Нежный плен
— Будь благоразумным, Джеффри. Я должна выйти замуж за кого-нибудь. — Теперь была удивлена Джоанна, хотя и не могла разглядеть в темноте ничего, кроме неясного пятна в том месте, где находилось лицо Джеффри. — О, мне все ясно: жениться не хочешь ты!
Голос Джоанны оставался бесстрастным, словно этот вопрос не имел для нее большого значения. На самом деле, несмотря на самообладание, Джоанну охватили противоречивые, не выразимые словами чувства. Сначала возникло сильное и непонятное ей до конца разочарование. Гордость девушки была уязвлена, и она попыталась компенсировать это презрением. Значит, Джеффри боится своего отца и хочет возложить всю вину за отказ от брачного соглашения на нее! Вслед за этим последовала злость и, самое любопытное, грустное чувство облегчения, будто Джоанна только что избежала огромной, не ясной до конца, но вместе с тем желанной опасности.
— Дурочка! Это не так! — воскликнул Джеффри, схватив Джоанну за руки.
Он в равной степени удивлялся и своим словам, и негодованию. Джеффри не знал, чего ожидать от Джоанны, но не мог и предположить, что она проявит такую невозмутимость и откровенное равнодушие. Значит, она просто должна выйти замуж, все равно за кого. Подойдет любая куча дерьма! Вне сомнения, не существовало мужчины, которого она считала бы равным себе!
— Ты думаешь, я идиот? — с сарказмом спросил Джеффри. — Где мне еще найти более достойную невесту? Ты очень красива, Джоанна, сказочно богата… и имеешь массу достоинств. Я только хотел убедиться, что не проглочу невинную жертву, которая этого совершенно не хочет. Но, вижу, ты знаешь, что тебя ждет.
К счастью, его сарказм опоздал на несколько ударов сердца. Вместо желания и дальше обвинять Джеффри, Джоанну вдруг захлестнула отчаянная радость. Однако тут же возникло смутное ощущение некоей ужасной опасности. Джоанна знала, что должна бежать от этой опасности, но в то же время жаждала ее.
— Так, значит, ты считал, что моя матушка способна принести меня в жертву нуждам Иэна? — Голос Джоанны несколько дрожал, видимо, от неуверенности. — Я так не думаю, — поспешила добавить она, не желая подробно останавливаться на этой теме. — Во всяком случае, такой вопрос даже не возникал… по крайней мере, в связи с тобой… По правде говоря, Джеффри, я была очень польщена, когда мне предложили тебя. Я знаю тебя давно и хорошо. Мне показалось, что ты — самая подходящая пара для меня.
— Едва ли я тебе ровня! — произнес подавленным голосом юноша, разгневанный безмятежной рассудительностью этой красавицы. Как выжечь хотя бы маленькую искорку из Джоанны?
— Зачем ты так говоришь? — Джоанна сказала это скорее с тем же насмешливым и намеренным практицизмом, нежели с искренним волнением. — С обеих сторон ты унаследовал отличную кровь. Как и я, ты владеешь прекрасными землями или будешь владеть. Ты — сын графа и приближенный короля. И у тебя, должно быть, отличные боевые качества, иначе Иэн не доверил бы тебе наших людей.
На мгновение Джеффри охватило неистовое желание оттолкнуть Джоанну, закричать, что он не желает этого брака, вернуться назад в Солсбери и убедить отца не заключать брачное соглашение, сказать ему, что женитьба на Джоанне для него невыносима. Как он сможет ужиться рядом с таким благоразумным совершенством, целовать его, ласкать, спать с ним… Кем он будет? Прекрасным жеребцом для размножения? Подходящей заменой для военных действий? Политической пешкой? Но, вспомнив о бесконечной доброте отца, о его безграничном чувстве долга, Джеффри только тяжело вздохнул: чего бы ему ни стоил брак с Джоанной, он не имеет права разочаровывать Иэна, которому обязан всем!
— Если ты уверена, что тебя все устраивает, Джоанна, тогда я тоже вполне доволен, — мягко и спокойно сказал он. — Давай присядем, если ты не очень замерзла. Я хочу обсудить с тобой некоторые практические вопросы.
3.
