Остров Робинзона
Вагура встал между нами и, тыча поочередно в каждого пальцем, словно представляя нас друг другу, начал повторять:
— Вагура, Арнак, Ян!.. Ян, Арнак, Вагура!
Ядовитые лианы в эту пору плодоносили, и юноши, соблюдая всяческие меры предосторожности, собрали целую корзину их плодов, похожих на терн. Поначалу их варили в горшке, а потом, когда отвар начинал густеть, его переливали в каменную чашу и, накрыв черепашьим панцирем, продолжали греть на медленном огне. Затем в загустевший совсем отвар грязно-зеленого цвета погружали на несколько часов пучки стрел. Высохнув, стрелы готовы были к применению.
Результаты их испытаний превзошли все ожидания. Большая птица, похожая на индейку, лишь слегка подраненная, пробежала всего несколько шагов и упала как подкошенная. Мгновение еще она конвульсивно подергала ногами и тут же издохла.
— Вот это да! Действует молниеносно! — поразился я. — А сколько времени яд на стрелах сохраняет силу?
— Много лун, — ответил довольный Арнак.
Наконечники стрел, одинаково опасные как для зверей, так и для нас, мои друзья держали завязанными в мешочках из заячьих шкурок.
К этому времени я начал понемногу вставать и, хотя был еще слаб, пытался помогать при некоторых не особенно тяжелых работах. Еще через месяц не только зажили раны, но ко мне почти полностью вернулись прежние силы. Правда, на груди и на левой руке остались глубокие шрамы.
За ноябрем, изобиловавшим ливнями, наступил более сухой декабрь. С началом января совсем распогодилось. Солнце стало клониться к югу и хотя изрядно припекало, но уже не палило таким зноем, как в предыдущие месяцы, когда стояло в зените.
Приготовления к отплытию были завершены.
Плот мы устелили не досками, как первоначально намечали, а стволами бамбука, которые были достаточно прочными и притом значительно легче. Бамбук рос за озером Изобилия. Совершив несколько небольших выходов в море, мы опробовали детище наших многотрудных усилий. Плот держался хорошо.
— Он лучше, чем тот, на котором вас снесло течением? — спросил я индейцев.
— О, — отвечал Арнак, — значительно лучше!
Наступили последние дни нашего долгого пребывания на острове. Почти целый год провел я здесь и перед отъездом не мог не навестить места, с которыми свыкся. Признаться, с чувством какой-то грусти взирал я в последний раз на озеро Изобилия, на ручей, поивший меня пресной водой, на поляну, когда-то названную Заячьей, где мы давно уже истребили последнего зайца, и на скалу Ящериц, на которой вот уже много месяцев не было ни одной ящерицы.
Мы не знали, как поступить с попугаями, которых у нас осталось восемь. Они были совсем ручными, но брать их с собой в путь не имело смысла. Мы выпустили их на волю. Они взлетели на деревья, окружавшие пещеру, и расселись на вершинах, пронзительно вереща и не помышляя улетать.
В один из безветренных дней мы перетащили припасы на плот и при полном штиле совершили первый переход по морю вдоль побережья. Высадились мы примерно в трех милях южнее, на мысе, который выступал далеко в море у юго-восточной оконечности острова. Отсюда решено было переплыть пролив при благоприятном ветре, то есть когда он будет дуть с севера на юг, в сторону материка.
Теперь, когда в любой из дней мы могли покинуть остров, мысли мои нередко обращались в будущее, к испытаниям, которые ждали меня впереди. Мне были мало известны нравы и обычаи племени араваков, к которым мы собирались отправиться, хотя я и знал, что они ненавидели белых колонизаторов и считали за грех людоедство. О людоедстве я немало наслышался леденящих душу рассказов и начитался все в той же книжке о Робинзоне Крузо.
После того как мы прибыли на мыс и разбили лагерь, Я спросил у своих юных товарищей, а не случится ли так, что араваки встретят меня как врага и прирежут как зайца?
Юноши вытаращили на меня глаза.
— Почему они должны встретить тебя как врага?
— Я белый…
— Да, белый, но ты наш друг!
— А если вас не послушают, что тогда?
