Пещера Черного Льда

Если бы ей только удалось пройти дальше, глубже...
Глыба льда у нее над головой содрогнулась, осыпав холодными осколками лицо и грудь Аш. Острые, как иглы, они кололи кожу до крови. Аш стряхнула с себя льдинки, и ледяной потолок обвалился. Ледяной вихрь ударил ей в лицо, лед врезался в грудь, слепя белым светом, изморозь замельтешила в воздухе...
Аш закричала.
Пол ушел у нее из-под ног, и она стала падать, падать, падать...
Голоса шептали ей с мольбой, словно умирающие от голода: «Протяни руку, госпожа. Здесь так холодно, так темно. Протяни».
Аш не могла шевельнуться — мороз сковал все ее тело.
Ее падение прекратилось. Теперь она стояла в середине пещеры из черного льда. Здесь было темно, только лед слабо мерцал. Даже пар от ее дыхания был темным и плотным, как дым чадящего костра. В глубине ее души таился страх. Вдыхая, она чувствовала запах холода. Она была не одна — в пещере что-то шевелилось. Оно не приближалось к ней, но все время ворочалось, давая знать, что оно здесь.
«Мы так долго ждали, госпожа, ждали тысячу лет в своих цепях, скованных из крови. Неужели ты обречешь нас на новый тысячелетний срок?»
У Аш подогнулись колени. Эти голоса влекли ее к себе.
Где-то далеко, там, где она не могла увидеть, за стенами пещеры, чудища со звериными мордами подняли вой. На льду мелькали тени людей, зверей и демонских коней. Затем лед пропал вовсе, и осталась только тьма — тьма на самом дне души Аш, куда ей не хотелось заглядывать.
«Протяни руку, о прекрасная госпожа».
Ее запястья дрогнули, мышцы на спине и груди напряглись, готовые к действию, сухожилия натянулись. Кулаки разжались, и суставы хрустнули, как мокрое дерево.
«Протяни нам руку. Протяни. ПРОТЯНИ!»
Поблескивая костями в пустых глазницах, они смотрели, как Аш поднимает руки.
Карр! Крик ворона рассек тьму, пронзив Аш, как иглой.
Ее глаза распахнулись. Тьма отступила, как мутная пелена. Она была у себя в комнате. В жаровне тусклым оранжевым огнем светились угли, обе янтарные лампы погасли.
Ей послышался стук.
Аш повернула голову в сторону, откуда он шел. Стучали не в дверь, а в закрытое ставнями оконце в дальней стене. Аш ждала. Стук не повторился, но раздался другой звук, похожий на хлопанье крыльев. Он стал удаляться и скоро замер совсем. Птица. Аш вздрогнула. Ворон.
Почувствовав вдруг, какими холодными и влажными стали ее простыни, Аш освободилась от них. Рубашка промокла насквозь. Аш стянула ее через голову и швырнула вслед за простынями. Нагая и озябшая, она опустилась на колени перед жаровней, купаясь в ее теплом свете. Маленькими медными щипцами, висевшими внизу, Аш поворошила угли. Прикрывавший жаровню промасленный фетр давно сгорел, унеся с собой запах миндаля и сандалового дерева. Аш это вполне устраивало — ей не хотелось вдыхать эти густые до тошноты ароматы.
Дрожащей рукой она водворила щипцы на место. Холодный пот покрывал ее кожу, а в коленках чувствовалась такая слабость, точно она взбежала без остановки на самый верх Бочонка. С легким вздохом Аш вытащила из-под себя вышитый гарусом коврик и завернулась в него. Она так устала. Ей хотелось одного — уснуть.
Согревшись немного, она посмотрела на дверь. Дыры от засова напоминали, что Марафис Глазастый или Пентеро Исс могут войти к ней, когда им заблагорассудится. Марафис, правда, еще ни разу этого не делал, но Аш знала, что он там, сидит в «серой беседке», знала, что он либо теребит своими ручищами кожаные завязки камзола, либо положил их на подлокотники скамьи — и елозит на сиденье, налегая на него всем своим весом. Он всегда испытывает вещи на прочность, пробуя, нельзя ли их сломать.
Аш завернулась в ковер плотнее. Ей надоело уворачиваться от Марафиса всю последнюю неделю — с той ночи, как он загородил ей дорогу на лестнице. Нож, однако, не любил, когда его избегали, и взял привычку загораживать ей дорогу каждый раз, когда это могло сойти ему с рук. Встречая Аш одну в коридоре или на лестнице, он останавливался перед ней и стоял, вынуждая ее обходить его. Он не трогал ее, не заговаривал с ней, но его маленький рот кривился от удовольствия, а глазки смотрели мимо Аш, точно ее тут вовсе не было. Он пробовал ее на прочность, как кожаные завязки или каменную скамью.
