Если нам судьба…

Этот водоворот человеческих пороков затягивал все новые и новые жертвы. Выросшие здесь дети, не зная другой жизни, шли по стопам родителей: девочки рано становились вокзальными проститутками, а мальчики с детства воровали по мелочи, пока, повзрослев, не попадались на чем-нибудь более серьезном. То, что Матвею удалось вырваться оттуда, было чудом.
Третьей стороной этого своеобразного треугольника был трехподъездный пятиэтажный дом, так называемая хрущевка, жильцы которого были против своей воли вовлечены в жизнь буйного соседа — двор-то общий, здесь все и на лавочках сидели, и белье сушили, и машины ремонтировали. Да и дети изо всех трех домов тут крутились и ходили в построенные рядом ведомственные детские ясли-сад и школу. Весь этот комплекс зданий находился недалеко от вокзала.
Мои размышления прервал звонок в дверь. Странно, я никого не ждала, потому что все мои знакомые, как правило, предварительно интересуются по телефону, дома ли я, что при моей работе бывает достаточно редко. Я не стала закрывать дверь на кухню, потому что Васька, увлеченный завтраком, и так бы не вышел, и пошла посмотреть в глазок — вот уж кого я никак не ожидала: это была Добрынина. Видимо, она прилетела первым утренним рейсом.
— Вы Елена Васильевна Лукова? — спросила она и после моего кивка продолжала. — Я Екатерина Петровна Добрынина. Не знаю даже, как сказать… Ну я… В общем, мы с Александром Павловичем живем вместе.
— Екатерина Петровна, проходите, пожалуйста, и не волнуйтесь вы так. Я читала газеты и видела ваши фотографии, так что в курсе происходящего.
Добрынина прошла в комнату и села в кресло. Выглядела она бледной, хотя, казалось бы, дальше и некуда, и взволнованной:
— Простите, ради Бога, Елена Васильевна, за столь ранний и неожиданный визит. И, я вас очень прошу, не говорите Александру Павловичу о том, что я у вас была. Я бы никогда не посмела вмешиваться в его дела, но… Я врач и, как говорят, неплохой, я лучше кого бы то ни было знаю его состояние. Он всегда работал на износ и жил взахлеб, что, как вы понимаете, здоровья не прибавляет. Но эта трагедия с Настенькой его почти убила, и он только-только начал приходить в себя, как пришло письмо от этой женщины. Елена Васильевна, у Саши нет от меня секретов, я знаю, что ему неоднократно пытались навязать детей, но он…
— Екатерина Петровна, он мне рассказал, что…
— Тем лучше, что вы все знаете, — перебила она меня. — Саша, конечно, загорелся — ведь, судя по внешности и возрасту, они действительно могут быть его детьми. Но я вас очень прошу, не надо их искать. Я прочитала ваше вчерашнее письмо. Это какой-то ужас! Они оказались связанными с каким-то уголовником, убийцей. А вдруг они тоже уголовники? Подумайте сами, почему эта женщина прислала старый, очень нечеткий, любительский снимок, как мы подсчитали, 1995 года, а не более позднюю фотографию? Почему? — она требовательно уставилась на меня и тяжко вздохнула: — Я очень боюсь за Сашу. Этого разочарования он не перенесет.
— Я понимаю ваши опасения, Екатерина Петровна, но что вы предлагаете?
— Елена Васильевна, я знаю, что Саша заплатил вам аванс и даже знаю сумму. Так вот, я вас прошу, оставьте эти деньги себе, а ему скажите, что найти этих людей не удалось. Ведь, как я понимаю, если ему не сообщили о них никаких дополнительных сведений, то совершенно не хотели, чтобы он их нашел. Таким образом, вы не погрешите против истины.
К такому обороту дела я была совершенно не готова. Екатерина Петровна все очень логично обосновала. Редко, кто откажется от такого подарка. Но «халява, please» не в моем духе. Интересно, что она еще придумала.
— Екатерина Петровна, каждый мало-мальски уважающий себя частный детектив следует определенным, пусть и неписаным правилам. Если я откажусь от этого дела, мне нужно будет объяснить Александру Павловичу, почему именно я это сделала, и вернуть деньги за вычетом уже произведенных расходов и моего гонорара за уже проделанную работу.
Добрынину это не смутило.
