Исповедь на заданную тему

 
Борис Ельцин
Исповедь на заданную тему
 
От издателей
Часть средств, полученных от реализации этой книги, издательства также направляют в Советский благотворительный фонд «Огонёк» — АНТИСПИД»
 
ОТ АВТОРА
В течение двух последних лет несколько крупных издательств предлагали мне написать книгу о своей жизни. Я отказывался. Отказывался, потому что знал, — ни времени, ни возможности для такой большой работы не будет. Да к тому же считал, что не пришла ещё пора для подведения итогов.
Между тем жизнь в стране продолжалась. И за месяцы и недели происходило столько бурных и драматичных событий, сколько раньше умещалось в целые десятилетия. Мы менялись. И прощались с той эпохой, к которой, хочется верить, не будет возврата никогда. В какой-то момент я понял, что, может быть, есть смысл и в моих воспоминаниях. Уступив настойчивым просьбам, я согласился написать и о себе, и о том уходящем времени, которое мне пришлось пережить.
Но, как я и предполагал, работа над книгой шла в основном по воскресеньям и по ночам. И если бы не помощь молодого и талантливого журналиста Валентина Юмашева, которому часто приходилось, подстраиваясь под мой ритм, работать без выходных и ночами напролёт, — трудно сказать, появилась бы эта книга.
От души, по-дружески много помогали Валентина Ланцева, Лев Суханов, Татьяна Пушкина. И конечно, моя семья.
Я также благодарен Лидии Алексеевне Мурановой, которая организовала абонементные занятия по теннису, чем помогла мне постоянно держать хорошую форму.
Всем им моё самое сердечное спасибо.
Благодарен судьбе, что они были рядом.
Гонорары за эту книгу я хочу передать на борьбу со СПИДом в нашей стране. Отсутствие в наших больницах одноразовых шприцев, других необходимых инструментов уже привело к трагическим случаям заражения детей СПИДом. Я считаю своим долгом в меру своих возможностей внести вклад в борьбу с этой страшной бедой. Гонорары будут направлены на закупку одноразовых шприцев, другого необходимого оборудования. Если это поможет людям, я буду счастлив.
Борис Ельцин
 
ХРОНИКА ВЫБОРОВ 25 марта 1989 года
Вроде бы никаких сомнений нет. Завтра состоятся выборы народных депутатов. И по Московскому национально-территориальному округу №1, где выставлены кандидатуры Ю. Бракова и моя, подавляющим большинством голосов москвичи (а их 6 миллионов человек) должны избрать меня своим депутатом. Об этом говорят все официальные и неофициальные опросы общественного мнения (в том числе прогноз американцев), об этом говорит предвыборная атмосфера, да и просто моя интуиция говорит — завтра все будет нормально.
Только почему-то я не сплю. Опять прокручиваю все ситуации, которые обрушились на меня за последние месяцы, недели и дни. Пытаюсь понять, где ошибался, а где отработал точно. Ошибки были, но я благодарен их урокам. Они меня подстёгивали, заставляли работать с удвоенной, утроенной энергией.
Вообще, это качество моего характера. Я не знаю, плохое оно или хорошее — в анализе ситуаций, событий я пропускаю все удачное и останавливаюсь на своих недостатках и ошибках. Поэтому ощущение постоянной неудовлетворённости собой, неудовлетворённости на 90 процентов.
Завтра будет подведён итог последних полутора лет моей жизни. Политический изгой и обладатель громких партийных титулов с приставкой«бывший». Бывший секретарь ЦК КПСС, бывший первый секретарь Московского горкома партии, бывший кандидат в члены Политбюро… Все — бывший. Во времена Сталина бывших политических деятелей расстреливали, Хрущёв отправлял их на пенсию, в брежневскую эпоху застоя — экс— деятелей посылали послами в дальние страны. Перестройка и тут создала новый прецедент. Отставнику дана попытка вернуться назад в политическую жизнь.
Когда мне, снятому со всех постов, позвонил Горбачёв и предложил должность министра в Госстрое СССР, я согласился, поскольку в тот момент мне было абсолютно все равно— куда. В конце разговора он сказал: «Но имей в виду, в политику я тебя не пущу!» Тогда он, видимо, искренне верил в эти слова. И не предполагал, что сам же создал и запустил такой механизм демократических процессов, при котором слово Генерального перестаёт быть словом диктатора, превращающимся немедленно в неукоснительный закон для всей империи. Теперь Генеральный секретарь ЦК КПСС может сказать: не пущу в политику, а люди подумают-подумают и решат — да нет, надо пустить… И пустят! Настали другие времена.