Даже в полдень в большом зале замка Роузлинд царил полумрак. Свет, проникавший через западные окна, терялся в огромном пространстве, образуя лишь матовые блики. Его вполне хватало, чтобы видеть, но все казалось тусклым, с неясными мерцающими формами. Вокруг неторопливо суетились слуги, убирая со стола остатки обеда. Лучшие куски клали в корзины, чтобы отдать у ворот нищим, небольшие объедки сбрасывали прямо на пол, где их украдкой таскали коты, собаки, мыши и крысы.
Когда поднимали огромные столы на козлах и сваливали их в кучу у стены, был слышен шум, но не слишком сильный. По правде говоря, слуги изо всех сил старались поддерживать тишину, ибо хотели послушать, как поет и играет лорд Джеффри, которого считали искуснее любого менестреля. Чистое, хотя и негромкое, звучание голоса, наполненное самой жизнью, необычайной прелестью разливалось по замку.
Джеффри Фиц-Вильям смотрел в зал, словно следя глазами за полетом своих звуков.
Та, что так прекрасна и светла, velud mans stella,
Светлее солнечного дня, parens et puella!
Взываю я к тебе: скажи,
Читает ли твой сын молитвы за меня tarn pia
И чтобы я к тебе вернулся, Maria.
Песня заканчивалась повторением первой строфы, потом наступила тишина.
— Я и не знала, что ты умеешь петь на английском.
Медленно, словно нехотя, Джеффри перевел взгляд от тусклого полумрака зала на силуэт Джоанны, сидевшей у окна. Май выдался исключительно теплым. Солнечные лучи врывались в открытые ставни, вспыхивая яркими бусинками на верхней губке Джоанны и язычками пламени на ее роскошных косах. Вообще-то говоря, согласно правилам, Джеффри не должен был их видеть — волосы скромной девушке следовало собирать в узел и прятать под скромным апостольником. Но после возвращения с судебного заседания Джоанна решительно заявила, что просто устала париться из-за каких-то дурацких приличий: находишься дома — надевай апостольник, выходишь — не забудь золотые булавки… Расправишь косы — и тебя съедят заживо!
Поначалу Джеффри откровенно любовался Джоанной. Обычно девушка была просто образцом пристойности. Но уж если она хотела выйти за рамки привычных норм, то делала это с такой уверенностью, что необычное казалось единственно разумным и целесообразным из всех возможных поступком. Естественно, в поведении Джоанны не было ничего вызывающего. Если бы Джеффри избавился от доспехов, оставшись лишь в рубахе и штанах, на нем оказалось бы одежды гораздо меньше, чем на Джоанне.
Охлажденное вино утолило первый приступ жажды, но теперь, похоже, начинался второй. Во время всего своего пения Джеффри настолько сильно ощущал близость Джоанны, словно она прижималась к нему. Странное, томительное и сладостное ощущение волнами накатывало на юношу.
Когда вчера Джеффри прибыл в Роузлинд, он чувствовал себя явно неловко. Он не виделся с Джоанной с тех пор, как они обручились первого апреля. После церемонии гости разъехались, а Джеффри с Иэном совершили изнурительный шестимесячный объезд поместий, призывая всех вассалов и смотрителей замков собраться в Уайтчерче и присягнуть на верность новому господину. Все прошло гораздо спокойнее, чем ожидал Джеффри. Его знали и любили в землях Элинор.
Теперь же, когда леди Элинор и лорд Иэн отправились в Ирландию, Джеффри ничего не оставалось, как вернуться в замок Роузлинд. Если бы Джеффри приехал в Солсбери, отец решил бы, что сын избегает общества будущей жены. К тому же Джеффри должен был уладить с Джоанной немало дел. Это можно, конечно, осуществить и посредством переписки, но он счел необходимым лично доставить своей невесте известие о благополучном прибытии ее родителей в Ирландию.
Этот здравый довод владел Джеффри лишь до тех пор, пока он не оказался в часе езды от Роузлинда. Тут он начал гадать, что сказать Джоанне, как объяснить, почему он оказался в двухстах милях от места, где армия должна встретиться с королем. По существу, Джеффри уже начал сомневаться в оправданности своего приезда в Роузлинд.