Запретный плод

Еще один подошел к Терезе. Волосы песочного цвета, коротко стриженные. Странное у него было лицо: не симпатичное, но и не отталкивающее, лицо, которое запоминается. Такое, которое может показаться прекрасным, если долго вглядываться. Глаза были светло-зеленые.
Он не был вампиром, но и человеком его назвать, возможно, было бы слишком поспешно.
Последним подошел Жан-Клод и встал у кресла. Он ни к кому не притронулся, и даже стоя рядом со всеми, он был от всех отдельно.
– Отлично, – сказала я. – Теперь бы еще мелодию из фильма «Дракула, князь Тьмы» – и декорация готова.
Голос ее был такой же, как смех, – высокий и безобидный. Тщательно продуманная невинность.
– Тебе это кажется остроумным?
Я пожала плечами:
– Каким есть.
Она улыбнулась. Клыков не показала. У нее был такой человеческий вид, в глазах светился юмор, лицо приятно округлое. Смотрите, какая я безобидная, просто симпатичный ребенок. Именно так.
Черный вампир снова что-то ей шепнул. Она рассмеялась смехом таким искристым и чистым, хоть в бутылки разливай.
– Ты этот смех отработала или он у тебя от природы? Нет, спорить могу, это потребовало практики.
Жан-Клод состроил гримасу. Не знаю, то ли он пытался не рассмеяться, то ли не нахмуриться. Может быть, и то, и другое. На некоторых я так действую.
Смех сполз с ее лица – тоже очень по-человечески, и только глаза искрились. И ничего забавного во взгляде этих глаз не было. Так глядит кошка на птичку.
Голос ее чуть взлетал в конце каждого слова – это придавало ему некоторую искусственность, как у Ширли Темпл.
– Ты либо очень смела, либо очень глупа.
– Тебе бы следовало к такому голосу добавить ямочки на щеках. Хотя бы одну.
– Я бы предположил, что глупа, – негромко сказал Жан-Клод.
Я посмотрела на него и снова на шайку гулей.
– Я знаете какая? Усталая, избитая, голодная, злая и перепуганная. И очень хотела бы покончить с этим спектаклем и перейти к делу.
– Начинаю понимать, почему Обри вышел из себя. – На этот раз ее голос прозвучал сухо и без тени юмора. Звенящим голоском произносимые слова капали, как с ледяной сосульки. – Ты знаешь, сколько мне лет?
Я посмотрела на нее и покачала головой.
– Кажется, ты говорил, что она искусна, Жан-Клод.
Она произнесла его имя так, будто на него сердилась.
– Она искусна.
– Скажи мне, сколько мне лет. – Голос был холоден, как у сердитого взрослого.
– Не могу сказать. Не знаю почему, но не могу.
– Сколько лет Терезе?
Я посмотрела на темноволосую вампиршу, вспомнила силу ее давления на мой разум. Она надо мной смеялась.
– Сто или сто пятьдесят, не больше.
Она спросила, и лицо ее было непроницаемо, как мрамор.
– Как не больше?
– Такое у меня ощущение.
– Ощущение?
– В голове у меня. Ощущение… определенной степени силы. – Терпеть не могу это объяснять. Всегда получается какая-то мистика. А тут никакой мистики. Я знала вампиров, как некоторые люди знают лошадей или автомобили. Природный дар. Практика. Но вряд ли Николаос понравится сравнение с лошадью или машиной, так что я не стала об этом распространяться. Видите, я вовсе и не дура.
– Посмотри на меня, человек. Посмотри мне в глаза.
Голос ее был все так же ровен, без той командной силы, какая бывала у Жан-Клода.
Ага, посмотри мне в глаза. Кажется, мастер вампиров всего города могла бы придумать чего-нибудь пооригинальнее.
Этого я тоже вслух не сказала. Глаза у нее были то ли серые, то ли голубые, то ли серые и голубые одновременно. Взгляд ее давил на мою кожу, как пресс. Подними я руки, я бы, наверное, могла что-то от себя оттолкнуть. Никогда я еще так не ощущала взгляд вампира.
