Конан и огненный зверь
Лицо огромного киммерийца напряглось. Они что, приняли его за собаку, чтобы сгонять с дороги? Достоинство молодого человека, и без того изрядно пострадавшее в последние дни, было уязвлено. Он выпрямился, и руки его направились к потертой, обмотанной кожей рукояти меча. Над толпой, стоящей по обеим сторонам улицы, повисла мертвая тишина.
Глаза воинов с копьями расширились при виде того, что молодой человек остался стоять на месте. Улицы всегда расчищались перед их госпожой – обычно хватало и барабана, а в самом крайнем случае было достаточно блеснуть на солнце наконечником копья. Оба поняли одновременно, что это не ученичок, которого можно оттолкнуть в сторону. Как один, они остановились и приняли боевую стойку.
Барабанщик, самозабвенно лупя палочками, продолжал размахивать руками, пока не оказался между двумя воинами. Там палочки его застыли – одна поднятая, другая у самой кожи барабана, – а глаза забегали, отыскивая выход. Все трое перегородили улицу и вынудили остальной кортеж княжны Йондры остановиться – вначале охотников в кольчугах, затем и всадников, и так до самого конца, пока все не прекратили движение.
Конан понял всю нелепость создавшегося положения и почувствовал, как ему становится смешно – против собственной воли. И как он только так влип, подумал он.
– Эй ты! – прозвучал низкий женский голос. – Ты, верзила с мечом! – Конан поднял глаза и обнаружил, что поверх голов людей с копьями и луками на него глядит княжна Йондра. – Если ты можешь остановить Зурата и Тамаля, вероятно, ты можешь встретиться и со львом. Мне всегда нужны мужчины, но в Шадизаре мало достойных этого имени. Я возьму тебя на службу. – Высокий с орлиным носом человек, ехавший рядом с ней, сердито раскрыл рот, но она оборвала его жестом. – Что скажешь? С твоими плечами можно носить копье.
У Конана вырвался смех, и киммериец дал ему волю, хотя сам старался не сводить глаз с воинов и не убирал руки с рукояти меча. Лицо Иондры постепенно застыло в удивлении.
– Я уже на службе, – сумел проговорить он, – у самого себя. Но, моя княжна, я хочу пожелать тебе приятного дня и не буду перегораживать дорогу.
Он сделал изящный поклон – не очень низкий, чтобы не терять из виду концы копий, – и сошел с середины улицы.
Мгновение сохранялось недоуменное молчание, но затем княжна Йондра уже кричала:
– Зурат! Тамаль! Шагом марш! Юнио! Барабан!
Воины с копьями выпрямились, а барабанщик тут же принялся за свою работу. В следующее мгновение процессия уже двигалась. Йондра быстро проскакала мимо и посмотрела еще раз на киммерийца, не понимая, что делает. Человек с орлиным носом скакал рядом, красноречиво приводя какие-то доводы, но она его явно не слушала.
Стайка босоногих ребятишек в рубахах, которые давно потеряли всякий цвет, вдруг появилась рядом с Конаном. Предводителем их была девочка, находящаяся, правда, в том возрасте, когда худому телу трудно приписать какой-либо пол. Почти на голову выше всех своих сподвижников, она вразвалку подошла к мускулистому молодому человеку и принялась рассматривать убранство охотников. Мимо прошли собаки, натасканные на льва, рычащие бестии в ошейниках с шипами, рвущиеся с поводков.
– Такая собака и твою ногу откусит, – сказала девочка. – Большой человек, если получишь в живот копье, кто нам заплатит?
– Плату получите тогда, когда найдете ее, Лаэта, – ответил Конан. Мимо проносили охотничьи трофеи: шкуры леопардов и львов, огромные полумесяцы рогов антилопы, череп огромного дикого быка с рогами, толщиной с человеческую руку, и все это несли так, чтобы видели зрители.
Девочка бросила на киммерийца презрительный взгляд:
– Разве я не говорила? Мы нашли ту девку, и я хочу обещанные два серебряных.
Конан проворчал:
– Когда я буду уверен, что это она.
Это было не первое сообщение о Тамире, полученное им. В одном случае за Тамиру выдавалась женщина в два раза старше его, в другом – одноглазый ученик горшечника. Прошел конец процессии Иондры – вьючные животные и телеги с большими колесами, запряженные быками, и толпа сомкнулась, будто вода за кормой лодки.
