Милорд и Сэр
– А того, – преспокойно ответствовал старинушка лесной хозяин. – Значитца так – детушку, из-под власти злых сил освобожденную (не без твоей помощи, хочу отметить, за что тебе спасибочки от нас всех преогромнейшее), следует в ха-арошие, надежные руки пристроить. За то и ответ, вернувшись к себе, держать будешь! Детину королевскую на трон возвернуть требуется. Адиеты энти из КПСС не спокоются, пока сопляк етот тама не окажетси. Так что там ему самое место, Нибелунгу мелкому… Ну и всякие мелочи по дороге – Священную комиссию к ногтю прижать, дабы с королевскими отпрысками не шалила боле, баронишкам да прочим татям-разбойничкам, кои по пути попадутся, полный укорот дать… Плевые делы! Для герцога. Каковым ты ныне и являешься, моими трудами.
– Трудами леди Клотильды, – непреклонно поправил его Серега.
– Нет, сэр Сериога, труды были ваши, – не менее непреклонно поправила его леди Клотильда (и когда только проснулась, спящая красавица?). – Моим в сем случае был только меч, да и он скорее мешал, чем помогал. Главным же было это… как его… доброе сердце ваше! Вот.
И, завершив свою крайне прочувствованную речь, в которой моменты умилительного до ужаса раздумья перемежались пугающей мощи зевками, леди со стуком уронила взлохмаченную русую голову на корягу и захрапела вновь.
Серега, нахмурившись, изучал избитый в лохмотья носок своего левого сапога. Собственно, что ему тут могут сделать? Возвращение домой зависело вовсе даже не от старичка. От сэра Монтингтона Скуэрли оно зависело…
Скитания по миру, где право сильнейшего цвело махровым цветом буквально на каждом местном пятачке и пригорочке, а казни рассматривались как средство воспитания умов и увеселения скучающих граждан одновременно, – скитания эти с недавних пор сильно ему опротивели. Прямо-таки до крайности опротивели. И было полное ощущение, что он тут не только повзрослел, но и постарел самым натуральным образом. И лет на сто, никак не меньше. Ему был отвратителен мир, где с людьми поступают вот так. Ему был ненавистен мир, где голодающие дети были нормой. И не то чтобы он отчаянно скучал по дому, но… имелось и еще несколько аргументов, подогревающих и без того горячее желание Сереги возвернуться из здешних “эмпиреев” назад, домой, в родные пенаты.
Он изменился здесь. Изнутри и снаружи. И все после этого мира, слегка осказочненного за счет магических финтифлюшек феодализма… Причем изменения внутри беспокоили его больше, чем изменения снаружи. Он понемногу становился другим. Менее жалостливым. Менее… добрым. Менее цивилизованным… Простейший пример – потеря пригретого им еще там, на Земле, кота Мухтара. Пропал – ну и фиг с ним. Не было у него нынче ни сил, ни желания жалеть каких-то кошечек. Тут людей не успеваешь жалеть. Можно, конечно, списать все это на счет того, что он просто-напросто взрослеет. Но что-то не хотелось ему ТАК взрослеть…
И еще – он совершил убийство. Даже два убийства, сиречь целых два деяния, квалифицируемых общественным мнением вместе с уголовным кодексом там, на родине, одинаково нехорошо. Оба – лично и собственноручно. И самообороной их не назовешь – обе жертвы на момент убийства преспокойненько дрыхли себе в крепчайшем пьяном угаре, угрожая его драгоценной персоне чисто гипотетически, так сказать, как возможные доносчики в случае возможного (!) пробуждения. Маловероятного пробуждения, кстати сказать. Сила и мощь их похмельного благоухания разила наповал… И ежели его драгоценная персона останется здесь, в царстве дикого феодализма, и дальше, подобное, вполне возможно, придется совершить еще не раз. И не два… И самому иногда пожить хочется, а для этого надо как минимум выжить. Убив тех, кто твоего выживания не хочет… Или за-ради спасения своих друзей и близких. Сколько он тут пробыл: без году неделя? А то ли еще будет… А потом, по возвращении домой, может оказаться и так, что обуздывать в себе вследствие этого крайне экзотического “сафари” придется вовсе не позывы жалости к кошечкам. А порывы к убийству всех тех, кто будет против него. Таких, собственно, в том мире было множество… Ха! Видел бы кто-нибудь из них сейчас тихого доходягу Сируню! Именно так его звали в колледже – Сируня. Производное от глагола туалетно-прикладного назначения. Не все, конечно, звали, но суть дела от этого не менялась. Он не пользовался популярностью, но это еще не причина, чтобы привносить туда замашки леди Клотильды. Пора, пора ему было домой.
