришлось пройти. Но в то же время и глушить в себе эти мысли не получается. Думала, что если операция пройдет успешно, то моя озлобленность на весь мир испарится, но сейчас, глядя на улыбки вокруг, я продолжаю задаваться пресловутым вопросом «за что? почему это испытание досталось именно мне и моему малышу?».
— Давай я его понесу, — предлагает Марк, распахивая перед нами массивную стеклянную дверь.
— Разбудишь, — шикаю на него.
Я практически не чувствую вес сына. Пока собирала пакеты, устала жутко. Даже большая упаковка подгузников казалась мне непосильной ношей. Но стоило медсестре вручить мне сверток с сыном, усталость как рукой сняло.