Эффект Лазаря

И ведь позволили же такому изуродованному созданию жить! Тот давний приговор прежнего Комитета всегда удивлял судью. Знали ли тогдашние заседатели, что он будет думать, страдать и любить? Он ощущал, что бесформенные зачастую комки плоти, предстающие перед Комитетом, сродни всему человечеству, если только они выказывают признаки мысли, любви и чудовищной человеческой способности испытывать боль.
Из темного коридора за дверью, а может, откуда-то из глубин его разума, донеслись мягкие обертоны великолепной установки водяных барабанов, затопившие его.
В полудреме, не то во сне, не то наяву к нему пришло утешительное сонное видение – вот он и Джой Марко откатываются на ее постель. Ее одежды падают, открывая нежную мягкость возбужденной плоти, и Киль безошибочно ощущает ответные движения своего тела – и здесь, в кресле, и там, во сне. Он знал, что сон этот – воспоминание об их самой первой близости. Его рука скользнула под ее одежды и прижала ее нежное тело к нему, поглаживая спину. А потом настал момент, когда он открыл секрет мешковатых одеяний Джой – одеяний, неспособных скрыть четкую линию бедер и талии, крепких маленьких рук. Под левой мышкой Джой находилась третья грудь. Во сне-воспоминании она нервно хихикнула, когда его рука наткнулась в своих странствиях на крохотный сосок, твердеющий под его пальцами.
«Мистер Правосудие».
Это голос Джой, но его не было в видении.
Она этого не говорила.
– Мистер Правосудие.
Рука тряхнула его за левое плечо. Он ощутил и кресло, и каркас, и боль там, где шея переходила в массивный затылок.
– Подъем, Уорд. Заседание Комитета через пятнадцать минут.
Киль моргнул. Джой стояла над ним, улыбаясь, ее рука все еще покоилась на его плече.
– Принято, – сказал он и зевнул, прикрыв рот ладонью. – Я видел тебя во сне.
Румянец заметно окрасил ее щеки.
– Надеюсь, это было что-нибудь приятное.
– Разве сон о тебе может не быть приятным? – улыбнулся Уорд.
– Лесть вас далеко заведет, мистер Правосудие. – Она похлопала его по плечу. – После заседания у тебя встреча с Карин Алэ. Ее секретарь сказал, что она приедет сюда в тринадцать тридцать. Я им говорила, что у тебя весь день расписан…
– Я встречусь с ней, – возразил Киль. Он встал, опираясь на край стола. После бормотухи у него всегда было легкое головокружение. Подумать только – медики вынесли ему смертный приговор и притом велели воздерживаться от бормотухи! «Избегайте крайностей, избегайте беспокойства…»
– Карин Алэ пользуется служебным положением, чтобы злоупотреблять твоей добротой и твоим временем.
Килю не нравилось, как подчеркнуто Джой произносит имя посла морян: «А-а-лэй». Да, нелегкое имечко для вечеринок с коктейлем в дипломатическом корпусе – но там, где дело касалось дебатов, эта женщина завоевала уважение Киля.
Он внезапно сообразил, что Джой уходит.
– Джой, – окликнул он. – Разреши мне что-нибудь приготовить для тебя дома.
Ее спина в дверном проеме выпрямилась. Когда Джой обернулась, на лице ее была улыбка.
– С удовольствием. Когда?
– В девятнадцать ноль-ноль?
Она решительно кивнула и вышла. Именно эта грациозная экономия движений так привлекала его к ней. Джой была чуть не вдвое моложе его, но мудрость ее была несоизмерима с возрастом. Он постарался припомнить, как давно у него не было постоянной любовницы.
«Двенадцать лет? Да нет, тринадцать».
Джой примирила его с этим. Ее тело, гибкое и почти безволосое, возбуждало его до такой степени, какую он считал уже позабытой.
Киль вздохнул и попытался сосредоточиться на ближайшем заседании Комитета.
«Старые грибы», подумал он, и уголок его рта невольно приподнялся в улыбке. «Но весьма занятные старые грибы».
Пятеро членов Комитета принадлежали к самым могущественным людям Вашона. Только один человек мог оспаривать главенство Киля как Верховного судьи – Симона Роксэк, капеллан-психиатр, располагающая громадной поддержкой, предназначенной, чтобы держать Комитет в узде. Симона могла вершить дела, используя влияние и уговоры; Киль мог приказать, и они вершились.
