Яик – светлая река

Мендигерей сидел у окна и курил.
– Папа, – спросил Амир, подойдя к отцу, – далеко ль так рано собрался? В аул?
Мендигерей ответил не сразу. Он несколько секунд сидел молча, чувствуя смертельную усталость и страшную головную боль. Веки, казалось, налились свинцом и клонились книзу. Таким он вернулся с заседания Совдепа. Да и на заседании как-то был задумчив, не выступал, а только одобрительно поддерживал говоривших.
Вместо ответа он спросил сына:
– У тебя, случайно, нет порошка от головной боли?
Только теперь заметил Амир, что лицо у отца багрово-красное, а глаза помутнели, будто влажный туман гулял под ресницами.
– Ты болен, папа? Ты так изменился… А порошок, кажется, в кармане старого костюма… Я сейчас сбегаю.
– Нет, нет, не надо. Если здесь нет, то не ходи. Я сейчас уезжаю. Срочное дело, и задерживаться я не могу. Только вот ждал тебя, чтобы попрощаться.
– Так ведь у тебя температура! Смотри, как горят щеки! Разве можно в таком состоянии? Куда же ты едешь?..
Что-то тревожное проникло в сердце Амира. Мендигерей, задумчиво глядя на сына, сказал:
– Нет, у меня температура нормальная. А голова болит да болит… Это у меня иногда бывает, особенно когда долго не пью чай. Ты спрашиваешь, куда держим путь? В такое тревожное время люди предпочитают умалчивать, куда они едут и зачем. Наши деды говорили: «Сын узнает цену дитяти, когда сам станет отцом». Знай, и тебе придется не раз испытать такие поездки, и запомни: один ум – хорошо, а два – лучше, но услышанное не всегда способен удержать человеческий язык. Понял? Да, впрочем, Амир среди ваших студентов много горячих споров. Все вы еще молоды и будьте осторожны. Учтите, Войсковое правительство не дремлет, оно следит за каждым из вас. Если не преданный друг, не делись мнением. Абдрахман пока остается в городе, заходи к нему, слушай его советы…
Амир не перебивал отца, но в душе не одобрял его. «Едет больной, а куда – сказать не хочет даже сыну. Читает наставления…»
Отец заметил, как удивленно смотрит на него сын, и не выдержал:
– Еду в Оренбург по секретному заданию исполкома, – и, торопливо натянув шинель, Мендигерей крепко обнял сына и поцеловал.
– Папа, – попросил Амир, – если заедешь в аул, передай привет маме и скажи ей, что я тоже скоро приеду.
– Возможно, ты ее увидишь раньше меня, – понизив голос, сказал отец.
Сани скрипнули и заскользили по утоптанному снегу. Последние слова отца все еще звучали в ушах Амира. Он уловил в них какую-то неясную тревогу, но Мендигерея уже не было во дворе. Амир постоял с минуту, размышляя. Но, успокоив себя, вспомнил, что его ждет Хаким Жунусов, и поспешил к товарищу.
2
Рыжий конь бежал крупной рысью, сани легко катились по скованной утренним морозцем дороге. К полудню начало подтаивать, полозья врезались в мокрый снег, и конь заметно начал сдавать.
– Утомили коня… Дорога тяжелая, а розвальни – для тройки ломовых! Какой тут разговор про нас, сани б дотянул до места, – жаловался Мендигерей Быкову, шагая по обочине.
– Скоро хутор, – уверенно сказал Быков, глядя на потные бока лошади. – Сделаем остановку, покормим коня. Отдохнем, а к вечеру опять дорогу подморозит. Я думаю, доберемся. У нас обычно в эту пору снега уже не бывает, только кое-где по овражкам разве. А нынче что-то зима затянулась. А в ваших краях как? Наверное, уже настоящая весна?
– Нет, и у нас снег. Ведь аул-то мой вон в той стороне, – Мендигерей указал рукой на противоположный берег Яика.
– Вы женаты?.. И ребятишки, наверное, есть. Ждут…
– Есть, Игнат Иванович, и жена и ребятишки. И ждут, конечно. Но разве теперь до них! Контра революцию душит, а мы дома отлеживаться, хозяйством заниматься? Не такое теперь время. Вот покончим с буржуями, тогда и займемся хозяйством.
– Иногда думаешь, не лучше ли быть в такое время холостым, одиноким человеком. А у меня тоже – мать старенькая и жена с грудным ребенком. Как подумаю о них – сердце щемит. Уезжаешь, а душа там остается. Мало ли что может случиться. Да и в доме, сказать по правде, все время нужна мужская рука. А тут еще кулаки ворошиться начинают, угрозы разные, да и казаки нахохлились. Что им стоит – подожгут дом, и баста. У нас в селе народ не очень надежный. Кулаки задабривают, разные слухи пускают, а люди волнуются, черт их разберет, сами против себя идут, – делился Игнат своими тревогами и опасениями.
