Пантанал (СИ)
Стервозная баба в белом костюме, выглаженном с эсэсовской аккуратностью, взяла пачку бумаг, которые мы с супругой месяцами оформляли-и изорвала прямо при нас.
— Симулянты! — кричала она. — Развелось вас тут! Бюджет не резиновый! Стыдитесь! А сейчас уходите некогда мне с вами заниматься у меня есть дела действительно важные!
Я не знаю, какие у нее были еще важные дела, кроме прямых обязанностей. В тот раз мы так и ушли ни с чем, Санька потом пришлось спасать от Африки по-другому.
Дома меня ждал грандиозный скандал.
— Почему ты не достал свои корочки? — кричала супруга в истерике.
Я и сам не знал, почему. Дело ведь совсем не в принципиальности.
Ведь сейчас я собирался их использовать отнюдь не в направлении торжества гуманизма.
Париж. Аэропорт Бове. 26 июня.
В Париже, едва в аэропорту я миновал коридор «Только для русских!»
меня встретил пресс-секретарь комендатуры Егор Подольников. Мужчина лет 40-ка, жизнерадостный, довольный жизнью, со столичным лоском, в безликом гражданском костюме. Сорочка с фиолетовым галстуком, про который ему наврали, что выглядит не вызывающе.
— В гостиницу? Желаете привести себя в порядок? — спросил Подольников.
— Хлебное место, приятель? Встретил, привез, а остальное время наслаждайся Парижем?
— Вы что-то сказали?
— В комендатуру. Хотелось бы ознакомиться с материалами дела.
— Отлично.
У этого парня и им подобным всегда было все отлично.
Париж встретил солнцем и легкими перистыми облаками. Все, как всегда. Узкие улочки. Нарядные веселые люди, так и не понявшие, что их в очередной раз завоевали.
Порядка стало больше. Мигранты на улицах исчезли как класс. Да подняли из Сены полузатонувший крейсер. И тогда, и сейчас я так и не понял, как он туда заплыл и главное зачем.
В Елисейском дворце Подольников передал меня дежурному офицеру и с невообразимым облегчением отбыл. Что дальше его не касалось. Повезло парнишке с непыльной работенкой.
Дежурный, молодой парень в форме старлея, не задавая лишних вопросов вбил в ноут командировочные данные.
— На площади слишком много мусора. У вас дворников нет? — спросил я.
— Вопросами уборки у нас занимаются другие люди, — сухо ответил он. — Почему вы спросили?
— Люблю наживать себе врагов.
— Давно не были в Париже?
— 100 лет.
— Это не шутливый вопрос, товарищ майор. Все будет зафиксировано.
— Не был с тех самых пор, как меня выперли пинком под зад.
Впервые он посмотрело на меня с интересом.
— Вы хотите, чтобы так и было записано?
— 4 года.
— Отлично. Вам в 209 кабинет. Вас уже ждут. Дежурный вас проводит.
— Я и сам дорогу найду.
— Проход без сопровождения по комендатуре запрещен по инструкции.
— Пугливые вы стали, однако за 4 года.
— Не понял.
— Благодарю за сотрудничество.
Я думал, что не все так плохо, но, когда переступил порог 209-го понял, что ошибался.
За столом в аккуратном костюме, подчеркивающим сиськи 5-го размера, сидела следователь прокуратуры Татьяна Коликова.
С Алкоголиковой мне приходилось сталкиваться и до этого. Наша вражда стала заложником конкуренции между СК и прокуратурой. Прокуратура подержала победу, подчинив себе СК, но вражда лишь усилилась. Алкоголикова оказалась способной тварью. Она возненавидела меня с первого дня и грозилась посадить за любую промашку. Как не посадила до сих пор, так и осталось для меня загадкой, потому что, как и у всякого работающего, промашек у меня имелось без счета.
— Какие люди? Жека? — губы ее искривились в подобие змеиной улыбки, при условии, что змея могла бы улыбаться.
Я еще не говорил, но у нее совершенно мертвые глаза. Красивые, четко очерченные, но совершенно мертвые, неподвижные и страшные.
Наверняка, тот, то об этом упоминал при ней, сразу получал срок в колонии строго режима.
