Если нам судьба…
Черт, как же я сразу не подумала, ведь она могла приехать учиться в Баратов из другого города, уехать рожать туда и там же оставить детей у своих родителей, но это если она рожала в августе. А если в октябре, то она должна была оформлять академический отпуск, значит прибавляется архив университета.
Да, без Кольки мне не обойтись. А вот и он материализовался — легок на помине.
— Колись, Елена, — с порога начал он, — что за дела у тебя со всенародно любимым? — И полез за чистым фужером.
Не вдаваясь в подробности, я объяснила, что Власов ищет двух мужчин-близнецов, 1974 года рождения, предположительно рожденных в Баратове, и мне потребуется его, Колькина, помощь — нужно направить запрос в областной архив ЗАГС.
Мыкола поморщился:
— Запрос не получится. У нас очередная кампания по борьбе «за чистоту рядов», и все запросы нужно подписывать у руководства. Могу попробовать договориться с директрисой частным порядком, а там сама решай — или будешь в архиве сидеть, а они тебе папочки подтаскивать, или плати деньги, и они тебе сами все найдут. А что за мужики, может, приходилось встречать? Фотку-то покажи.
Я протянула ему фотографию и пошла готовить кофе. Васька, смертельно оскорбленный тем, что его лишили любимого развлечения — потереться о ноги гостя, оставив на его брюках половину своего пуха — лежал, отвернувшись, в старом, стоящем в углу около батареи кресле и никак на меня не прореагировал.
Колька влетел на кухню с криком:
— Куда ты лезешь, дура?! Приключений захотелось?!
Испуганный Васька, подпрыгнув на месте, соскочил на пол и спрятался под кресло, а я чуть кофемолку из рук не выпустила: таким я Николая никогда в жизни не видела. Да и «дурой» он не называл меня даже тогда, когда я бодалась с начальником райотдела — он просто постучал меня по лбу костяшками пальцев и сказал: «Не будет с тебя толку». Сейчас же он готов был меня если не убить, то ударить точно.
— Коля, — я старалась говорить спокойно. — Если ты мне объяснишь, куда я лезу, то я, может быть, и соглашусь с тобой, что я дура и ищу приключений на свою пятую точку. А пока помоги мне намолоть кофе и, если тебе так уж не терпится, то можешь начать просвещать меня прямо сейчас, я не возражаю. И, пожалуйста, не пугай животное.
Мыкола ткнул пальцем в того третьего парня на фотографии и спросил:
— Ты, что, его не узнала?
Честно говоря, я пока к нему особо и не приглядывалась — не его же мне предстояло искать, поэтому я просто пожала плечами.
Колька посмотрел на меня с жалостью, как на убогонькую, и скучным голосом сказал:
— Вообще-то, это Матвей, не к ночи будь помянут.
Мне стало уже не до кофе. Захотелось взять что-нибудь тяжелое и грохнуть об пол или об стену, заорать, затопать ногами, напиться, в конце концов. Ну, сколько же можно наваливать на меня в один день? Как там сказали в день смерти Ивану Грозному? «Еще не вечер». Точно. Днем я думала, что лимит неожиданностей на сегодня исчерпан, а оказалось, что судьба приготовила мне очень симпатичный сюрпризик под занавес.
Я взяла в руки фотографию и внимательно всмотрелась, но не смогла узнать в этом парне Матвея, иначе говоря, Павла Андреевича Матвеева, самого богатого человека в нашей, не самой маленькой в России, области. Как там в детском стишке? «Владелец заводов, газет, пароходов»… Так это все о нем. Ему принадлежала производственно-коммерческая фирма «Матвеев», занимавшаяся всем, чем только возможно.
— Ты уверен? — с сомнением в голосе спросила я. Как же мне хотелось, чтобы Колька ошибся!
— Я, Ленка, мент. А вот ты, подруга, нюх подрастеряла! — укоризненно покачал головой Николай. — Матвей это. Точно он. Можешь не сомневаться.
— Спасибо, родимый! — с поклоном сказала я. — Премного ты меня утешил и обнадежил! Ну и что мне теперь делать?
Плюнув на кофе, мы с Мыколой вернулись в комнату и «присоседились» к коньяку — стало легче, а потом значительно легче. Мы тщательно изучили снимок, но так и не смогли определить, сидит ли Матвей вместе с близнецами или отдельно.
— Коля, — попросила я, — расскажи мне о Матвее. Личность он загадочная, точно о нем ничего не известно, а может, не так страшен черт, как его малюют. Я ведь сужу о нем по слухам, а вдруг он окажется, как Васька, ласковый и с бантиком.