Сели в сани. Игнат сбоку смотрел на обветренное лицо Мендигерея, чуть выдвинувшийся вперед подбородок, мускулистую шею и крепкие плечи. «Сильный! Богатырь!.. Казахи обычно не имеют себе равных в кулачном и нагаечном боях. Мендигерей наверняка с одного удара свалит любого. А характер, видно, у него странный, – думал Игнат. – Как у нашего Василия… Он тоже вечно угрюмый. Но жалостливый, как малое дите…»
– Епмагамбетыч, не холодно? Солнце – оно светит, да не больно греет. Ветерок сырой, в шинельке-то застыть можно.
– Ничего, не застыну. Шинель хоть и старая, но греет еще. У меня под ней кожаная куртка, – и, достав кисет, свернул цигарку. Полуобернувшись, прикрываясь от ветра, чиркнул спичкой. Заклубился синий дымок. Мендигерей с удовольствием затянулся несколько раз и развалился на жесткой куге, удовлетворенно расправляя плечи. Он наблюдал, как догорает цигарка, и осторожно стряхивал пепел в снег.
В хуторе, где они остановились, чтобы покормить коня и дать ему отдохнуть, Мендигерей пристроился возле весело потрескивавшей печки и молча курил.
Обедали скупо. Поели хлеба с молоком, и Мендигерей стал торопить Игната с выездом.
Отдохнувшая лошадь весело бежала по накатанной дороге. Когда до села, куда они намеревались попасть дотемна, осталось семь верст, рыжий конь, усталый и вспотевший, едва передвигал ноги.
– Вообще-то он у меня резвый, без кнута ходит, – пытался оправдаться Игнат. – А в городе какой уход? Отощал, вот и плетется еле-еле. Но, Епмагамбетыч, теперь, считай, доехали. Что тут осталось?.. Ерунда. Давай-ка закурим еще разок и – дома… – Игнат соскочил с саней и, достав кисет, стал на ходу сворачивать цигарку.
Солнце садилось. Над горизонтом темно-синей чертой стыло облако. Багрово-красные потоки солнца словно подпирали его и, пронизывая, окрашивали небо в яркий багрянец. До захода, как мысленно определил Мендигерей, оставалось не больше одного аркана-бойы [9]. К лесу, что виднелся на противоположном берегу, летели стаи ворон.
Игнат, глядя на запад, покачал головой:
– Кровяной! Жди похолодания…
– Это хорошо, – отозвался Мендигерей. – Подмерзнет дорога, быстрее поедем. Время, время нам выиграть надо. Чем скорее, тем лучше. Кстати, мы долго не будем задерживаться у вас. Перекусим и сразу же дальше. Пусть ночью, все равно. Как ты думаешь, Игнат Иваныч, лошадь найдем, а?
Но Игнат почти не слушал Мендигерея. Он пристально всматривался в дорогу – вдалеке маячил одинокий всадник.
– Кто это так спешит, Мендигерей, погляди-ка… Да, ты спрашиваешь, найдем ли лошадь? Найти-то найдем, да как бы в тепле в сон не потянуло.
– Нет уж, на этот раз сон отставить. Отоспимся после. Главное – лошадь найти… А верховой, видно, тоже в село торопится. Скажи, куда эта дорога ведет?
Они стояли на обочине и курили. Вместе с ними отдыхал и рыжий конь.
– На Дарьинку.
– Ну, трогай! Рыжик немного отдохнул. Это все сани проклятые, а то бы давно были дома.
– Едем! Едем!..
Игнат пошел вперед. Конь без понуканий и окриков дернул сани. Повеяло жильем. Рыжий навострил уши и пошел быстрее, он чуял близкий отдых и корм. Игнат и Мендигерей теперь едва успевали за ним. Вскоре их нагнал верховой. Зорко блеснули глаза казака. Он оглядел с ног до головы идущих по обочине людей и, нахлестывая лошадь, поскакал дальше.
– Младший сын зажиточного казака Калашникова, – бросил вслед ему Игнат. – У отца две мельницы, около пятидесяти десятин земли, скота целый табун, да и курень ладный. Это один из самых клыкастых мироедов. Но в этом году ему пришлось здорово раскошелиться. Придавили налогами. Его да еще одного такого же мироеда, Пескова. Заставили сполна уплатить зерном. Злобствуют теперь. Недавно пытались поджечь поселковый Совдеп, но не удалось. В дни съезда наши ребята опять немного прижали их… А сын Калашникова, этот, что проскакал, три месяца в Дарьинке был. Там ведь целая школа организована, готовят войсковых офицеров. Видали на нем погоны?.. Скороиспеченный хорунжий. Вот такие-то и будут поднимать бунт, гады! – выругался Игнат, глядя вслед всаднику. – Если им представится хоть малейшая возможность, они, конечно, поднимут бунт.