Сколько же они нам ещё нового принесут! В этом прелесть сегодняшнего времени, но в этом же его и беда. Никто не знает, что будет дальше и куда предпринятый сегодня шаг заведёт нас завтра? Неуклюжая, огромная, тупая партийно-бюрократическая система совершает неловкие телодвижения, пытается защититься, 'сохранить себя, но этим губит сама себя ещё быстрее.
Перед ней была поставлена локальная, не слишком сложная задача — сделать так, чтобы на выборах меня провалили. Задачка-то ведь действительно не ахти какая невыполнимая. Это вам не квартиру каждой семье к 2000 году выдать или страну накормить по-человечески в текущей пятилетке. Тут-то ведь надо было всего с одним справиться!.. Да ещё имея в руках такой замечательный» закон о выборах— с окружными собраниями, отсеивающими неудобных, с непомерной властью окружных комиссий — детищем бюрократии, да плюс к этому держа в кармане послушный огромный пропагандистский аппарат, который что надо, то и будет писать и говорить! И все-таки, имея все это в своих руках, они умудрились и эту задачу провалить. Все, что предпринималось эти месяцы против меня — подтасовка фактов, ложь, суровые решения Пленума ЦК и т. д., — наоборот, вызывало все большую поддержку людей.
И когда против меня совершалась очередная глупость, которая в очередной раз вызывала прилив симпатий москвичей в мой адрес, я вдруг особенно ясно ощущал, в какой глубокой пропасти мы оказались и как же неимоверно тяжело нам оттуда будет выбраться. Ведь именно этот партаппарат и эти люди собираются совершать новые преобразования на путях перестройки и гласности. И никому этого права отдавать они не собираются. В такие минуты руки совсем опускаются.
Но благо во время предвыборной кампании я практически каждый день встречался со своими избирателями. И от них подпитывался энергией и новой верой в то, что так, как жили раньше, мы никогда не будем и не можем жить. Моральное рабство кончилось.
Ну, хорошо. А если я все-таки завтра проиграю? Что это будет значить? Что аппарат оказался сильнее, что победила несправедливость? Да ничего подобного. Просто я тоже человек, и у меня есть недостатки. Сложный, упрямый характер. Я заблуждался, делал ошибки, так что не избрать меня вполне можно. Но только даже если выберут Бракова, на которого ставит аппарат, все равно это глубокая иллюзия, что он станет послушно выполнять волю тех, кто его тянул. И он, и я — любой сегодня только в том случае сможет осуществлять роль народного депутата, если будет слушать народ, а не аппарат.
Если бы вернуть октябрь 1987 года, как бы вы поступили?
Борис Николаевич! Было ли ваше выступление на Пленуме, посвящённом 70-летию Октября, жестом отчаяния, или вы надеялись на поддержку кого-то из членов Политбюро?
Из записок москвичей, полученных во время встреч, митингов, собраний.
Закончилось Политбюро. Я вернулся в свой кабинет, взял чистый лист бумаги. Ещё раз подумал, прикинул все и начал писать:
«Уважаемый Михаил Сергеевич!
Долго и непросто приходило решение написать это письмо. Прошёл год и 9 месяцев после того, как Вы и Политбюро предложили, а я согласился возглавить Московскую партийную организацию. Мотивы согласия или отказа не имели, конечно, значения. Понимал, что будет невероятно трудно, что к имеющемуся опыту надо добавить многое, в том числе время в работе.
Все это меня не смущало. Я чувствовал Вашу поддержку, как-то для себя даже неожиданно уверенно вошёл в работу. Самоотверженно, принципиально, коллегиально и по-товарищески стал работать с новым составом бюро.
Прошли первые вехи. Сделано, конечно, очень мало. Но, думаю, главное (не перечисляя другое) — изменился дух, настроение большинства москвичей. Конечно, это влияние и в целом обстановки в стране. Но, как ни странно, неудовлетворённости у меня лично все больше и больше.
Стал замечать в действиях, словах некоторых руководителей высокого уровня то, что не замечал раньше. От человеческого отношения, поддержки, особенно некоторых из числа состава Политбюро и секретарей ЦК, наметился переход к равнодушию к московским делам и холодному — ко мне.
