Капитул Дюны

— Охотникам нужна наша сила, — произнесла Одрейд, глядя на камеры Под потолком. Словно древние варвары, пожиравшие сердца врагов. Что ж… мы дадим им пищу, которой они так жаждут! А когда они поймут, что этого им не переварить, будет уже слишком поздно!
Сестры не слишком любили увещевающие изречения — ими пользовались разве что при начальной подготовке, предписываемой слугам и послушникам, но у Одрейд было одно свое изречение. «Кто-то должен вспахать землю». Она улыбнулась про себя и принялась за работу, чувствуя себя вполне отдохнувшей. Эта комната и Сестры — вот ее сад; здесь есть и сорные травы, которые должно вырвать с корнем, и добрые семена, которые надлежало посеять. И удобрение. Не забыть об удобрении.
 
Глава 2
«Когда я вышел, дабы вести человечество по моей Золотой Дороге, я обещал, что они получат урок, который не забудут никогда, урок, который войдет в их плоть и кровь. Я знаю то, что на словах отрицают люди, но делами своими лишь подтверждают. Они говорят, что ищут покоя и безопасности — того, что называют миром. Но с этими словами на устах они сеют недоброе семя смуты и жестокости».
Лито II, Бог Император
Итак, она называет меня Паучьей Королевой! Великая Чтимая Матра откинулась на спинку стоявшего на возвышении кресла. Иссохшая грудь вздрагивала от беззвучного смеха. Она знает, что будет, когда она попадет в мои сети! Я высосу из нее жизнь — вот что я с ней сделаю!
Маленькая высохшая женщина с дряблыми мышцами; непримечательное нервно подергивающееся лицо… Она разглядывала желтый плиточный пол приемного покоя, по которому скользили лучи света. Почтенная Мать из Бене Джессерит валялась здесь, на полу, у ног Великой Матры, скрученная металлическим проводом. Жертва даже не пыталась сопротивляться. Провод великолепно подходит для таких целей. Руки он ей отрезал бы, если бы она попыталась дернуться, вот что!
Апартаменты, в которых в данный момент находилась Великая Чтимая Матра, подходили ей как по размерам, так и потому, что были отбиты у других. Зал в три сотни квадратных метров был предназначен для собраний Гильдии Навигаторов здесь, на Перекрестке — каждый Навигатор прибывал сюда на чудовищном танке. Здесь пленница, простертая на желтых холодных плитах, казалась песчинкой в бесконечности.
Эта сопливка что-то слишком уж радостно сообщила мне, как меня называет их, так называемая Преподобная!
Но, несмотря на это, утро чудесно, подумала Великая Чтимая Матра. За исключением того, что на этих ведьм не действуют ни пытки, ни зондирование мозга. Как можно пытать того, кто в любое мгновение может умереть по собственной воле? И ведь умирают! Они также умеют подавлять боль. Примитивные и хитрые твари!
А эта к тому же битком набита шере! Тело, напичканное этим чертовым наркотиком, разрушается быстрее, чем его успевают исследовать.
Великая Чтимая Матра сделала знак адъютанту, который пнул Почтенную Мать ногой и по второму знаку ослабил путы, чтобы позволить пленнице хоть немного двигаться.
— Как твое имя, дитя? — голос Великой Чтимой Матры, полный показной благожелательности, был хриплым от старости.
— Меня зовут Сабанда.
Ясный молодой голос, в котором не было боли.
— Хочешь, мы пленим слабого мужчину и поработим его? — спросила Великая Чтимая Матра.
Сабанда знала правильный ответ. Ее предупреждали об этом:
— Я раньше умру.
Она сказала это спокойно, глядя снизу вверх в лицо цвета ссохшихся под лучами солнца корней. Эти странные рыжие искры в глазах старухи… Прокторы говорили, что это признак гнева.
Красно-золотое облачение, расшитое черными драконами, и красное трико только подчеркивали сутулую иссохшую фигуру Матры.
Великая Чтимая Матра не изменила выражения лица, хотя в ее голове и пронеслась фраза, обычная в размышлениях об этих ведьмах: Будь ты проклята!
— Чем ты занималась на этой маленькой грязной планетке, где мы тебя нашли?
— Я была учителем юных.
— Боюсь, никто из твоих юных в живых не остался.
А теперь-то что ты улыбаешься? Чтобы оскорбить меня, вот зачем!
— И ты учила своих юных поклоняться этой ведьме Шиане? — продолжила Чтимая Матра.
— Зачем мне учить их поклоняться Сестре? Шиане это не понравилось бы. — Не понравилось бы… Ты хочешь сказать, что она вернулась к жизни и ты ее знаешь?
— Разве мы можем знать только живых?
Как чист и бесстрашен голос этой юной ведьмы… Они удивительно умеют контролировать себя, но даже это их не спасает. И все же как странно, что культ поклонения Шиане до сих пор не исчез. Его, разумеется, нужно вырвать с корнем, уничтожить — так же, как уничтожаются и сами ведьмы…
Великая Чтимая Матра подняла мизинец правой руки. Ожидавший в молчании адъютант подошел к пленнице со шприцем для инъекций. Быть может, новый наркотик развяжет ведьме язык, а может, и нет. Неважно.
Сабанда поморщилась, когда инъектор коснулся ее шеи. Через секунду она была мертва. Слуги унесли тело. Его скормят пленным Футарам. Не то чтобы от Футаров была большая польза: они не размножались в неволе, не подчинялись самым обычным командам. Вялые, выжидающие…
«Где…?» — мог спросить один из них. Или произнести другие слова, столь же мало значащие. И все же некоторые удовольствия Футары могли доставить. Плен также удостоверял, что они уязвимы. Так же, как и эти примитивные ведьмы. Мы найдем место, где скрываются ведьмы. Это всего лишь дело времени.
 