– Ну, детушки, задачку для вас я определил, направленья указал, а теперича и кнут показать вам можна. – Старичок довольно сложил ручки на животе и зажмурился, заулыбавшись. – Какие такие кары вам воспоследствуют, ежели вы меня, старинушку, счас неуважите? Что, твое сиясьтво, хороша наша ледюшка? Лицом распрекрасна, душою чиста, аки вода из родника горного… А также зело сильна и отважна, так? Да вот беда – такие-то умирают завсегда вперед трусливых и слабых. Вот и ее деньки – последние на землице энтой. Точно тебе говорю – эльфы глядели в зерцало смерти… Последние разы топчет наша красавица зеленую травушку, эхма!
Серега метнул встревоженный взгляд на леди Клотильду. Та вроде бы была пока что жива и здорова, дышала (то есть храпела) вполне нормально, с этаким радостным подъемчиком в храповых тональностях. Благоухая при этом на всю пещеру крепчайшим винным перегаром. Ароматным до чрезвычайности. И на кандидата в смертники никак не походила…
– Здорова девка, – авторитетно подтвердил его мысли старичок. – Здоровенькой помреть, хе-хе! Как произойдет сие, мне, увы, не ведомо. А и знал бы, не сказал. Ибо полный пересказ грядущего может изменить лишь способ грядущей погибели, но не избавит нас от самой смертушки. Смерть не обхитришь, эт она нас завсегда могет вокруг пальца обвести. Но! Ежели ты, вьюнош, исполнишь мою просьбу… а ты, девка, могешь ему и помочь по мелочи в сем деле, ежели хошь, конечно… Тогда сделаю я так, что леди Клотильда будет жить, – правда-правда! Эт я тебе говорю, а я тебе не кто-нибудь там, я тут кое-что! Могем по мелочи. Вот и подмогнем. Сотру я твою девицу Клотильду из зерцала смерти, в коем зрят уже ее эльфы, зрят… И будешь жить, девица из Персей! Токмо учти – опосля того помереть смогешь не иначе как по собственному желанию. Вот скажешь – баста, помереть хочу! – тут тебе и смертушка придет. А подумав сие, скажешь аль нет – значения не имеет. Могешь и с кондачка брякнуть, и по пьянке… Тут уж сама смотри. В общем, усе в твоих руках. Будет. Нравится тебе сие? Впрочем, куды тебе деваться, выбор-то у тя усе равно невеликий – али полечь в кустах, али пожить в орденах…
– Ну… – не слишком приветливо поощрил призадумавшийся Серега словоохотливого старичка. – Дальше.
– Ну спасешь свою красотку броненосную, мало тебе? Ну лады… Злато, каменья для тебя воспоследствуют, эт само собой. Чем бы таким тебя пронять?..
– Шемаханскую царевну, – саркастически сказал Серега. – Хочу.
На старичка его сарказм совершенно не подействовал.
– Чего-чего? Шмаханскую? Откеля такое диво?.. Вот девку из Нибелунгов можно. Прынцессу Картиаль, к примеру…
– Он издевается над вами, сэр Сериога! – мощно взревела вдруг неизвестно когда проснувшаяся леди Клотильда. – Леди Картиаль так стара, что стоит одной ногой в могиле! Вы и без того вхожи в благородное общество, сэр Сериога! Вам, герцогу Де Лабри, нет нужды в подобном союзе! К тому же она бесприданница. И мегера! И уродина… И вообще, не верьте этому мерзкому лесовику. Делайте все так, как сами считаете нужным. Не верю я в предсказания эти лживые, желает он нас запугать и принудить выполнять его волю. Ничего такого со мной не случится, сэр Сериога. Выспимся здесь, а поутру…
– Уже утречко, – ехидно подсказал старичок.
– Значит, выспимся… и к вечеру! К вечеру пустимся в путь. Я лично сопровожу вас туда, куда… гм… домой. Верну вас, так сказать, в целости и сохранности.
Вот-вот, а сама потом останешься здесь помирать…
Дом откладывается, с острым чувством безнадежности осознал вдруг Серега. Даже если и не думать об участи, грозящей леди Клотильде (а это маловероятно, особенно если учесть, что в последнее время он только о ней, об этой буйной красотке и думает). Помимо нее остается еще и бесприютный лекарь, и изувеченный текулли, и беспризорный в этом мире ребенок Микошка… Легко помечтать о том, что ты весело помашешь ручкой и уйдешь по-английски, не прощаясь. Летящей такой походкой уйдешь… А вот выполнить это самое на практике и бросить абсолютных доходяг на произвол судьбы, пусть даже от тебя самого помощи не больше чем на грош, это уже совсем и нечто совершенно другое.