В общем, я всегда старался высказывать свою точку зрения, если даже она не совпадала с мнением других. В результате возникало все больше нежелательных ситуаций. А если сказать точнее — я оказался неподготовленным со всем своим стилем, прямотой, своей биографией работать в составе Политбюро.
Не могу не сказать и о некоторых достаточно принципиальных вопросах. О части из них, в том числе о кадрах, я говорил или писал Вам. В дополнение.
О стиле работы Е.К.Лигачева. Моё мнение (да и других): он (стиль), особенно сейчас, негоден (не хочу умалить его положительные качества). А стиль его работы переходит на стиль работы Секретариата ЦК. Ле разобравшись, копируют его и ьскоторые секретари периферийных комитетов. Но главное — проигрывает партия в целом. «Расшифровать» все это — для партии будет нанесён вред (если высказать публично). Изменить что-то можете только Вы лично для интересов партии.
Партийные организации оказались в хвосте всех грандиозных событий. Здесь перестройки (кроме глобальной политики) практически нет. Отсюда целая цепочка. А результат — удивляемся, почему застревает она в первичных организациях.
Задумано и сформулировано по-революционному. А реализация, именно в партии, — тот же прежний конъюнктурно-местнический, мелкий, бюрократический, внешне громкий подход. Вот где начало разрыва между словом революционным и делом в партии, далёким от политического подхода.
Обилие бумаг (считай каждый день помидоры, чай, вагоны… а сдвига существенного не будет), совещаний по мелким вопросам, придирок, выискивание негатива для материала. Вопросы для своего «авторитета».
Я уже не говорю о каких-либо попытках критики снизу. Очень беспокоит, что так думают, но боятся сказать. Для партии, мне кажется, это самое опасное. В целом у Егора Кузьмича, по-моему, нет системы и культуры в работе. Постоянные его ссылки на «томский опыт» уже неудобно слушать.
В отношении меня после июньского Пленума ЦК и с учётом Политбюро, состоявшегося 10 сентября, нападки с его стороны я не могу не назвать иначе, как скоординированная травля [1].
Решение исполкома по демонстрациям — это городской вопрос, и решается он правильно. Мне непонятна роль созданной комиссии, и прошу вас поправить создавшуюся ситуацию. Получается, что он в партии не настраивает, а расстраивает партийный механизм. Мне не хочется говорить о его отношении к московским делам. Поражает: как можно за два года просто хоть раз не поинтересоваться, как идут дела у более чем миллионной парторганизации. Партийные комитеты теряют самостоятельность (а уже дали её колхозам и предприятиям).
Я всегда был за требовательность, строгий спрос, но не за страх, с которым работают сейчас многие партийные комитеты и их первые секретари. Между аппаратом ЦК и партийными комитетами (считаю, по вине т. Е. К. Лигачева) нет одновременно принципиальности и по-партийному товарищеской обстановки, в которой рождается творчество и уверенность, да и самоотверженность в работе. Вот где, по-моему, проявляется партийный «механизм торможения». Надо значительно сокращать аппарат (тоже до 50 процентов) и решительно менять структуру аппарата. Небольшой пусть опыт этого есть в московских райкомах.
Угнетает меня лично позиция некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК. Они умные, поэтому быстро и «перестроились». Но неужели им можно до конца верить? Они удобны, и, прошу извинить, Михаил Сергеевич, но мне кажется, они становятся удобны и Вам. Чувствую, что нередко появляется желание отмолчаться тогда, когда с чем-то не согласен, так как некоторые начинают играть в согласие.
Я неудобен и понимаю это. Понимаю, что непросто и решить со мной вопрос. Но лучше сейчас признаться в ошибке. Дальше, при сегодняшней кадровой ситуации, число вопросов, связанных со мной, будет возрастать и мешать Вам в работе. Этого я от души не хотел бы.
Не хотел бы и потому, что, несмотря на Ваши невероятные усилия, борьба за стабильность приведёт к застою, к той обстановке (скорее подобной), которая уже была. А это недопустимо. Вот некоторые причины и мотивы, побудившие меня обратиться к Вам с просьбой. Это не слабость и не трусость.
Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением.
Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС.
С уважением Б. Ельцин 12 сентября 1987 г.