Киль осознал не без любопытства, что как ни хорошо он знает заседателей Комитета, он всегда с трудом припоминает их лица. Что ж… экая важность – лица! Важно, что за этими лицами скрывается. Он притронулся кончиком пальца к собственному носу, к своему вытянутому лбу, словно бы этот жест посредством некоей магии был способен вызвать в его памяти лица остальных четырех старых судей.
Алону, самому младшему, шестьдесят семь. Алон Маттс, ведущий биоинженер Вашона вот уже почти тридцать лет.
Теодор Карп, признанный циник их команды, весьма, по мнению Киля, подходяще поименованный. Остальные называли Карпа «человек-рыба», имея в виду и внешность его, и поведение. Вид у Карпа был и вправду рыбий. Болезненно бледная, почти прозрачная кожа покрывала его лицо и короткопалые руки. Манжеты доходили ему почти до кончиков пальцев, и руки его на первый взгляд вполне напоминали плавники. У него были широкие и полные, никогда не улыбающиеся губы. Как претендента на должность Верховного судьи его никогда никто не рассматривал всерьез.
«Недостаточно общественное животное [3]», подумал Киль. «Неважно, насколько скверно обстоят дела, но надо же иногда и улыбаться». Он покачал головой и хмыкнул. Возможно, это один из критериев Комитета при рассмотрении спорных субъектов – способность улыбаться, смеяться…
– Уорд, – послышался голос, – бьюсь об заклад, этак ты всю свою жизнь проспишь на ходу.
Обернувшись, Киль увидел позади себя двух других судей. Он что же, прошел по коридору мимо них и не заметил? Возможно.
– Каролина, – кивнул он. – Гвинн. Да, если повезет, я всю жизнь просплю на ходу. Вы пришли в себя после утреннего заседания?
Каролина Блулав повернула к нему свое безглазое лицо и вздохнула.
– Тяжелый случай, – признала она. – Однозначно ясный, но тяжелый…
– Не понимаю, зачем ты мучаешь себя этими слушаниями, Уорд, – заметила Гвинн Эрдстепп. – Ты только изводишь себя, да и все мы изводимся. Мы не обязаны заниматься подобным самоистязанием. Нельзя ли вынести эти драмы за пределы палаты?
– Они имеют право быть услышанными, и право услышать столь необратимое решение, как наше, из уст тех, кто его принял, – возразил Киль. – А иначе – кем мы станем? Власть над жизнью и смертью чудовищна, она должна иметь все ограничения, какие мы в состоянии измыслить. Подобные решения никогда не должны доставаться нам легко.
– Тогда кто же мы? – настаивала Гвинн.
– Боги, – отрезала Каролина. Она положила руку на плечо Киля и произнесла, – Проводите двух старых болтливых богинь до палаты, будьте так любезны, мистер Верховный Судья.
– Я польщен, – улыбнулся Киль. Они поковыляли по коридору. Их босые ноги еле слышно ступали по мягкому полу.
Впереди команда маляров наносила питательную краску на стены. Своими широкими кистями они наносили яркие мазки синего, желтого, зеленого. Через неделю цвет будет съеден и стены вернутся к голодной серо-коричневой окраске.
Гвинн пристроилась между Килем и Каролиной. Ее походка заставляла их ускорять шаги. Киль все время отвлекался от беседы с Каролиной на Гвинн.
– Кто-нибудь из моих коллег знает, почему мы собираемся прямо сейчас? – поинтересовался он. – Должно быть, причина очень серьезна, потому что Джой, когда сообщила мне о заседании, ни словом о ней не обмолвилась.
– Сегодняшний морянин воззвал к капеллану-психиатру, – фыркнула Гвинн. – И почему они не могут угомониться?
– Любопытно, – заметила Каролина.
Килю показалось, что это очень даже любопытно. Он полных пять лет просидел на судейской скамье прежде, чем столкнулся с апелляцией к капеллану-психиатру. Но в этом году…
– КП – просто свадебный генерал, – сказала Гвинн. – И зачем они тратят свое и наше время на…
– И ее время, – перебила Каролина. – Быть предстательницей богов – работа не из легких.