Аш запустила пальцы в волосы. Она найденыш и жива только потому, что Пентеро Иссу взбрело в голову ее спасти. Она не знатная дама и не служанка, а непонятно кто. Потому Марафис и ведет себя так с ней — пробует, до какого предела он может дойти, прежде чем Исс его остановит.
— Барышня, — зашептали за дверью, — можно мне войти?
Аш не хотелось никого видеть — только не теперь.
— Уйди прочь, — сказала она. Слабость собственного голоса неприятно удивила ее, и она попыталась еще раз: — Я устала, Ката. Дай мне поспать.
— Я принесла горячее молоко и розовые коврижки.
Значит, ее послал Исс. Аш встала, и коврик соскользнул на пол.
— Подожди минутку, я оденусь. — Бесполезно прогонять Кату, раз она получила приказ от Исса: девчонка будет стоять под дверью всю ночь, каждые несколько минут спрашивая позволения войти, пока не возьмет Аш измором. Пентеро Исс ни на кого не повышает голоса, никому не угрожает, но умеет заставить людей делать то, что ему нужно.
Натянув свежую полотняную сорочку, Аш глубоко подышала, стараясь вернуться в свое обычное состояние. В эти последние дни ей становилось все труднее вспомнить, какое же состояние для нее обычно. Она больше не чувствовала себя здоровой, постоянно испытывала усталость, потела и зябла. И ее тело... Аш окинула себя взглядом. Это уж точно обычным не назовешь: груди выросли, откуда ни возьмись, за каких-нибудь два месяца.
— Теперь можешь войти. — Аш отошла в угол, не желая, чтобы Марафис увидел ее, когда Ката откроет дверь.
Ката была маленькая, с оливковой кожей, темноглазая, с черными кудряшками, из которых шпильки всегда вылетали. Аш каждый раз при виде ее испытывала укол зависти. Ката заставляла ее чувствовать себя бледной, тощей и ужасно прямой. У самой Каты все круглилось: губы, щеки, бедра и волосы. Волосы Аш, очень светлые, с серебристым отливом, спадали до пояса ровно, как вода. Аш пробовала и горячие щипцы, и влажные тряпочки, и закалывала их, и в косы заплетала на ночь, но волосам было хоть бы что: они всякий раз распрямлялись снова.
— Поставь поднос на консоль, Ката.
Служанка так и подскочила.
— Ах, барышня, вот вы где — за дверью прячетесь. Как же вы меня напугали!
Аш не обратила на это внимания — Ката всегда чего-нибудь пугалась.
Водрузив медный поднос на консоль, Ката подошла к каминной доске, чтобы зажечь лампы. Аш хотела остановить ее, но промолчала. Пентеро Исс, несомненно, приказал Кате рассмотреть барышню как следует, и чем быстрее это случится, тем быстрее Ката уйдет. Пока служанка наполняла лампу кусочками янтаря, который носила в тряпичной сумке у пояса, Аш успела поправить волосы и растереть щеки. Хорошо бы еще дрожь унять, но с этим уж ничего не поделаешь.
— Одной, пожалуй, хватит, — сказала Аш, когда фитиль, погруженный в смоченный маслом янтарь, загорелся. — Поди сюда, и покончим с этим.
— С чем покончим, барышня?
Аш улыбнулась. Ката — страшная лгунья.
— Ведь это мой приемный отец послал тебя поглядеть на меня? — Аш тряхнула плечами, приспустив сорочку. — Этого довольно, или мне догола раздеться?
Ката затрясла кудряшками.
— Ой, барышня, какая же вы злая! Ничего такого его милость не говорили, а ужин я вам принесла по доброте сердечной — и вот что я получила за свои хлопоты. — Ката посмотрела на окованный серебром туалетный столик Аш, где громоздились в беспорядке книги и манускрипты. — Слишком много вы читаете для своего же блага, а горячий ужин никогда не повредит, и ничего в нем плохого нет, кроме разве что пенки на молоке.
Обрадовавшись вдруг тому, что Ката здесь, Аш поправила рубашку. Ката у нее уже год и два месяца, дольше всех прочих служанок. Хорошо, когда знаешь человека настолько, что его можно подразнить.