Запретный плод

Рядом с кроватью стоял гроб из черного дерева, может быть, из вишни, лакированный до блеска. Она подумала, что я пришла убить ее любовника. О Господи.
Ванная была тесная и захламленная. Я щелкнула выключателем, и резкий желтый свет ничего приятного не осветил. Косметика, разбросанная по треснувшему умывальнику, как жертвы на поле боя. Почти насквозь проржавевшая ванна. Я нашла мочалку, которая показалась мне чище других, и полила холодной водой из крана. Вода была цвета спитого кофе. Трубы дрожали, звякали и выли. Наконец пошла чистая вода. Холодная вода была приятна рукам, но на шею и в лицо я плескать не стала. Слишком тут было грязно. Выжимая мочалку, я подняла глаза. Зеркало было покрыто паутиной трещин. Лицо отражалось в нем разломанным на куски. Второй раз я в него смотреться не стала.
Проходя через спальню, я подумала вдруг, не постучать ли в крышку гроба. Есть кто-нибудь дома? Я этого не сделала. Как подсказывал мой опыт, «кто-нибудь» мог постучать обратно.
Филипп уже отвел женщину к дивану. Она прильнула к нему бескостным телом, тяжело дыша, но плач почти прекратился. При виде меня она вздрогнула. Я постаралась не выглядеть злобной – у меня это хорошо получается – и протянула мочалку Филиппу.
– Вытри ей лицо и приложи потом к затылку. Это поможет.
Он сделал, как я сказала, и она уставилась на меня, сидя с прижатой к затылку мокрой мочалкой. Глаза у нее вылезали из орбит, показывая белки. Ее трясло.
Я нашла выключатель, и комнату озарил резкий свет. Один взгляд на эту комнату – и мне захотелось свет погасить, но я этого не сделала. Я опасалась, что Ребекка снова на меня набросится, если я сяду рядом, или у нее случится окончательный срыв. Правда, это будет мило? Единственный стул стоял, покосившись и выпустив наружу клок набивки. Я решила постоять.
Филипп посмотрел на меня. Его очки были теперь засунуты за ворот безрукавки. Глаза у него были большие и осторожные, будто он не хотел, чтобы я догадалась о его мыслях. Одной рукой он обнимал Ребекку за плечи, будто защищаясь. Я сама себе показалась громилой.
– Я ей сказал, зачем мы здесь. Сказал, что ты Джека не тронешь.
– Который в гробу? – Я не смогла сдержать улыбку. «Джек из коробочки».
– Да. – Филипп посмотрел на меня так, будто улыбка была совершенно неуместна.
Так оно и было, и потому я перестала улыбаться. Но это потребовало усилия.
Я кивнула. Если Ребекка хочет трахаться с вампирами, это ее дело. И уж никак не полиции.
– Давай, Ребекка. Она хочет нам помочь, – сказал Филипп.
– Зачем? – спросила она.
Хороший вопрос. Я ведь ее напугала и довела до слез. Я на этот вопрос ответила:
– Старейший вампир города сделал мне предложение, от которого я не могла отказаться.
Она смотрела на меня, изучая мое лицо, будто старалась запомнить.
– Я вам не верю.
Я пожала плечами. Так всегда бывает, когда говоришь правду. Кто-нибудь обязательно назовет тебя лжецом. Люди охотнее глотают правдоподобную ложь, чем неправдоподобную правду. На самом деле даже предпочитают первую второй.
– Чем может вампир пригрозить истребительнице? – спросила она.
– Я ведь не пугало, Ребекка, – вздохнула я. – Вам приходилось встречаться с мастером этого города?
– Нет.
– Тогда вам придется мне поверить. Меня она напугала до полусмерти. И любой так же напугался бы, если он не выжил из ума.
Все еще было видно, что она не верит, но она заговорила. Тихий напряженный голос выложил мне ту же историю, что пришлась на долю полиции. Бесцветная и бесполезная, как стертый пенс.
– Ребекка, я пытаюсь поймать то лицо или создание, которое убило вашего друга. Помогите мне, пожалуйста.
Филипп обнял ее.
– Расскажи ей то, что рассказала мне.
Она посмотрела на него, потом на меня. Прикусила нижнюю губу и пожевала ее верхними зубами. Глубоко и прерывисто вдохнула.
– Мы в ту ночь были на вечеринке придурков.
Я заморгала, потом попыталась принять приемлемо разумный вид.
– Я знаю, что придурками называют тех, кто любит вампиров. Вечеринка придурков – это то, что я думаю?
Кивнула мне в ответ не она, а Филипп.
– Я на них часто бываю. – Он не глядел на меня, когда это говорил. – Там ты можешь иметь от вампиров все, что хочешь. Потом они делают с тобой все, что хотят.
Он метнул на меня взгляд и снова опустил глаза. Наверное, ему не понравилось то, что он увидел.
Я старалась сохранить бесстрастное лицо, но мне это не очень удалось. Вечеринка придурков – ну и ну! Но с этого можно начать.
– На этой вечеринке было что-нибудь особенное? – спросила я.
Она мигнула, недоумевая, будто не поняла вопроса. Я попробовала снова:
– Случилось ли на этой вечеринке что-нибудь экстраординарное, чего обычно не бывает?
Когда сомневаешься – разнообразь свой словарь.
Она уставилась себе в колени и помотала головой. Длинные темные волосы упали на лицо тонкой завесой.
– У Мориса были враги, о которых вы знали?
Ребекка помотала головой, даже не поднимая глаз. Я увидела, как метнулись ее глаза за занавесом волос, как у испуганного кролика, выглядывающего из куста. Знает она еще что-нибудь или я ее исчерпала? Если я буду напирать, она сломается, рассыплется, и из нее выпадет ключ – но может и не выпасть. На ее сплетенных на коленях руках побелели суставы пальцев. И слегка дрожали. Насколько сильно я хочу знать? Наверное, не настолько. Ладно, пусть будет так. Анита Блейк, гуманистка.
Филипп укладывал Ребекку в кровать, пока я ждала в гостиной. Я почти ждала услышать смешок или какой-то другой звук, свидетельствующий, что он пустил в ход свое обаяние. Ничего, кроме бормотания голосов и прохладного шороха простыней. Когда он вышел из спальни, лицо у него было серьезное и мрачное. Он снова надел очки и щелкнул выключателем. В комнате воцарилась густая жаркая тьма. Я услышала, как в этой темноте он движется. Шорох джинсов, скрип подошв. Я нащупала дверную ручку и распахнула дверь.
В комнату влился бледный свет. Филипп стоял, глядя на меня сквозь темные очки. Он стоял свободно, небрежно, но каким-то образом я чувствовала его враждебность. Мы больше не изображали друзей. Не знаю, сердился он на меня за что-то, на себя, на судьбу. Когда твоя жизнь становится такой, как у Ребекки, надо же найти виноватого.
– Это мог оказаться я, – сказал он.
– Но не оказался.
Он развел руки в стороны, сгибая.
– Но мог.
Я не знала, что на это сказать. И что тут скажешь? Что милостью Божией ты спасен? Вряд ли Бог имеет какое-то отношение к миру Филиппа.
Филипп проверил, что дверь за нами захлопнулась, потом сказал:
– Я знаю еще как минимум двух из убитых вампиров, которые на вечеринках бывали регулярно.
Я напряглась, ощущая поднимающееся волнение:
– Ты думаешь, что и остальные… жертвы могут быть любителями придурков?
Он пожал плечами:
– Могу это узнать.
Для меня его лицо все еще оставалось закрытым, непроницаемым. Кто-то отрубил его выключатель. Может быть, это были оголодавшие маленькие ручки Ребекки Майлз. Не знаю. Я только знаю, что мне это было не очень в масть.
Могла ли я доверить ему выяснить? Скажет ли он мне правду? Не подставлю ли я его под опасность? Ответов нет, одни вопросы, но хотя бы с вопросами уже намечается ясность. Вечеринки придурков. Общая нить, первый намек на ключ. Горячий след.