Агафон с большой Волги
– Кажется, опять с тещей дискутировали? – спросил Агафон.
– Такое, брат, чувство, будто в соломокопнитель попал… Душно, друг.
Мартьян рассказал о причине перепалки.
– Это проблема номер один, как говорят газетчики, – сказал Агафон.
– На селе столько же проблем, сколько в алфавите букв.
Лицо Мартьяна потемнело.
– Есть же самые главнейшие. Как вы, Мартьян Савельевич, считаете?
– Самой главной проблемой считаю воспитание человека.
– Это слишком вообще, – возразил Агафон.
– Мне думается, прежде всего надо научить человека не только мыслить, но и критически разглядывать самого себя. Вот это я и пытаюсь, в частности, внушить Варваре, – пояснил Мартьян.
– Какой же успех? – спросил Агафон.
– Ничтожный.
– Значит, тупик?
– Не тупик, а глубокая пропасть. У нас с Варей… – Мартьян не договорил. В голосе его прозвучала боль. – Мы оба такие разные, а тут еще теща.
Агафону нетрудно было представить себе большой контраст между Агафьей Нестеровной и Варварой и этим смуглым умницей парнем.
– Слабовато я оснастил свое семейное счастье, – с горечью и насмешкой продолжал Мартьян. – Агитировать за воспитание – это вещь хорошая, а вот перевоспитывать… Теща моя хочет, чтобы я крал из бункера комбайна зерно для кур, яички которых я ем за столом. Варя добывает через Романа Спиглазова козий пух и вяжет платки, а теща их сбывает. Может быть, это частности? А вот управляющий отделением открыто кормит своих хряков за счет фермы. Афонька Косматов не уйдет из мастерской до тех пор, покамест не сунет в карман кружок изоляционной ленты или моток провода, а на поле накидает в машину совхозного сена. Кстати, а как у нас используется транспорт – обрати внимание – все начальство ездит на грузовиках.
– Это уже не частности, – подхватил Агафон. Столкнувшись с этим, он собирался писать докладную.
– Чтобы сорвать две первые дыньки, Роман Спиглазов гонит на бахчу грузовик, да еще даму рядом с собою посадит…
Мартьяну трудно было признаться, что дамой этой была Варя, жена его. Тут ведь ничего не утаишь, но и прямо не скажешь.
– Как нам перевоспитывать тех людей, которые строят свое благо за счет общества, за счет народа? – Мартьян распалялся все больше и больше. – Может быть, это одна из самых главных проблем, а мы говорим о ней робко, от случая к случаю, печатаем в газетах статейки… Не только статейки тут нужны, а и громоподобные радиопередачи, призыв, чтобы они колоколом прозвучали на людях. Ты человек городской, скажи, на заводах у рабочего класса есть такое?
– Я родился и вырос в деревне. Побывать на больших заводах не приходилось, а только в мастерских районного масштаба. С них пример брать нельзя.
– А вот мне пришлось побыть немного, правда, на комбайновом.
– Ну и как?
– А так: там на всякую мразь можно навалиться всем коллективом, партийной организацией. А у нас в совхозе сереньких козликов, охочих до чужой капусты, больше, чем ангорских коз. А члены партбюро, Захар Пальцев и Роман Спиглазов, когда я их критикую, возмущаются: этим я, дескать, ниспровергаю совхозную власть! Нам еще ой как далеко, пока наша Дрожжевка обретет городской блеск. А в первую очередь нам бы с государством расплатиться, убытки покрыть. Но мы еще покамест берем и берем кредиты…
Мартьян и не подозревал, в какую почву он и Ян Альфредович бросали свои критические зерна. В сознание Агафона они запали и вскоре дали свои ростки.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Вскоре Ян Альфредович послал Агафона в соседний совхоз «Степной» сверить взаимные расчеты. Соседи нередко выручали друг друга то запчастями, то местными строительными материалами, а в суровые зимы и кормами. Правда, расчеты были небольшими, но уточнить их перед полугодовым отчетом все же следовало.
