Странствия Лагардера

Мелани гордо вскинула голову.
– Мы не были знакомы, – заявила она, – но я сразу поняла, что этот человек – Лагардер… И если бы это зависе­ло только от меня, господин губернатор, то он был бы гостем в моем доме, а не в вашем!
– За эту дерзость вас следует наказать, мадам, – отве­тил господин де Фловиль, – а посему извольте взять его под руку и пойдемте обедать… На следующие два часа вы назначаетесь стражем арестованного… и будете отвечать за него голо­вой! Надеюсь, ему не удастся ускользнуть от вас.
Как ни велика была скорбь Лагардера, он не удержался от улыбки.
– Будьте покойны, сударь, даю вам слово не огорчать бегством столь очаровательного тюремщика!
 
IV. ПОСТОЯЛЫЙ ДВОР «ПРЕКРАСНАЯ ТРАКТИРЩИЦА»
Прошло два часа. Лагардер, одетый в новый камзол, гото­вился к отъезду.
За это время Кокардас успел утолить жажду и даже, в ме­ру своих слабых сил, сделал кое-какой запас на будущее. Нос его вновь обрел благородный оттенок алого цвета, и гасконец блаженствовал, хотя перспектива новой скачки несколько пор­тила ему настроение. В отличие от Анри, он отнюдь не рвался в дорогу.
А Паспуаль уделил все свое внимание кухне, и та не обма­нула его ожиданий. Впрочем, он отдал бы все яства мира за удовольствие обнять повариху, пышнотелую девицу с румянцем во всю щеку и кроткими глазами.
При подобных обстоятельствах он становился тонким дип­ломатом, и все предрассудки умирали в нем, когда воспламеня­лась кровь. Если бы его господином был не Маленький Парижанин, а кто-нибудь другой, он бы непременно продал его, – но не за тридцать сребреников, а за горячий поцелуй дамы сердца.
Он маневрировал за обедом настолько успешно, что на де­серт чмокнул в щеку грудастую красавицу, которая, впрочем, тут же брезгливо обтерла лицо фартуком. Но Паспуаль был на седьмом небе, и этого счастья ему должно было хватить на не­делю.
Если бы шевалье не терзался так печальными мыслями, то он мог бы также почувствовать себя счастливым.
Губернатор де Фловиль, стремясь загладить свою первона­чальную резкость, вел себя как настоящий друг. Он предложил гостю трех лучших лошадей из своей конюшни; он просил принять от него в дар увесистый кошелек.
Понятно, что первое предложение было с благодарностью принято; от второго Анри, смущенный таким великодушием, отказался: каково же было его удивление, когда на следующий день он таки обнаружил мешок с деньгами в своей седельной сумке!
Впрочем, и мадам Льебо предложила ему все свои сбереже­ния, несказанно удивив своего мужа, который и не подозревал, что его жена так богата.
Нужно сказать, поначалу мэтра Амбруаза коробили сер­дечные отношения, установившиеся между Мелани и Лагардером. Однако, будучи человеком весьма здравомыслящим, он рассудил, что открытое выражение недовольства приведет к трем вещам: гневу Лагардера, раздражению супруги и насмеш­кам губернатора, которые, разумеется, завтра же станут изве­стны всему городу.
Это были вполне мудрые рассуждения, ведь, в сущности, мэтру Амбруазу не из-за чего было сердиться: хотя мадам Льебо и воспылала внезапной страстью к шевалье, нравствен­ные устои ее были непоколебимы, и она никогда не позволила бы себе перейти роковой рубеж. Супружеский долг был для нее превыше всего.
Чувствительная, умная и добрая, она читала в душе Лагар­дера, словно в открытой книге, и беспрестанно говорила с ним об Авроре, ободряя его самыми нежными словами и призывая не терять мужества. Она утешала его, как сестра любимого брата, и он черпал новые силы в разговоре с этой прелестной женщиной.
Итак, шевалье, надев пояс и пристегнув к нему шпагу ре­гента, наконец-то обретшую ножны, в первую очередь счел своим долгом выразить признательность новому другу.
– Да полно вам! – ответил тот. – Если мне в качестве губернатора придется задерживать только таких злоумышленни­ков, как вы, то я умру, окруженный верными друзьями.
– Вам же, мадам, – продолжал Лагардер, – я скажу лишь одно: воспоминание о вас навсегда сохранится в моем сер­дце. Если мне суждена жизнь, если исполнится мое заветное желание и я вырву мою невесту из рук врагов, мы вместе с ней встанем перед вами со словами благодарности и любви… Если же мне суждено умереть…
Едва он произнес это, как мадам Льебо пошатнулась и ли­цо ее стало смертельно-бледным. Весь мир перестал существо­вать для нее в это мгновение, настолько потрясла ее мысль о возможной гибели Лагардера.
Почти не сознавая, что делает, Мелани пылко обняла Анри, воскликнув:
– Нет, вы не умрете! Это невозможно! Я не хочу! Я бу­ду молиться за вас каждый день, и Господь услышит меня. Вы найдете свою невесту, вы будете счастливы!
Столь велика была сила охватившего ее чувства, что рас­троганный Лагардер ответил ей поцелуем – возможно, чуть более долгим, чем следовало бы.
Она вздрогнула всем телом, и алый румянец залил ее щеки. Она была на вершине блаженства – она любила!
Шевалье тоже забыл, что они не одни, и в голосе его, ког­да он обратился к ней, зазвучала неподдельная нежность. Ему хотелось отблагодарить это великодушное создание, сердце которого отныне безраздельно принадлежало Анри де Лагардеру.
– Моей путеводной звездой будет любовь Авроры де Невер и ваша, мадам, – прошептал он ей на ухо. – Я буду ча­сто думать о вас, и мы еще увидимся…
– Довольно, сударыня! – раздался чей-то суровый го­лос. – Похоже, вы забыли не только о присутствии господина губернатора и моем, но и о приличиях. Как ваш муж я приказываю вам немедленно удалиться!
Она смерила его гневным взглядом, но маленький человечек впал в такую ярость, что уже ничего не замечал… он топал но­гами, отчаянно жестикулировал и брызгал слюной.
– Кто просил вас ввязываться в это дело? – бушевал достойный прево. – Извольте отвечать, Мелани! У вас нет никаких прав…
На эту тираду последовал мгновенный безжалостный ответ.
– У любой женщины есть право, – холодно промолвила она, – выбирать между мужеством и трусостью, между низо­стью и благородством, между глупостью и умом!
Удар попал в цель, ибо мэтр Амбруаз Льебо побагровел и задохнулся от бешенства.
Разумеется, Лагардеру сейчас было совсем не до шуток, но он не смог устоять перед искушением – ведь совсем недавно насмешка была главным его оружием, и в обличье горбуна он разил своих врагов меткими остротами. Толстяк просто напра­шивался на то, чтобы его проучили. Анри не забыл, как чван­ливо вел себя прево утром, осмелившись даже прибегнуть к угрозам – пусть смехотворным, но все-таки оскорбительным!
Итак, он подмигнул губернатору де Фловилю, который ти­хонько посмеивался в углу, а затем обратился к супругу пре­красной Мелани:
– Сударь, ваш справедливый гнев вполне понятен, но вы не должны забывать, что это всего лишь последний поцелуй приговоренного к смерти…
Льебо попятился.
– Именно так! – продолжал Анри, невольно переходя на гнусавую интонацию Эзопа Второго [27]. – С чего вы, собствен­но, взяли, что я Лагардер? Может быть, я просто обманул вас всех и твердо решил похитить у вас сердце вашей жены?
– Вы… так вы не Лагардер? – пролепетал несчастный, отступив до самой стены.
– Возможно, да, возможно, нет, – протянул шевалье. – Мне столько об этом твердили… да вы же первый и нача­ли… что теперь я теряюсь в догадках, кто я такой. И если окажется, что я и впрямь самый обыкновенный убийца, то меня это не слишком удивит. – И, повернувшись к моло­дой женщине, он добавил, сохраняя выражение полной серь­езности на лице: – Скажите лишь слово, мадам, и я увезу вас с собой…
– Мелани! Мелани! – закричал в отчаянии маленький прево. – Не покидай меня! Останься со мной! А вы, сударь, кто бы вы ни были, должны немедленно уехать… и как можно дальше! О, господин губернатор! Умоляю вас, прикажите от­крыть ему ворота… только пусть он уедет один… и никогда больше не возвращается в Шартр!
– Да, я уеду, – сказал Лагардер, – и смерть будет подстерегать меня повсюду! Но пока я жив, помните: если вы посмеете хоть словом упрекнуть вашу жену, я узнаю об этом, и тогда настанет ваш последний час.