Роковое наследство

Любовь, которая превратилась в естественное состояние человека, вошла в его плоть и кровь и живет вместе с ним, не имея ни начала, ни конца, – такая любовь не нуждается в словах.
Лучше всего ее передает неизменная светлая радость, наполняющая душу.
Посторонние иной раз усматривают в такой радости нечто оскорбительное для себя, считая ее чем-то вроде демонстрации физического здоровья при больном человеке. Особенно это задевает женщин.
Их подмывает нанести такой любви кровавую рану и придать ей тем некоторый драматизм.
В доме, где жил Ренье, у входа с улицы Вавен размещалась каморка консьержки; на окне этой комнатенки висело объявление: «Требуются натурщицы». В то утро консьержка поднялась к Ренье и сообщила, что его спрашивает дама.
Слово «дама» женщина произнесла особенным образом. Впрочем, обычно она просто говорила «торговка телесами».
Сурово, Конечно, однако следует учесть, что мамаша Малагро была по-своему добродетельной особой. Так, скажем, к старому профессору со второго этажа она пропускала только прилично одетых барышень, да и то не всех, a лишь таких, которые, уходя, одаривали ее разными безделушками.
– Хороша собой? – осведомился Ренье.
– А вам-то, святая невинность, не все ли равно? – отрезала привратница.
– Тут вы правы, мне и в самом деле все равно, – ответил Ренье, смеясь.
Во взгляде, который бросила на него консьержка, можно было прочесть жалость и восхищение одновременно.
– Он к тому же еще и шутник, – проговорила мамаша Малагро, – и впридачу красив, как черт... Дама под вуалью, так что ничего не разглядишь. Но у нее восхитительные манеры, а про фигуру я уж не говорю...
Вместо комментариев она чмокнула губами, поцеловав собственные пальцы.
Если бы существовал «Словарь языка консьержек», то сочетание «восхитительные манеры» значилось бы в нем синонимом к слову «умаслить».
Ренье велел впустить даму.
Все в ней, как мы уже говорили, изобличало принадлежность к высшему обществу.
Ренье поздоровался и осведомился:
– Сколько вы с меня запросите?
На губах его играла улыбка, которую в любом другом случае можно было бы назвать самодовольной.
У Ренье же она не выражала ничего, кроме неподдельного испуга, который был бы смешон, когда б не добродушная наивность юноши.
Дама, в тон Ренье, отвечала лукаво:
– Я не собираюсь покушаться на ваше сердце. Я, возможно, замужем. Меня ждут мои нищие.
Ренье слегка покраснел.
– Речь герцогини, – отозвался он. – Но знаете ли, сударыня, я не силен в таких играх. Скажите мне попросту, сколько вы хотите.
– Сначала надо выяснить, подхожу ли я вам, – проговорила дама.
– В этом я разберусь! – воскликнул Ренье. Поразмыслив, он добавил:
– Может, мы с вами уже встречались?
– Нет! – возразила незнакомка. – И давайте к делу. Мне не терпится услышать, согласны ли вы на мое предложение.
Ренье покорно удалился.
– Можно! – вскоре крикнула она, как ребенок, играющий в прятки.
И Ренье увидел перед собой обнаженное женское тело; голова и ступни были скрыты газовой тканью, заменявшей облако.
Художник не поверил своим глазам. Перед ним была сама Красота во всем своем ослепительном сиянии, Венера, воплощение сладострастья, возлюбленная богов, вдохновительница античной лиры.
– Вас устраивает? – осведомилась незнакомка, даже под «облаком» не снявшая черной вуали.
– Вы много запросите, – ответил Ренье, стирая прежний набросок.
– Я не потребую с вас денег, – возразила Венера. – Пока мы будем обсуждать условия нашей сделки, я позволяю вам украсть несколько линий моего тела. Я тоже родом из Италии. Волею судеб я оказалась вовлеченной в одну таинственную историю. Трагическая они или комическая – вам знать не обязательно. Далее: я случайно увидела у вас одну картину...
– Картину Разбойника! – догадался Ренье. – Я начинаю подозревать, что она заколдована. Кто бы на нее ни взглянул, сразу кого-то узнает...
– И вы, я полагаю, узнали себя! – произнесла Венера полушепотом.