— Не надо ломать себя, Татьяна Афанасьевна. Вы никогда не называли меня по имени, так что не стоит и начинать.
— Отлично Евгений Павлович. Значит будет работать вместе?
И тогда я представил, как эта крашеная сучка начнет контролировать каждый мой шаг, и сказал:
— Ни хрена.
* * *
Она не стушевалась, это чувство было ей не знакомо. Протянула мне заранее заготовленный бланк.
— Что это? Ордер на мой арест?
— Отказ от сотрудничества с прокуратурой.
— Чем мне это грозит? Тюремным сроком?
— Обычная процедура. Мы со своей стороны тоже не горим желанием работать совместно со следственным комитетом.
Согласно служебной иерархии следственный комитет находится в подчинении у прокуратуры. Они вполне могли сделать из меня исполнительную шестерку, подчиняющуюся сотруднику прокуратуры, в конце концов, той же Алкоголиковой.
— Не означает ли это, что я буду работать самостоятельно? Что-то верится с трудом.
— Ну это мы не допустим! — она ухмыльнулась так, что мне захотелось предостеречь «Не улыбайся так широко, силикон прорвется!» — Согласно инструкции, следствие в колониальных странах иногда ведется в сотрудничестве с местными силовыми структурами.
Она протянула еще один бланк.
— Вот направление в Сюртэ. Можешь ехать туда прямо сейчас, Палыч, если не захочешь заскочить в гостиницу, принять душ и избавиться от запаха пота. Вы ароматный мужчина, вам женщины этого не говорили? Впрочем, какие женщины. Откуда.
Не заводись, успокоил я себя. У бабы при скандале работают оба полушария, это на триллион нейронов больше, чем у мужика.
Но эта женщина в строгом костюме и с мёртвым лицом меня задела. Меня, лучшего специалиста метрополии по борьбе с Фалангой, приравнять к лягушатникам.
— Начальство в курсе? — на всякий случай уточнил я.
— Конечно, дорогой. Вот служебная от генерала Бурдюкова.
Меня не удивило отсутствие реакции Бурдюка. Было бы удивительнее, если бы она была.
Бурдюк идеальный начальник. Никогда не контролирует текущие дела, молча получает награды при их благополучном завершении, или устраивает разносы при их провале. Его и в Главке в Самаре никогда не застанешь. Он обожает отдых в тропиках. Правда, после БК список туров исчерпывается несколькими уцелевшими островами.
— Вы идеально подготовились, Татьяна Афанасьевна. Ваша работа с документами всегда вызывала у меня умиление. Вот вы бы еще по делу так же работали с таким же усердием. Как же вы так оплошали. В центре Парижа, среди бела дня, потерять всю группу захвата и завалить тщательно подготовленную операцию.
— Операцию проводил спецназ с него и спрос! — она сорвалась на фальцет, но быстро справилась с собой. — Отличная попытка, Палыч, но больше ты не выведешь меня из себя. Надеюсь больше не увидеть твою наглую рожу.
— Зря ты меня лягушатникам отдала. Так я им буду мозги засирать, а могла бы ты мне.
— Вон! — произнесла она со спокойствием затихшего перед непосредственным закипанием чайника. — Иди ты… в 214-й кабинет. Зарегистрируй свое командировочное удостоверение. Уверяю, получишь удовольствие.
Главное управление национальной безопасности. Набережная Орфевр, 36. 26 июня.
Французская Петровка, 38 расположена на острове Ситэ между мостами Неф и Нотр Дам. Сену чистой я уже не застал. В 50-м, когда я прибыл сюда молодым дознавателем, боевые действия уже не велись, но я хорошо помню сплавляющихся группами майских утопленников[1].
Неф, построенный в 16 веке старого летоисчисления, был хорош. Арки, тяжелая каменная кладка-казалось, что прямо сейчас по небу хлынет конница тамплиеров в битве за священный Грааль.
Я слишком долго смотрел с парапета на струящуюся с тяжелым плеском воду, чтобы мысли сами собой свернули в ту сторону, куда сворачивать было категорически воспрещено.
Что за ерунда, Сашка никогда не был в Париже, оборвал я себя. Сделал это как можно грубее, а то еще чего доброго, слезы потекут. Была у них такая нехорошая черта, самопроизвольность.