Глава 3
Человек, который способен взять что-то заурядное, привычное и осветить его новым светом, может устрашить. Мы не хотим, чтобы наши представления изменялись; нам кажется, что требовать этого, значит, угрожать нам. «Все важное мне уже известно!» — кричим мы. И тут приходит Изменяющий и выбрасывает все наши представления прочь — словно ненужный мусор.
Мастер Дзен-суфи
Майлзу Тэгу нравилось играть в садах, окружавших Центральный. В первый раз Одрейд привела его сюда, когда он только учился ходить и едва ковылял по дорожкам между деревьев. Это было его первым воспоминанием: ребенок, которому едва исполнилось два года, но который уже знал, что он гхола — хотя вряд ли до конца осознавал смысл этого слова.
— Ты особенный ребенок, — говорила Одрейд, — Мы создали тебя из клеток, которые взяли у очень старого человека.
Но в то время, хотя он и был не по годам развит, хотя эти слова странно встревожили его, гораздо более интересным казалось бегать в высокой летней траве под деревьями…
Позже он добавил к этому дню другие «садовые» воспоминания, собирая впечатления об Одрейд и прочих, учивших его. Очень рано он начал понимать, что прогулки доставляют Одрейд не меньшее удовольствие, чем ему самому. Однажды вечером — ему было тогда четыре года — он сказал ей:
— Больше всего я люблю весну.
— И я тоже.
Когда ему было семь и он уже начал проявлять те умственные способности вкупе с голографической памятью, которые заставили его прошлую инкарнацию сгибаться под бременем обязанностей, возложенных на него Сестрами — тогда он увидел сады по-иному. Они словно пробуждали что-то непонятное, еще неизвестное, дремлющее в глубине его сердца.
Тогда впервые он почувствовал, что обладает странными воспоминаниями, никогда не всплывающими на поверхность. В тревоге и растерянности он обратился к Одрейд — Преподобная Мать казалась темным, четко очерченным силуэтом в лучах заходящего солнца:
— Есть вещи, которые я не могу вспомнить!
— Однажды вспомнишь, — отвечала она.
Он смотрел на Одрейд против света, а потому не видел ее лица — слова шли из тени, а тень эта была не только в ней, но и в нем самом.
В тот год он начал изучать жизнь Башара Майлза Тэга, того, чьи клетки дали бытие гхоле Майлзу Тэгу. Одрейд частично объяснила ему это, подняв руку с острыми ноготками:
— Я соскоблила микроскопические кусочки кожи с его шеи — клетки кожи — и в них было все, что нам было нужно, чтобы подарить тебе жизнь.