– Отведи меня к ней, – сказал Конан.
Лаэта проворчала, но все же пошла по улице, окруженная, как телохранителями, своими мальчишками. Под каждой драной рубахой, как знал киммериец, был нож, и часто не один. Дети улиц предпочитали убегать, но, загнанные в угол, они были опасны, как стая крыс.
К удивлению Конана, они направились не в сторону Пустыни, а от нее, в район, населенный ремесленниками. Вначале на них обрушился грохот из мастерской медника, затем вонь из чанов красильщика. Дым из горнов валил со всех сторон. Наконец девочка остановилась и показала на каменное здание, на котором на цепях висел знак с изображением льва, кое-как намалеванный не очень давно.
– Здесь? – спросил Конан подозрительно.
Каждая таверна привлекала людей определенного круга, и вору не будут рады горшечники и красильщики.
– Здесь, – подтвердила Лаэта. Она пожевала губу, затем вздохнула: – Мы подождем на улице, большой человек. Серебряные!
Конан нетерпеливо кивнул и толкнул дверь таверны.
Внутри таверна была устроена иначе, чем другие подобные заведения. Когда-то в прошлом дом выгорел изнутри. Пол первого этажа, обрушившийся в подвал, так и не был восстановлен. Вместо этого был выстроен балкон вокруг всей внутренней части здания на уровне улицы, а обеденный зал находился там, где раньше был подвал. Даже в самые жаркие дни, когда солнце стояло высоко, в обеденном зале было прохладно.
Стоя у перил балкона прямо у двери, Конан окинул взглядом таверну, отыскивая хрупкую женскую фигуру. Несколько мужчин стояли на балконе, некоторые прислонились к перилам, держа в руках кружки, большая же часть тихо торговалась с потаскухами о цене. Прислуживающие девушки, несущие подносы с едой и напитками, сновали вверх и вниз по лестнице в дальнем конце обеденного зала, поскольку кухня оставалась на уровне первого этажа. За столами, расставленными внизу на каменном полу, сидели горшечники, руки которых были измазаны засохшей глиной, и ремесленники в кожаных фартуках, работающие с металлом, а также подмастерья в рубахах с радужными кляксами.
Вездесущие девки, чьи лоскутки шелка скрывали тела не больше, чем у их товарок в Пустыне, разгуливали между столами, но, как он и ожидал, Конан не увидел тут других женщин. Убедившись, что Лаэта ошибалась или лгала, он начал уже поворачиваться к двери. Краем глаза он заметил, как грузный горшечник, которого гладила по волосам пышногрудая потаскуха, отвернулся от ее прелестей и с любопытством взглянул на точку прямо под тем местом, где стоял киммериец. Другой человек, положивший свой кожаный фартук на стол и усадивший к себе на колени повизгивающую девку, прекратил на мгновение лапать ее, чтобы сделать то же, что и горшечник. И еще один.
Конан перегнулся через перила, чтобы посмотреть, что же они все увидели, и обнаружил Тамиру, скромно одетую в бледно-голубой наряд, с отмытым лицом, так что кожа была девственно свежей… и с поднятой к губам деревянной кружкой. Вздохнув, она поставила, перевернув вверх дном, кружку на стол, что служило сигналом для прислуживающих девушек снова наполнить ее.
Улыбнувшись, Конан вынул из-за пояса плоский метательный нож. Рука его мелькнула, и черное лезвие уже дрожало в дне перевернутой кружки. Тамира вздрогнула, но тут же снова стала спокойной, и только пальцы левой руки барабанили по крышке стола. Улыбка киммерийца померкла. Тихо выругавшись, он степенно направился к лестнице.
Когда он достиг стола, за которым сидела девушка, метательный нож уже исчез. Он не обратил внимания на удивленные взгляды мужчин за соседними столами и сел напротив нее.
– Ты обещала мне восемь золотых, – были его первые слова.
Уголки рта Тамиры дернулись вверх.
– Так мало? Я получила сорок от княгини Зайеллы.
Конан вцепился в край стола так, что дерево заскрипело, протестуя. Сорок!
– Зарат из Кофе дал бы сотню, – пробормотал он, затем быстро продолжил, пока она не успела спросить, почему же ему в таком случае должны были дать лишь восемь. – Я хочу с тобой поговорить.