Выехали рано утром. Грузовик вел Володя Лигостаев. Весна была в полном разгаре. На всех бугорках и пригорках весело зеленела густая ковыльная щетка, в долинах поднимались обильные травы, росшие вместе с мелким бобовником, который расцветает весной удивительно буйно и бледно-розовым морем растекается по плоскогорьям. Отару овец и черных породистых коз с подросшим и окрепшим молодняком, во главе которых важно шествовали крупные большерогие производители, встретили неожиданно. Овцы и козы паслись, тучно рассыпались по косогору. Услышав звук мотора, козлы как по команде подняли бородатые головы.
– Первая кошара, – сбавляя ход машины, сказал Володя.
Любуясь на снующее около березового колка стадо драгоценных коз, Гошка почувствовал даже нежность к этим черным пушистым комочкам. Они принадлежали его совхозу, где он так быстро утвердился, стал полноправным хозяином и этих высокорогих существ. Большой и черный, как сама ночь, козлище, с поразительно красивой бородой, ловко работая челюстями, безбоязненно подошел к самой обочине, словно заранее зная, что именно по его племенному делу едет этот парень и приветливо машет кепкой подскакавшему Кузьме.
– Здравствуй, Гафон! – едва сдерживая шустрого, серой масти конька, почерневший от загара Кузьма улыбчиво сверкнул зрачками.
– Здравствуй, Кузьма!
– Заезжай, гостем будешь.
– На обратном пути! – крикнул Агафон.
– Куда едешь? – Кузьма скакал по обочине вровень с машиной, волоча на ременном темляке чоблок – хорошо отструганный березовый кол с круглым на конце утолщением, похожим на булаву. Этим чоблоком чабан одним ударом сваливает волка.
– Едем в совхоз «Степной», – ответил Агафон.
– Постой маленько. Дело есть! – крикнул Кузьма через конскую голову.
Володя остановил машину. Кузьма пояснил:
– Совсем недавно туда поехал Антон, наш секретарь райкома. У меня тут был, по горам ходили, у родника чай пили вместе, над Потапом смеялись.
– Над каким Потапом?
– Да вот он бежит!
Агафон выглянул из кабинки. К ним подбегал, мотая своей кудлатой бородищей, тот самый козел. За ним, повизгивая, прыгали четыре огромные скуластые собаки огненно-рыжей масти, с подпалинами.
– Наш Потап каждую машину встречает, – пояснил Кузьма. – С прошлого года знает, что они возят дыни, арбузы, кукурузные початки.
Попрощавшись с Кузьмой, поехали дальше. Скоро поднялись на равнинный сырт, бескрайне зеленевший хлебами. Часам к двенадцати, спустившись с сырта, выкатили на грейдер, засыпанный мелкой уральской галькой. Здесь уже шел большой тракт Оренбург – Орск, вдоль которого буйно шумели зелеными ветвями широкие лесозащитные рощи сильно подросшего клена и мелколистого вяза. Иногда в тени деревьев попадались грузовики, стоявшие под брезентом, вился дымок.
– Шоферы дальних рейсов отдыхают, – проговорил Володя. – А раньше была голая степь да пылища.
Слева пышной зеленой лентой по обоим берегам Урала тянулся тугай, ярко освещенный белесым полуденным солнцем. На гривах черными квадратами пластались поля. Недоумевая, почему на них нет всходов, Агафон спросил Володю, что тут посеяно.
– Бахчи. Плетей-то еще нет. Здесь у них в прошлом году арбузов гектаров сорок под снег пошло. Арбузов было как накатано.
– Почему же под снег?
– Не успели вывезти. Хлеба надо было убирать.
– А первая ферма далеко? – спросил Агафон. Он помнил, что его дорожный знакомый комбайнер Илья Михайлович живет на первой ферме.
– Тут близко, – ответил Володя.
Сюда и решили заехать в первую очередь.
Илья Михайлович встретил гостя около веранды, которую он только что закончил красить. Дом его стоял отдельно на пригорке, окруженный молодыми кленами. У стены громоздко маячил комбайн, укрытый пологами. В отдалении за дорогой виднелись длинные, ветхого вида строения. Нетрудно было догадаться, что это свинарники. Они ничем не отличались от старых строений Чебаклинского совхоза.
– Вот молодец! Ей-бо! Удружил! А я часто вспоминал, как, думаю, попутчик-то мой прижился, – с радушной искренностью басил Илья Михайлович и, не дав гостю опомниться, решил: – Ты маненько посиди на завалинке, а мы с Володей на его драндулете в школу смотаемся, женку предупредить надо да в потребиловку завернуть.