— Елена Васильевна, я ни секунды не сомневалась в вашей порядочности. Давайте так и поступим. Вы скажете Александру Павловичу, что найти близнецов невозможно, и вернете деньги, а я возмещу вам разницу и даже выплачу компенсацию за то, что вам пришлось… Как бы помягче выразиться?.. Ну, признать, что вы не смогли это сделать. Мы договорились?
 
Почему она не хочет, чтобы близнецов нашли? Чего она боится? Думай, голова, думай — картуз куплю! Что она его потеряет? Крайне сомнительно. Ведь им не мешала его единственная и горячо любимая дочь, а здесь совершенно незнакомые парни, это во-первых. Во-вторых, предположим, что ребята — уголовники. Но Власова никто не заставляет с ними встречаться. Ну, узнает он, что они по кривой дорожке пошли, так под влиянием той же Добрыниной порвет их адрес к еловой бабушке, и дело с концом. В-третьих, даже если ребята нормальные законопослушные граждане, совершенно непредсказуемо, как они поведут себя по отношению к вновь обретенному папочке. Может, просто плюнут ему в лицо или пошлют подальше. Но в этом случае он побежит плакаться к ней же. В чем же дело?
Я внимательно рассматривала Добрынину. Она могла бы выглядеть значительно лучше, если бы сделала другую стрижку, изменила цвет волос, подкрасилась и оделась по моде. Почему же она этого не делает? Ей же самые дорогие визажисты по средствам, женщина она отнюдь не бедная. Иметь гражданским мужем такого красавца, как Власов, и совершенно не следить за собой. Очень странно.
Чем же она могла его привлечь? Вероятно, как раз тем, что сработала на контрасте. Не идущая на него в лобовую атаку женщина-вамп в боевом раскрасе, от которых его уже давно тошнит, и пользуется он ими, как одноразовыми салфетками. А такая простая, добрая, заботливая, никуда не лезет, ни во что не вмешивается, все поймет, все простит, одним словом, идеальная спутница жизни для знаменитого человека, ангел-хранитель для домашнего употребления.
Опростить донельзя свою внешность, просто изуродовать себя (редкая женщина согласилась бы на это), переживать из-за того, что его могут разочаровать результаты поиска его сыновей… Неужели она его до такой степени любит? Я смотрела на нее и не могла в это поверить, хоть дерись, но не могла, и все.
— Екатерина Петровна, я вас прекрасно понимаю, но, извините, ничем не смогу помочь. Моим клиентом является Александр Павлович, и только он может снять заказ. Если я его обману, то просто перестану себя уважать.
Должно быть, она поняла, что уговаривать меня бесполезно, поэтому не стала задерживаться и, поднявшись из кресла, сказала:
— Елена Васильевна, если с Сашей что-нибудь случится, это будет на вашей совести. Вы после этого сможете себя уважать?
Когда я провожала ее к двери, нам навстречу попался Васька, который, увидев Добрынину, просто задним ходом, опустив обычно гордо поднятый хвост, отскочил от нее обратно в кухню. Что это с ним, удивилась я, раньше за ним такого не водилось.
От моего хорошего настроения и следа не осталось. Постаравшись отбросить невеселые мысли, я быстренько собралась и поехала в Воронью слободку.
Оставив машину на улице, я зашла во двор — зрелище было не для слабонервных. Мне приходилось бывать здесь несколько лет назад, и тогда я, по наивности своей, посчитала, что доведенный до такого похабства двор изгадить больше уже невозможно. Я ошибалась. Теперь посередине двора высилась куча мусора многонедельной давности, в которой на равных основаниях копались кошки и крысы. Неподалеку от нее ржавели останки оставленного здесь кем-то когда-то «Запорожца» — все, что можно было с него снять и пропить, пошло в дело. На бельевых веревках болтались тряпки, формой напоминавшие простыни, а цветом — столовский кофе забытых студенческих времен.
Около трансформаторной будки, где укрепленные на стойках трубы центрального отопления спускались вниз и шли почти по земле вдоль глухого торца пятиэтажки, был оборудован своеобразный «Красный уголок» неандертальца, в котором сейчас копошились три человекоподобных существа, пьяные, судя по виду, еще с прошлого века. На зрение я не жалуюсь, поэтому смогла разглядеть, что одно из них было женщиной неопределенного возраста. Сейчас эта троица занималась делом привычным и любимым — кушала бормотуху без всяких фантазий.