Услышав свое имя, Василис тут же появился в комнате и, поняв, что гроза миновала, забрался ко мне на колени. А Николай, готовясь к поистине эпическому повествованию, устроился со всем возможным комфортом: залез с ногами в мое любимое кресло, придвинул к себе пепельницу и коньяк, выпил, закурил и:
— Ленка, ты девочка большенькая, должна понимать, то, что тебе расскажу…
— Ага, не для широкой публики…
— Ну, так внимай. В этом году — выборы в Госдуму, сама знаешь. Вот Управу и попросили проверить Матвея — вдруг он вздумает баллотироваться. А поскольку личность он своеобразная и деятельность у него многогранная, задания раскидали по разным отделам. Дали-то их на планерке, но почти тут же отменили. Мне секретарша начальника по секрету сказала, что только все разошлись, как генералу позвонил Матвеев и говорит: мол, криминогенная обстановка в городе такова, что не позволяет отвлекать ценные кадры на заведомо бесполезное занятие, поэтому он просит передать заинтересованным лицам, что он не собирается участвовать ни в выборах в Госдуму, ни в выборах губернатора. Ты чуешь?
Судя по тому, что рассказывал Мыкола, личность Матвея вырастала до каких-то былинных размеров.
До 91-го года он, организовав бригаду шабашников, ездил по деревням и ремонтировал или строил, где что придется. А уж когда Союз распался, наступило для Матвея и его ребят золотое время. Они за бесценок скупали бесхозные брошенные жилые дома в деревнях и, отремонтировав, переселяли туда русских из так называемого ближнего зарубежья, где в то время начался такой «парад суверенитетов», что русские готовы были бежать оттуда пешком, бросив все нажитое, лишь бы живыми остаться.
Работали ребята не бесплатно, конечно, но с совестью дружили, так что врагов не нажили и проклятий на свою голову не заработали. Дальше — больше. Фирма разрасталась. Чтобы перевозить людей, требовались машины, Матвей организовал транспортное агентство. Скоро к Матвею районные руководители в очередь стояли, кому нужны были врачи, кому агрономы, кому ветеринары. А у него к тому времени уже был банк данных на тех русских, кто хотел в Россию вернуться, вот он и заключал договоры на ремонт домов для переселенцев, его люди там работали, его же и перевозили.
Вершиной этой его деятельности было переселение казаков из Казахстана в нашу область. Матвей к ним лично неоднократно ездил и убедил, что защита российско-казахстанской границы со стороны России — исконно казацкое дело. Привез их представителей в заброшенные приграничные села, вместе с ними распланировал новые станицы, где что строить, да как. Церкви восстановил, чтобы было перед кем казаку шапку снимать. И опять же там работали его люди. За это был Матвей посвящен в казаки, да и от церкви орден получил.
Матвей не лез в политику, не давал интервью, не старался понравиться журналистам, не мелькал на телеэкране, он просто работал, зарабатывал деньги и помогал тем, кому сам считал нужным, а не тем, кого модно спонсировать. На конкурсы красоты, гастроли супермодных артистов и тому подобное не давал ни копейки. Но зато на детские дома, Дома престарелых, Дома ребенка жертвовал не то, чтобы щедро, но постоянно, и не деньгами, а продуктами, вещами, и очень тщательно все контролировал: не дай Бог кто-то из обслуги что-то себе возьмет. Книги, игрушки для детей покупал, а на Новый год обязательно вывозил всех их на елки в театр или цирк.
Да, по словам Николая, Матвей был личностью незаурядной, но ничего устрашающего я пока не услышала.
— Это, Ленка, видимая часть айсберга. Главное — в другом. У Матвея среди всего прочего есть агентство по трудоустройству освободившихся заключенных. Раньше, ну при Советах, ведь как было. Вышел человек на свободу, а податься ему некуда — ни дома, ни родных. Но если он твердо решил завязать, то шансы у него были: дворником, например. Дадут какую-нибудь комнатушку под лестницей, а это и крыша над головой, и прописка, а значит, и паспорт; или на завод, хоть учеником каким-нибудь, тут, соответственно, общежитие и опять-таки прописка и паспорт. А сейчас ему приткнуться некуда, он и сам, зачастую, хочет на зону вернуться. Предположим, отсидел он пятерик, родные от него отказались, квартиры нет. Вышел он, а жизнь за это время так изменилась, что он уже и не поймет, в какой стране находится. Вот он и мечтает в колонию вернуться, потому что там все понятно и привычно.