Дом там, где сердце

– Очень жаль, – Локлейн снова провел рукой по ее голове, по ее коротким теперь волосам, и сел рядом в надежде услышать как можно больше. – Почему так?
– Потому что мои мать и сестра – красавицы. А я мерзкий, неженственный урод в нашей семье. У меня черные кудряшки, темные тяжелые брови и очень бледная кожа. Я слишком вы­сока для женщины, недостаточно пышная там, где положено, к тому же у меня большие руки и ноги. Даже глаза у меня ка­кого-то непонятного цвета, – четко перечислила Мюйрин все возможные и невозможные недостатки своей внешности.
Локлейн долго и громко смеялся, пока не увидел, что глаза Мюйрин наполнились горькими слезами.
– Это они вам говорили? – хохотал он, не в силах сдержаться.
– Но ведь это правда. У них светлые волосы и голубые гла­за, да и сами они маленькие и изящные. Мне их кольца не под­ходят даже на мизинец.
– Моя дорогая, да будет вам известно, что не каждый мужчи­на приходит в восторг от светлых волос и голубых глаз, – Локлейн понял, что невольно сравнивает Мюйрин со своей невестой Та­рой и не может отчетливо вспомнить, как же та выглядит.
– Что касается вашего роста, так вы просто крошка по сравнению со мной, – сказал он, приподняв ее из кресла, так что стало видно, насколько он выше нее – не менее чем на фут. Затем он взял руки Мюйрин и положил обе ее ладошки в свою руку. У него было кольцо с печаткой, которое он еще юношей получил от Дугласа Колдвелла. Сняв со своего мизинца, он надел его на ее большой палец, на котором оно едва держалось.
– И чтобы больше никаких глупостей по поводу того, что вы какая-то не такая, слышите? – пожурил ее Локлейн, игриво дотронувшись до ее подбородка.
Он вздохнул, посмотрев на кольцо.
– Думаю, мне придется его продать, – сказал он, крепко сжал ее ладони, прежде чем снова надеть кольцо на мизинец, и направился к ванне, вода в которой быстро остывала.
– Если только оно не имеет какой-то особой ценности лич­но для вас. С виду оно очень старое.
– И это вы говорите после того, как продали свое обручаль­ное кольцо?
Она покачала головой и снова села у камина, подсушивая волосы.
– Я хочу забыть об Августине. Идите же скорее в ванну, пока она окончательно не остыла.
– Вы мне почитаете? – попросил Локлейн, не желая про­должать спор и почему-то ощущая, будто ему дали под дых. Он собрал свои принадлежности, приготовил чистую рубашку и пару брюк.
– Конечно, если хотите.
Локлейн вылил в ванну остатки горячей воды, быстро раз­делся и со вздохом откинулся на край ванны, пока его мягко окутывал поднимавшийся пар. Мюйрин читала вслух о новых ценах на сельхозпродукцию, что, как полагал Локлейн, должно было казаться ей невероятно скучным.
– Как насчет чего-нибудь повеселее, вроде светских хро­ник?– предложил он и вдруг хлопнул себя по лбу. Вот идиот!
Меньше всего она хотела слышать о том, что напомнило бы ей о праздной жизни в Шотландии.
– Нет уж, спасибо, меня вполне устроит сводка оптовых и розничных цен.
– И сколько просят за мясо? – быстро исправил свою бес­тактность Локлейн.
– Семь с половиной шиллингов за фунт. По-моему, это слишком дорого. Когда мой зять последний раз ездил на рынок, оно стоило по шесть шиллингов за фунт отборной говядины, не говоря уже о баранине.
– Но ведь следует учитывать и транспортные расходы, да и люди хотят выручить за свой скот как можно больше, – объ­яснил Локлейн.
– Овощи здесь по два фунта за тонну. Это довольно непло­хо, но дороже, чем мы привыкли.
– Здесь все закупают картошку оптом. Они здесь собирают лучшие урожаи, хотя, как по мне, так она слишком водянистая. И богач, и бедняк – картошку сейчас едят все. Но люди только ею и питаются, потому что зерно вырастить тяжело, сезон уро­жая здесь наступает позже, чем в континентальной Европе.
– Что же вы тогда едите?
– Как я и сказал, в основном картошку, да еще немного мо­лока и масла, если удастся достать, и овощи.
– Довольно бедно живете. А почему так много картошки?
– Это единственная культура, которой можно прокормить всю семью, выращивая на небольшом участке земли, получен­ном жителями в обмен на арендную плату. Картофель непри­тязателен, не требует особого ухода, ведь корнеплоды находят­ся под землей. У людей остается время на еще какие-нибудь занятия – охоту, рыбалку или стройку.
– Или они могут наняться на другие работы, а потом снова вернуться к своим семьям, – отметила Мюйрин.
– Верно.
– Теперь я начинаю понимать. Раньше у нас на полях работали ирландцы. Я всегда удивлялась, как они умудряются оставлять свои семьи во время сбора урожая. Но почему у них так мало земли? – поинтересовалась Мюйрин через какое-то время.
– Потому что в Ирландии земля на вес золота. Каждый меч­тает о собственном участке. Человек готов заплатить за него непомерную цену, чтобы прокормить свою семью. Потом он разделит этот участок между всеми сыновьями, так что с каждым годом участки становятся все меньше и меньше. И должен ска­зать, что помещики стали гораздо скупее. Они сдают землю лю­дям среднего достатка, которые, в свою очередь, делят ее на части и тем самым зарабатывают на тех, кто готов дать любую цену. Даже если иметь дело непосредственно с помещиком, он может сдать землю по более низкой цене, но потребовать дополнитель­ную плату за мелиорацию. Так что если вы построите дом на этой земле, вам сразу придется больше платить. Так и образуется по­рочный круг, который привязывает людей к земле и помещикам, как крепостных в средние века. Они оказываются у помещиков в ловушке, и, если не оплатят долги, их ждет долговая тюрьма.
– Господи, а ведь я даже понятия об этом не имела!
– Это естественно, Мюйрин, откуда вы могли знать, – ска­зал он, прежде чем окунуть голову в воду. – Многие знают, но им до этого нет никакого дела. Я уверен, что Ирландия не будет спать спокойно, пока существует эта система. Но пока поме­щики фактически отсутствуют на своей земле и только вымо­гают с народа деньги, чтобы роскошествовать, положение ста­новится все хуже. Жадные перекупщики буквально разоряют и помещиков, и крестьян, обводя их вокруг пальца.
– Ясно.
– Я подозреваю, что именно это и произошло, когда я уехал из Барнакиллы. Мой предшественник заболел и скоропостиж­но умер. Пока он был болен, Августин попросил мою сестру вызвать меня. Я покинул Австралию как только получил письмо.
Когда я приехал, старик уже отдал концы. Я не успел сразу разобраться, что к чему в документах, которые мне передали.
– Ну что же, попробуем разобраться в них вместе, когда приедем, – уверенно произнесла она.
Мюйрин погрузилась в молчание, обдумывая то, что узнала из газеты, и ответы Локлейна на свои вопросы.
Локлейн, посвежевший и повеселевший после ванны, вы­терся полотенцем, переоделся за ширмой и предстал перед ней в рубашке и брюках.
– У меня в сумке лежит маленький сейф Августина, – не­громко сообщил он.
– Мы можем посмотреть, что там, – откликнулась она, отводя взгляд, до этого откровенно устремленный на него. Она отметила про себя, как красив Локлейн в домашней одежде.
Стук в дверь возвестил о том, что принесли ужин. Мюйрин поднялась из кресла и набросила на плечи шаль. Служанка по­ставила поднос и вышла.
– А вы не хотите переодеться, прежде чем мы сядем ужи­нать? – неожиданно спросил Локлейн.
Мюйрин удивленно посмотрела на него.
– Но ведь это совершенно ни к чему, вам не кажется? Уже поздно, мне и так вполне тепло. Если вы не возражаете…
– Вовсе нет.
Он подумал о том, какая она все-таки необычная. Тара никогда не позволяла ему видеть себя не в лучшем виде. Хотя их отношения с самых первых дней были страстными, Тара в те­чение последующих лет постоянно выражала недовольство тем, что он то помял ей платье, то испортил прическу, и они стали заниматься любовью все реже и реже, пока наконец не разо­шлись окончательно.
Позже Локлейн объяснил это ее связью с Кристофером Колдвеллом. Теперь он гадал, не было ли чего-то еще. Дело в том, что Тара была исключительно холодной женщиной, которая не получала особого удовольствия от физической близости. Она была из хорошей семьи, переживавшей тяжелые времена. Поч­ти все те небольшие деньги, которые она получала в Эннискил­лене как швея, она тратила на свою внешность. Именно к это­му она стремилась – иметь пусть несерьезного, но богатого любовника, горько подумал он, опять невольно сравнивая Мюйрин со своей бывшей невестой и понимая, что Тара явно про­игрывает рядом с ней.