– Возможно. Что дальше? – спросил Ренье. – Вы хотите картину за то, что будете мне позировать? Но она уже продана, вернее, подарена... Правда, я могу сделать копию.
– Мне не нужна картина, – ответила незнакомка. – Мне нужна история картины.
– Но вся история – на картине, – воскликнул молодой человек. – Взгляните – и вы прочтете эту повесть.
– Вы меня не поняли, – возразила Венера. – Я ищу что-то... или кого-то...
– Может быть, вы ищете сокровища Обители Спасения? – усмехнулся Ренье. – Что ж, желаю вам найти их, прекрасная незнакомка. Они, я полагаю, в пещере Али Бабы... Однако, клянусь честью, даже если вы наденете на себя все те бриллианты, что Разбойник изобразил на полотне, вы не станете от этого прекраснее!
– Может быть, сокровища, а, может быть, ключ... – промолвила Венера.
– «Сезам откройся!» – засмеялся художник. – Такого ключа у меня нет.
– А может, одного из двух мужчин... – продолжала таинственная гостья.
– Но картина написана шестьдесят лет назад! – изумился Ренье.
– Откуда вам знать? – резко проговорила незнакомка.
Ренье собрался было ответить, но дама опередила его.
– И вообще, это не ваша забота, а моя, – заявила она. – Под историей картины я подразумеваю ту совокупность обстоятельств, которые побудили вас выделить из множества знаменитых полотен, коими заполнена галерея, именно это, по-своему любопытное, но не представляющее ценности для того, кому неизвестна...
Она подыскивала слово.
– Разгадка шарады? – закончил за нее Ренье.
– Если и не разгадка, – отвечала Венера, – то по крайней мере что-то, имеющее отношение к этим таинственным событиям и хоть как-то объясняющее сцену, изображенную на холсте.
Ренье прервал работу.
– В самом деле, – подумал он вслух, – если бы не мое приключение в Сартене, я бы, вероятно, и не обратил внимания на эту картину, которая, мало того, что висела в довольно темном углу, но вдобавок совершенно терялась рядом с полотном Джорджоне, размещенным по соседству.
Когда юноша упомянул о Сартене, прекрасное тело незнакомки содрогнулось, но она не произнесла ни слова.
– Видите ли, – продолжал Ренье, – события эти так мало для меня значат, что, даже поведав вам о них, я все равно останусь вашим должником. Разве что развлеку вас немного во время сеансов. Я никогда ни с кем не говорил о своем путешествии, ни с кем посторонним. Хотите, расскажу? Любопытная история.
– Именно об этом я вас и прошу, – прошептала гостья. – Не упускайте ничего.
– Получается, плату вы выберете себе сами – так сказать, из общей кучи, – улыбнулся Ренье. – Я даже не пойму, что именно вы взяли...
– Quien sabe? – произнесла незнакомка на чистейшем испанском языке. – Кто знает? Желаю вам, любезный живописец, никогда не попадать в занимательные истории такого рода. Но время не ждет! Я вас слушаю.
Ренье начал или хотел начать с того памятного визита Франчески Корона, который шесть лет назад так неожиданно изменил жизнь семьи Карпантье. Однако Венере этого было мало.
– Рассказывайте все с самого начала, – потребовала она. – Вы же не в шестнадцать лет родились!
Люди, не знающие своего происхождения, склонны строить на этот счет романтические иллюзии. Прошлое для них – нечто вроде лотереи. Волею судеб они могут вытащить как выигрышный билет, так и пустую бумажку.
Ренье в этом смысле составлял исключение среди себе подобных. В силу своего решительного и спокойного характера он не предавался пустым мечтаниям, воспринимая как данность тот факт, что никогда ничего не узнает о своей семье.
Более того, Ренье даже не мог назвать семьей двух человек, вступивших в случайную связь, плодом которой он себя считал. Из ранних детских впечатлений память юноши сохранила лишь голод, холод и вечную усталость, которые являются неизменными спутниками бродячей жизни.
Но такова уж сила чувства, всю жизнь заставляющего человека возвращаться в мыслях к младенческой поре, что настойчивые расспросы таинственной гостьи чрезвычайно взволновали Ренье.