Мечи Дня и Ночи
— Хотите посмотреть? — спросила она. — По-моему, это глупо.
— Согласен, — сказал Скилганнон, — но дело в том, что Харад ищет свою девушку. Может быть, она в городе, а может быть, где-то здесь. Если кричал человек, значит, в горах есть какие-то люди, и кто-то из них может знать, что случилось с Ча-рис или с Ландисом Каном. Веди нас, Аскари, но не убегай чересчур далеко.
Охотница сняла лук с плеча и побежала на север, лавируя и пригибаясь под низкими ветками. Скилганнон и Харад последовали за ней. Пробежав так с полмили, они опять услышали крик — тонкий, дрожащий, страдальческий. Аскари замедлила бег и свернула на восток, где густо росли деревья. Мужчины следом за ней поднялись на пригорок и спрятались там за кустами. Внизу, в лощине, лежали три мертвых человека. Пять джиамадов и их офицер сгрудились возле четвертого, еще живого. Его оторванная выше локтя рука валялась футах в десяти от него, орошая кровью траву. Офицер кое-как наложил ему жгут, но не затем, чтобы спасти человеку жизнь, а чтобы продолжить допрос.
— Куда они пошли? — спросил офицер. Раненый проклял его и плюнул ему в лицо кровавой слюной. Один из джиамадов воткнул нож человеку в ногу и повернул лезвие. Тот опять захлебнулся криком.
— С меня довольно, — поднимаясь, сказал Харад.
— Согласен, — откликнулся Скилганнон. Вдвоем они спустились в лощину. Скилганнон правой рукой извлек из ножен Меч Дня, а левой — Меч Ночи.
Двое джиамадов, услышав их шаги, оглянулись, вскочили и тут же ринулись в бой, подняв утыканные гвоздями дубины. Скилганнон, отклонившись влево, Мечом Дня рассек одному мохнатое горло. В тот же миг он повернулся на каблуках, и Меч Ночи, продырявив кожаные латы второго, пронзил зверю сердце. Харад схватился с оставшимися тремя. Одному Снага раздробил череп до самой пасти, другой упал с черной стрелой в глазу, последний бросился на Харада. Лесоруб пригнулся под ударом его дубины и двумя остриями вогнал Снагу ему в живот. Джиамад выкатил желтые глаза, когда холодная сталь прошла сквозь его панцирь, и отшатнулся, издав ужасающий рев. Харад выдернул топор. Зверь качнулся вперед, и Харад, не имея места для размаха, двинул его левой по морде. Тот, лязгнув клыками, повернулся вбок, и Снага разрубил ему шею.
Офицер остался один — молодой, белокурый, с красивым лицом. Но его руки покрывала кровь человека, которого он пытал.
— Кого вы ищете? — спросил Скилганнон. Тот в ответ вытащил саблю.
— Ничего я тебе не скажу, предатель!
— Верю. Выходит, ты мне без надобности. Скилганнон, отразив неумелый выпад, наполовину снес офицеру голову и стал на колени рядом с пленником.
— Любо-дорого... поглядеть, — с кровью на губах проговорил тот.
Харад опустился с другой стороны от него.
— Лежи тихо, Латар. Мы попробуем остановить кровь.
— Не надо! Они мне... ноги покалечили... и руку вон... откусили. Не хочу жить... калекой. И братьев моих убили.
— Кого они искали? — спросил Скилганнон.
— Старого слепого господина и девушку... она тебе еду носила, Харад. Я их видел вчера. С джиком. Из наших. Должно, увязался за ними. — Латар закрыл глаза и умолк. Аскари, подошедшая к мужчинам, подумала, что он умер, но глаза открылись опять. — А топорик хорош. Я бы сказал, что стоило окочуриться... чтоб поглядеть, как ты крошишь этих ублюдков. Но нет. Не стоило.
Скилганнон развязал жгут, и из культи хлынула кровь.
— В какую сторону пошли слепой и те двое?
— На север. Проклятые дубы... с желудями, — слабеющим голосом произнес Латар. — Из головы... не... идут.
— У меня тоже. — Харад, хрипло дыша, откинул волосы Латару со лба, и стало тихо.
— Друг твой? — спросила Аскари.
— Нет. Но мог бы им стать.
— Надо идти, — сказал Скилганнон. — Запах крови издали чувствуется. Звери того и гляди набегут сюда.
Не успел он договорить, с юга и с востока донесся вой.