— Послушают, мы все расскажем вождю: и то, что ты всегда был нашим другом, и… и…
— И этого будет достаточно?
— Достаточно, Ян!
После минутного раздумья Арнак поднял на меня глаза и, не скрывая огорчения, проговорил:
— Белые люди считают нас жестокими дикарями, более похожими на животных, чем на людей. Они думают, что мы глупые существа, лишенные разума. Это не так, Ян!
— Я знаю, Арнак!
— Ты знаешь, другие не знают. Если я объявляю тебя другом в своем племени, то и все араваки — и в лесах, и в прериях — тоже будут считать тебя своим другом. Никто не посмеет даже пальцем тебя тронуть. Этим мы отличаемся от белых людей, — добавил Арнак с горькой улыбкой.
— А людоедство? — не удержался я от вопроса. — Ну, скажи мне честно, есть оно или нет?
— Есть, — ничуть не смущаясь, ответил Арнак, — вернее, было раньше, но все это совсем не так, как хотят представить белые люди. У нас поедали поверженного врага, но не для утоления голода…
— Религиозный обряд! — догадался я.
— Да, Ян! У нас думали, что отвага врага перейдет к победителю, если съесть, например, сердце убитого…
КОВАРНОЕ МОРСКОЕ ТЕЧЕНИЕ
Через три дня сложились благоприятные для нас погодные условия. Море было спокойным, дул легкий северный ветер. Спустя час после восхода солнца мы вывели нагруженный плот из устья ручья в море и заняли на нем свои места. Небольшой парус, сплетенный из тонких лиан и натянутый поперек плота, хорошо взял ветер. На левом весле сидел я, на правом — Арнак, на руле — Вагура.
Грести почти не приходилось — ветер нес нас прекрасно, и вскоре мы отдалились от берега на добрую четверть мили. Все шло превосходно, мелкие волны плескались о борта нашего плота.
Легкая грусть охватила меня, когда я окидывал прощальным взглядом берег, узнавая издали ставшие близкими моему сердцу места: холм с пещерой, знакомые опушки леса, мелководное устье ручья, одинокие пальмы — все то, что я так долго наблюдал с другой стороны, со стороны суши.
— Интересно, — проговорил я, — есть ли у этого острова какое-нибудь название?
— Наверно, — ответил Арнак.
— А может, и нет, он же необитаем. Мне кажется, мы были первыми людьми, жившими здесь.
— Возможно, Ян.
— Вот и давай, Арнак, сами придумаем острову название. Какое? А что, если — остров Робинзона? А? Неважно, существовал Робинзон или не существовал, неважно, был он на этом острове или не был. Я ведь жил на нем подобно Робинзону и часто вспоминал здесь книгу о его необычайных приключениях. Да, пусть это будет наш остров Робинзона!.. Вы согласны, Арнак, Вагура?
— Согласны, Ян!
Спустя час мы отдалились от острова настолько, что его берега, растительность и даже холм покрылись легкой голубоватой дымкой. Свежий поначалу ветерок по мере выхода в открытое море, к сожалению, слабел и в конце концов совсем стих. Пришлось взяться за весла. Часа через два нелегкой работы нам удалось преодолеть не больше трети всего пути. Очертания берега, к которому мы направлялись, стали отчетливее.
Море было так спокойно, что порой напоминало гладь большого озера. Но, достигнув примерно середины пролива, мы заметили впереди себя полосу воды, покрытую какой-то странной рябью. Это место отличалось от остальной поверхности и более темным, синим, цветом. Индейцы забеспокоились.
— Кажется, там ветер, — указал я вперед.
— Нет, Ян, это не ветер, — ответил Арнак. — Это течение! Мы знаем его.
— Значит, скоро начнется кутерьма?
— О-ей, начнется!
Мы немного подкрепились кукурузными лепешками и сладкими желтыми плодами — нашими «райскими яблочками».
Мы остались на прежних местах: я на левом весле — с этой стороны предстояло грести сильнее, чтобы противостоять течению, Арнак — на правом, а Вагура — на корме плота у руля. Плыли мы, естественно, сидя спиной к направлению движения и плохо видели, что делается впереди, но вскоре почувствовали, что грести стало труднее.