Милость божия

— Я не такого уж плохого мнения об иезуитах, — вмешался он наконец в разговор. — Это культурный орден. И намерения у них, по-моему, благие.
— Это величайший из всех орденов, Том, — с жаром подхватил мистер Кэннингем. — В церковной иерархии генерал ордена иезуитов следует непосредственно за папой.
— Какой тут может быть разговор, — сказал мистер Мак-Кой, — если хотите, чтобы дело было сделано чисто, обращайтесь к иезуитам. У них всюду рука найдется. Я вам расскажу один случай...
— Иезуиты — замечательный народ, — сказал мистер Пауэр.
— И вот что удивительно, — сказал мистер Каннингем, — все остальные монашеские ордена рано или поздно распадались, но иезуитский орден — никогда. Он никогда не приходил в упадок.
— В самом деле? — спросил мистер Мак-Кой.
— Это факт, — сказал мистер Каннингем. — Так говорит история.
— А посмотрите-ка на их церкви, — сказал мистер Пауэр, — Посмотрите, какая у них паства.
— Иезуиты держатся за аристократию, — сказал мистер Мак-Кой.
— Известное дело, — сказал мистер Пауэр.
— Да, — сказал мистер Кернан. — Потому я их и уважаю. Они не то что некоторые представители белого духовенства, невежественные, самоуверенные...
— Они все хорошие люди, — сказал мистер Кэннингем, — Ирландское духовенство пользуется уважением повсюду.
— Еще бы, — сказал мистер Пауэр.
— Не то что духовенство некоторых стран, на континенте, — сказал мистер Мак-Кой, — что и звания своего недостойно.
— Может быть, вы и правы, — сказал мистер Кернан, смягчаясь.
— Разумеется, прав, — сказал мистер Каннингем. — Уж мне ли не знать людей, с моим-то опытом.
Они выпили снова, подавая пример друг другу. Мистер Кернан что-то прикидывал про себя. Разговор произвел на него впечатление. Он был высокого мнения о мистере Каннингеме как о знатоке людей и хорошем физиономисте. Он попросил его рассказать подробнее.
— Исповедовать будет отец Публдом, — сказал мистер Каннингем. — Исповедь будет общая. Мы ведь народ занятой.
— Он будет не слишком суров с нами, Том, — сказал мистер Пауэр вкрадчиво.
— Отец Публдом? Отец Публдом? — сказал больной.
— Ну, вы же его знаете, Том, — убедительно сказал мистер Каннингем. — Такой отличный, жизнерадостный малый! Не чуждается мира сего, как и мы, грешные.
— А-а... Да, кажется, я его знаю. Такой краснолицый, высокий?
— Он самый.
— А скажите, Мартин... Он хороший проповедник?
— Да как вам сказать... Это, знаете, не то чтобы настоящая проповедь. Так, поговорит с нами по душам, знаете, попросту.
Мистер Кернан погрузился в размышления. Мистер Мак-Кой сказал:
— Отец Том Бэрк [5] — вот это был дока!
— Да, отец Том Бэрк, — сказал мистер Кэннингем, — тот был прирожденный оратор. Вы его когда-нибудь слышали, Том?
— Слышал ли я его? — с обидой сказал больной. — Еще бы! Я слышал его...
— А между прочим, говорят, что он был не очень силен по части богословия, — сказал мистер Кэннингем.
— В самом деле? — сказал мистер Мак-Кой.
— Ну, разумеется, не так чтобы уж совсем, знаете. Но все-таки говорят, что иногда в его проповеди было что-то не совсем то.
— Да... вот это был человек! — сказал мистер Мак-Кой.
— Я слышал его однажды, — продолжал мистер Кернан. — Забыл теперь, о чем была проповедь. Мы с Крофтоном сидели сзади в... в партере, что ли... как это...
— В главном приделе, — сказал мистер Кэннингем.
— Да, сзади, недалеко от двери. Забыл, о чем он... Ах да. он говорил о папе римском, о покойном папе. Теперь вспомнил. Честное слово, великолепная была проповедь! А голос! Господи ты боже мой, вот был голос! Он назвал его «Узником Ватикана» [6]. Помню, как Крофтон сказал мне, когда мы выходили...
— Но ведь Крофтон оранжист [7], не так ли? — сказал мистер Пауэр.
— Да, конечно, — сказал мистер Кернан, — к тому же завзятый оранжист. Мы тогда пошли в пивную Батлера на Мур-Стрит, честное слово, я был взволнован как никогда и помню, он мне сказал, вот так, слово в слово: «Кернан, — говорит, — мы с вами поклоняемся разным алтарям, — говорит, — но вера наша едина». Меня даже поразило, как это он здорово сказал.
— Правильные слова, — сказал мистер Пауэр. — В церкви всегда были прямо толпы протестантов, когда отец Том говорил проповедь.
— Между нами не такая уж большая разница, — сказал мистер Мак-Кой. — Мы одинаково верим в...
Он на мгновение замялся.
— ...в спасителя. Только они не верят в папу римского и в Пресвятую Деву.
— Но, разумеется, — сказал мистер Кэннингем спокойно и внушительно, — наша религия — единственно истинная, наша древняя, святая вера.
— Даже не говорите, — сказал мистер Кернан с горячностью.
В дверях спальни показалась миссис Кернан; она объявила:
— К тебе гость пришел!
— Кто?
— Мистер Фогарти.
— А-а, идите-ка сюда!
Бледное продолговатое лицо появилось в освещенной части комнаты. Линия бровей, изогнувшихся над приятно удивленными глазами, повторяла дугообразную линию свисающих усов. Мистер Фогарти был скромный бакалейщик. В свое время он был владельцем одного из дублинских баров, но потерпел крах, потому что его финансовое положение позволяло ему иметь дело лишь с второразрядными винокурами и пивоварами. Тогда он открыл небольшую лавку на Глэзневин-Роуд, где, как он надеялся, его манеры помогут ему снискать благоволение местных хозяек. Он держался непринужденно, заговаривал с маленькими детьми, говорил медленно и раздельно. Вообще был человек культурный.
Мистер Фогарти принес с собой подарок — полпинты хорошего виски. Он вежливо осведомился о здоровье мистера Кернана, поставил свой подарок на стол и, почувствовав себя равным, присоединился к компании друзей. Мистер Кернан весьма оценил подарок: он помнил, сколько он должен мистеру Фогарти по старым счетам. Он сказал:
— Я никогда в вас не сомневался, старина. Открой-ка, Джек, ладно?
Мистер Пауэр снова исполнил обязанности хозяина. Стаканы ополоснули, в каждый налили по маленькой порции виски. Разговор явно оживился. Мистер Фогарти, сидя на краешке стула, слушал с особенным вниманием.
— Папа Лев XIII [8], — сказал мистер Кэннингем, — был одним из самых ярких людей своей эпохи. Его великим начинанием было воссоединение римско-католической церкви с православной. Это была цель его жизни.
— Мне приходилось слышать, что он был одним из культурнейших людей в Европе, — сказал мистер Пауэр. — Это помимо того, что он был папой.
— Да, — сказал мистер Кэннингем, — пожалуй, самым культурным. Его девиз, когда он вступил на папский престол, был «Lux на Lux» — «Свет на свету».
— Нет, нет, — сказал мистер Фогарти нетерпеливо. — По-моему, здесь вы не правы. Его девиз был, по-моему, «Lux в Tenebris» — «Свет во тьме» [9].
— Ну да, — сказал мистер Мак-Кой, — Tenebrae.
— Позвольте, — сказал мистер Кэннингем непреклонно, — его девиз был «Lux на Lux». A девиз Пия IX, его предшественника, был «Crux на Crux», то есть «Крест на кресте» [10]; в этом и есть разница между их понтификатами.
Поправку приняли. Мистер Кэннингем продолжал:
— Папа Лев, знаете, ученый и поэт.
— Да, у него волевое лицо, — сказал мистер Кернан.
— Да, — сказал мистер Каннингем. — Он писал стихи на латыни.
— Неужели? — сказал мистер Фогарти.
Мистер Мак-Кой с довольным видом отпил виски, покачал головой, выражая этим свое отношение и к напитку и к тому, что сказал его друг, и сказал:
— Это, я вам скажу, не шутка.
— Нас этому не обучали, Том, — сказал мистер Пауэр, следуя примеру мистера Мак-Коя, — в нашей приходской школе.
— Ну и что ж, хоть обстановка там не парадная, немало дельных людей вышло оттуда, — сказал мистер Кернан нравоучительно. — Старая система была лучше — простое, честное воспитание. Без всяких этих современных вывертов...