Всю эту долгую ночь Ставут не сомкнул глаз. Сидя в стороне от других, он пытался вспомнить все, что знал об охоте. Много времени это не отняло. Он не был на охоте ни разу в жизни и ничего не смыслил в повадках оленей, лосей и прочей крупной дичи. Тем не менее на рассвете он поведет в лес стаю двуногих хищников. Желудок у него скрутило в узел, и он долго ругал себя.
Звери, даже спящие, казались очень большими и страшными. Он старался на них не смотреть. Если из охоты ничего не выйдет, как он, во имя всего святого, будет кормить их?
«Знаешь, лудильщик, — как-то сказал ему Алагир, — если заткнуть тебе рот щитом, ты все равно не заткнешься».
В эту жуткую ночь он не мог не признать, что Алагир сказал правду. Он, Ставут, скородум и часто говорит, не думая о последствиях. План, на лету придуманный им, не дал джиамадам убить его лошадей, но позднее может обойтись ему дорого. Он слишком хорошо представлял себе, что значит оказаться наедине с голодными джиамадами, которых он не сумел накормить.
Эх, Аскари бы сюда. Она дала бы ему дельный совет. Она что-то говорила ему про оленей, но он, по правде сказать, не очень-то слушал. Он в это время любовался ее лицом и фигурой, стараясь вообразить, какова она без одежды.
— Ты что, полный дурак? — сказал он себе, осознав, что и сейчас занимается тем же. — Нашел время!
Он только и помнил из ее слов, что надо затаиться в засаде и ждать. А потом убить оленя с одного выстрела, чтобы его панический страх не испортил мяса. Почему паника делает мясо менее нежным, он вспомнить уже не мог.
О волках она тоже кое-что говорила. Всем известно, что волки охотятся стаями, но Ставут понятия не имел, как хитро у них все устроено. Поскольку олень намного быстрее и выносливее волков, они разделяются и образуют круг в несколько миль шириной. Первые несколько зверей бросаются на оленя. Он убегает, а они следуют за ним и гонят его на второй гурт. Когда первые устают, вторые продолжают погоню и гонят оленя к третьим. Тем временем первые перебегают на заранее выбранную позицию, отдыхают и собираются с силами. Обессилевший олень, наконец, выходит на высокое место, чтобы дать последний бой. К этому времени там собирается вся стая и добивает его.
Это, конечно, весьма занимательно, но вряд ли ему поможет. Джиамадов всего-то семеро. Как ему расставить их по холмам, чтобы получился круг?
В другое время задача, которую он рассматривал, показалась бы ему интересной. Эти джиамады такие крупные и могучие, а охотиться не умеют. В большинстве своем они хотя бы частично волки — казалось бы, в их памяти должны сохраниться какие-то охотничьи навыки. Аскари со Ставутом они, провалиться бы им, затравили довольно умело. Впрочем, особой трудности это не представляло. Добыча двигалась медленно и к тому же забилась в нору, то есть в пещеру. Быстрого оленя под открытым небом загнать намного труднее.
По прошествии нескольких часов Ставут растолкал Киньона. Здоровяк сел, запустил пальцы в волосы и пожаловался:
— Какой хороший сон был.
— Счастливчик. Что ты можешь мне рассказать об охоте?
— Охотник из меня никудышный. — Киньон напился из фляги. — Терпения не хватает. Потому я и заделался поваром.
— Ну что ж. Поучим джиамадов печь пироги. Киньон вылез из своих одеял.
— Думай о хорошем, Ставут. Они сильные, быстро бегают и могут издали учуять оленя.
— Вот только поймать его не могут.
— Это их недостаток, согласен. — Они поговорили еще немного, но Киньон стал зевать во весь рот, и Ставут, оставив его досыпать, поднялся немного по склону и сел там на камень.
План, который он собирается составить, должен быть прост. Полагаться следует на хорошее чутье и на силу. А еще на удачу.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Близился рассвет, когда Ставут вернулся в лагерь. Шакул и другие звери уже дожидались его.
— Ловить олени сейчас? — спросил Шакул.
— Именно. Это может занять какое-то время, так что наберитесь терпения.
Купец в своем красном наряде шел впереди, джиамады за ним. Ветер дул с севера, поэтому Ставут направлялся в ту сторону, поднимаясь в гору. Отойдя примерно на полмили о лагеря, он спросил Шакула: