Невеста рыцаря
— Полагаю, она где-то там, внизу, — предположил Рэймонд, и Коннал вопросительно поднял брови.
— Так вы не знаете, где она, милорд? Не имеете ни малейшего представления?
Рэймонд улыбнулся.
— Что с того, Коннал? — Рэймонд уже начал говорить по-английски, правда, с сильным ирландским акцентом. Да, многое изменилось за тринадцать лет. — Моя дочь сама себе хозяйка, и от того, знаю я, где она, или нет, ничего не изменится. Минуту назад она была здесь, а моргнешь глазом — ее и след простыл, ты ведь знаешь.
Рэймонд внимательно смотрел на своего собеседника и видел недовольство на его лице. Как бы там ни было, он вел честную игру: если Конналу суждено жениться на Шинид, ему так или иначе придется считаться с тем, что его дочь сама себе хозяйка. При иных обстоятельствах ситуация, в которой оказался потенциальный жених Шинид, могла бы показаться Рэймонду даже забавной, но, увы, сейчас ему было не до смеха.
— Следовательно, она знает, что я здесь, милорд? Черт, она даже не сочла нужным соблюсти приличия и показаться ему на глаза!
— Об этом знают все, Коннал. Весть о твоем прибытии была оглашена по всей Ирландии — от Донегола до Антрима. Но боюсь, не все восприняли эту весть с радостью.
— Мне все равно. Долг есть долг, и его надо исполнять, — равнодушно произнес Коннал.
— Надо ли мне напоминать тебе о том, чего едва не стоило мне мое чувство долга перед короной?
Воспоминания пронзили мозг Коннала, болезненные, как огненное дыхание дракона.
— Я не собираюсь строить крепость на священных камнях и убивать людей за веру, Рэймонд.
— Ой ли? — Рэймонд недоверчиво приподнял бровь. — Тогда позволь полюбопытствовать, чем ты занимался во время крестовых походов?
Коннал поджал губы. Он не собирался отвечать. Рэймонд устало махнул рукой. Он, как никто другой, понимал, что ослушаться приказа короля — это все равно что совершить измену. Рэймонд прожил долгую жизнь и многому научился на собственном печальном опыте. Старые обиды давно забыты, гнев уступил место спокойной мудрости. Жизнь меняет людей, но перемена в Коннале показалась Рэймонду слишком крутой. Он помнил его еще мальчиком, потом горячим юнцом, но теперь от Пендрагона веяло холодом. Казалось, душа его выстужена и в ней не осталось места ни для чего, кроме чувства долга. В чувстве долга нет ничего плохого, но Рэймонда настораживало то, что Коннал гнул свою линию молча, не озвучивая своего мнения — а до отъезда он всегда делился мыслями со своим наставником.
После смерти короля Генриха верность Коннала слишком часто подвергалась сомнению. Никому бы такое не понравилось. Но на то были свои причины. Коннал ходил в любимцах старого короля, и когда сыновья Генриха пошли на отца войной, именно Коннал повел за собой войска, чтобы защитить короля от мятежных сыновей. После смерти Генриха Коннал впал в немилость, ибо и Ричард, и Иоанн были уверены в том, Пендрагону нельзя доверять. Но они заблуждались. Глубоко заблуждались. Именно тогда против воли отца Коннал принял участие в крестовом походе, и его воинские подвиги стали легендой, затмив славу даже его отца Гейлана Пендрагона.
Битвы ожесточили Коннала, и Рэймонд прекрасно это понимал. Он и сам был когда-то воином. Жестоким воином. И оставался им, пока Фиона не прикоснулась к его душе, пробудив в ней нежность. «Имею ли я право отдать Шинид этому человеку? Посмею ли вручить ему свою дочь, так мало зная о последних тринадцати, самых главных годах его жизни?»
— Пет, Коннал, — произнес Рэймонд, — ты не строишь христианскую церковь на священных кельтских камнях, но твои намерения от этого не кажутся мне более безобидными — ты хочешь отнять у меня дочь. За этим ты и приехал сюда.
Коннал вздохнул, и облачко пара от его дыхания превратилось в серебристую изморозь. Все долгие месяцы пути он думал о том, что его ждет, и успел смириться со своей участью. Он уважал Рэймонда и Фиону так, как если бы они были его родителями. Рэймонд дал Конналу путевку в жизнь, и хотя Коннал всего лишь раз видел наставника с тех пор, как король Генрих, приложив царственный меч к плечу Коннала, произвел его в рыцари королевства, Рэймонд оставался для Коннала образцом для подражания, и часто в трудных ситуациях Коннал мысленно советовался с наставником. Все эти годы разлуки Конналу недоставало общества Рэймонда де Клера, и терять его расположение он не хотел.
— Милорд! — Коннал обвел взглядом землю, которая была его родиной, посмотрел Рэймонду в глаза и сказал с обескураживающей честностью: — Меня предстоящий брак радует не больше, чем вас или Шинид.
Де Клер поморщился.
— Тогда я отправлю петицию королю. Он не может принудить ее к замужеству.
— Может — и вы об этом знаете. Ведь король Генрих заставил вас взять в жены ирландку.
— Меня не пришлось принуждать. Я выбрал женщину по своему вкусу.
Коннал усмехнулся:
— Да, но повремени вы еще чуть-чуть, и было бы слишком поздно.
Рэймонд поднял руку, призывая Пендрагона к молчанию.
— Сейчас речь не обо мне, а о моей дочери. О том, что она должна стать женой человека, которого не любит. Шинид еще более…
— Упряма и своевольна, чем раньше?
Губы Рэймонда дрогнули в улыбке.
— Да, пожалуй.
И вдруг лицо его стало очень серьезным, почти торжественным.
— Жизнь ее не была простой, Коннал. Она знает, что такое боль, и я не хочу, чтобы ты причинял ей страдания. Я не допущу этого. Никогда. И как бы я сам ни желал вашего союза, если она не захочет, ради нее я восстану против короля. Ей даже король Ричард не указ.
Коннал недоуменно приподнял бровь. В зеленых глазах его отражалось сомнение. Рэймонд говорил странные вещи.
Де Клер не торопился рассеять недоумение бывшего ученика. Пожалуй, ситуация его даже забавляла. Впрочем, он не сомневался, что Коннал скоро поймет, о чем идет речь.
— Считай, что я тебя предупредил, мой мальчик. — Глаза де Клера холодно блеснули. — Помни, чьей дочери ты станешь господином. — С этими словами Рэймонд оглянулся, кликнул своих рыцарей и развернул коня. Он отправился туда, где терпеливо ждала его Фиона, — к дороге, ведущей в замок на вершине холма. Стук копыт о схваченную морозом землю гулко раздавался в тишине.
Коннал вздохнул и задумчиво потер переносицу.
— Отличное начало, Коннал, — произнес у него за спиной Гейлерон. — Разозлил графа, укрепил его в нежелании отдавать тебе дочь, разрушил планы короля…
— Довольно! — прервал его Коннал. Он крепче сжал поводья, заставляя себя смирить гнев. Сжать кулаки до боли — это все, что ему оставалось. Не раз он прибегал к этому приему в сарацинском плену. Умение владеть собой помогло Конналу охранить жизнь. И не только себе. — Вот уже два дня, как мы здесь, а она даже не соизволила явиться мне на глаза.
— Может, она не знает? — неуверенно предположил Брейнор.
— О нет, она знает!
Похоже, ее поведение служило лишним доказательством, что Шинид осталась избалованной, вздорной девчонкой, Коннал пришпорил коня. И недобро прищурился, заметив на тонкой черте, отделяющей белизну заснеженного берега от туманно-серого моря, женскую фигуру.
Он не мог забыть эти волосы. Длинные, необыкновенно длинные. И огненно-рыжие. Развевающиеся на ветру как знамя — боевое мятежное знамя. Она вновь бросала ему вызов, и в который уже раз его терпение подвергалось испытанию на прочность.
Глава 2
Гленн-Эрим
На черном камне у самой кромки воды стояла Шинид. Холодный ветер дул ей в лицо, раздувал полы плаща. По правую руку от нее в песок был воткнут меч. У ног ее на песке несмело разгорался костер.
Шинид подняла руки, повернула их ладонями к небу, откинула голову, и подбитый мехом капюшон упал ей на плечи, открывая взору медно-рыжую тяжелую копну волос.
Шинид благодарила небо за покровительство и щедрость, за то, что оно не поскупилось на снег, укрывший от холодов тех, кто под белым одеялом в покое и тепле будет дожидаться весны.