Стоящий справа от нее солдат поднял на меня глаза, будто я наконец сделала что-то интересное.
Николаос встала и вышла чуть вперед всего своего антуража. Ростом она была мне по ключицу, то есть очень низенькая. Минуту она стояла, прекрасная и эфирная, как картина живописца. Никаких признаков жизни, только сочетание прекрасных линий и подобранных цветов.
Она стояла неподвижно и открыла мне свой разум. Как будто открыла запертую дверь. Разум ее ударился об меня, и я зашаталась. Ее мысли вонзились в меня, как ножи, как сны со стальными кромками. Искры ее разума танцевали у меня под черепной крышкой, и там, где они касались, все немело и болело.
Я стояла на коленях, а как упала – не помнила. Было холодно, очень холодно. И для меня ничего не было в мире. Я была мелочью вне этого разума. Как я думать могла назвать себя ей равной? Как я могла не поползти к ее подножию и не молить о прощении? Мое высокомерие нетерпимо!
Я поползла к ней на четвереньках. Кажется, это был правильный поступок. Я должна была вымолить ее прощение. Мне нужно было прощение. Так как же приближаться к богине, как не на коленях?
Нет. Что-то здесь было не то. Но что? Я должна просить богиню меня простить. Я должна поклоняться ей и делать все, что она повелит. Нет. Нет.
– Нет, – шепнула я. – Нет.
– Иди ко мне, дитя мое.
Ее голос был возвращением весны после долгой зимы. Он открыл меня изнутри. Он дал мне ощущение тепла и благожелательности.
Она протянула ко мне бледные руки. Богиня позволит мне ее обнять! Это чудо. Почему же я корчусь на полу? Почему не бегу к ней?
– Нет!
Я заколотила ладонями по камню. Было больно, но недостаточно.
– Нет!
Я вбила кулак в пол. Руку пронзила молния, и рука онемела.
– НЕТ!
Я вбивала кулаки в камень один за другим, пока они не покрылись кровью. Боль была острая, реальная, моя.
– Убирайся из моей головы, слышишь, сука? – кричала я.
Скорчившись на полу, прижав руки к животу, я ловила ртом воздух, сердце колотилось где-то у горла, перекрывая дыхание. Гнев тек через меня, чистый и острый. Он вышиб наружу последние остатки вмешательства Николаос в мой разум.
Я полыхнула на нее взглядом – злым, потом испуганным. Николаос пронеслась через мое сознание, как океан через раковину, наполнив и опустошив. Может быть, чтобы меня сломать, ей надо лишить меня рассудка, но она может это сделать, если захочет. И ничем мне себя не защитить.
Она смотрела на меня и смеялась – чудесный звон серебряных колокольчиков.
– Ну вот, мы и нашли, чего боится наш маленький аниматор. Вот и нашли.
Ее голос звенел счастьем. Снова та же девочка-невеста.
Она встала на колени рядом со мной, аккуратно поправив подол бледно-голубого платья. Как истинная леди. Согнувшись в поясе, она посмотрела мне в глаза.
– Сколько мне лет, аниматор?
Меня трясло от шоковой реакции. Зубы стучали, будто я замерзала насмерть – вполне возможно, что так оно и было. Слова пришлось продавливать между стучащих зубов.
– Тысяча. Может быть, больше.
– Ты был прав, Жан-Клод. Она искусна.
Она почти прижалась лицом к моему лицу Я хотела ее оттолкнуть, но больше всего на свете я хотела, чтобы она меня не трогала.
Она снова засмеялась высоким и диким смехом, душераздирающе чистым. Если бы у меня так все не болело, я бы расплакалась или плюнула ей в лицо.
– Отлично, аниматор, мы друг друга поняли. Ты сделаешь то, что мы хотим, иначе я обдеру твой разум слоями, как луковицу. – Она задышала мне в лицо, понизив голос до шепота. Шепот ребенка, который вот-вот захихикает. – Ты веришь, что я могу это сделать?
Я верила.