И жизнь, и смерть
Сердце Ахмеда колотилось от волнения, он слушал рассказ, как удивительную сказку, стараясь представить себе, как Бартон догоняет медленно катящийся шар, проходит мимо нацеленных на него копий, поворачивается к ним спиной и начинает хладнокровно рубить кусты, мешающие движению шара, как потом, какое-то время спустя, передает клинок одному из аборигенов, и тот вначале неумело, но с каждой минутой приспосабливаясь, расчищает дорогу шару — ас дисколета все это снимается на пленку, и микрофоны ловят каждый звук, чтобы передать его на “Ариэль”, где за долю секунды электронный мозг корабля перебирает миллионы вариантов, предлагает сам себе сотни тысяч решений, нащупывая ключ к языку неземлян. Он словно видел все это — медленный, величавый шар, охраняемый со всех сторон, и люди двух миров, бок о бок прокладывающие ему дорогу — ему, несущему в себе будущего жителя Альфы, ему, принявшему в свое лоно того, кто уже прожил свой цикл и своей смертью положил начало жизни другого существа…
Ахмеду рассказали, как Бартону пришла в голову удивительная догадка о том, что за скелет обнаружен при просвечивании шара. Все были убеждены, что не желающий развертываться шар занят пищеварением. А Бартон заметил, что сопровождавшие шар туземцы очень уж заботятся о нем. Он прекрасно помнил снятую Лавровым сцену ночной охоты и все ломал голову, почему поведение туземцев так непохоже на прежнее. Стройные ночные охотники были прямо нежны с угнанным шаром. Так нежны, как может быть нежна мать со своим потомством. Чем дольше он наблюдал за загадочным шаром, тем сильнее верил в невероятную догадку, оказавшуюся единственно верной. Шар не раскрывался потому, что в нем созревала новая жизнь и этой жизни еще не настала пора появиться на свет — Ахмед не мог не верить своим друзьям, но его ум не хотел смириться с крушением привычных представлений. Он спорил, доказывал, опровергал, задавал каверзные вопросы. Его друзья многого еще не знали, но уже известное было достаточно убедительным.
Ахмеду рассказали, как шары охотятся на мелких животных, как питаются шарами сами аборигены, предпочитая их всякой другой пище из-за удивительных свойств тканей и лимфы шаров, как они лечат самые тяжелые раны, обертывая пострадавшего кусками убитого шара, как вливают силы в тех, кого природа позвала окончить свой жизненный цикл. Кулешов с гордостью продемонстрировал ему свою кудрявую голову и сказал, что теперь можно вырастить даже ногу или руку, как это, очевидно, сделал Дон Кихот.
Про Дон Кихота на базе вспоминали часто. Ультразвуковые Хранители действовали безотказно, заставляя свертываться шары, но уже стало известно, что они не нужны, потому что ни для людей, ни для аборигенов шары не представляют опасности. По ним можно было спокойно ходить — они словно знали, что человек для них священен. Может быть, играла свою роль биологическая близость Хомо Сапиенса и “Хомо Ахмедуса” — такое название предложил насмешник Кулешов. И только во время странной “брачной церемонии”, в тонкостях которой биологи еще не сумели разобраться, шары свертывались не только на добычу… Очевидно, старик все это знал — и все же не расставался с лучеметом и шпагой. Несколько раз его замечали с воздуха. Сам он после скандала, устроенного влюбленной Машенькой, на базе не появлялся.
Бартон решил навестить старика, чтобы возвратить взятое у него оружие. Не очень охотно тот пригласил гостя в дом, и Бартон получил наконец возможность познакомиться с жилищем странного отшельника. Это был удивительный дом. Шпаги, рапиры, мачете, алебарды висели на стенах вперемежку с охотничьими трофеями — головой тигра, челюстью акулы, оленьими рогами. Одну стену целиком занимали книги — Бартон сразу узнал многие из справочников, которыми пользовался сам. На столе, на полках стояли реторты, колбы, робот-анализатор, известные и неизвестные Бартону приборы. Везде царил легкий беспорядок, словно ничья заботливая рука Давно не касалась вещей. Лишь приборы и колбы были расставлены так, словно ими пользовались ежедневно.
Старик пригласил Бартона сесть и сам опустился в кресло. Бартон с любопытством глядел на хозяина — на свежую кожу его лица, секрет которой он уже знал, на кисть правой руки.
Старик молча ждал, не изъявляя желания вступать в разговор. Бартон вернул ему клинок, поблагодарил, сообщил, что Ахмед уже совсем здоров, и коротко рассказал обо всем, что успели узнать ученые о шарах. Он видел, как мрачнеет лицо старика. Ему понемногу становился ясен этот одинокий несчастный старик, Бог знает какими судьбами попавший на Альфу.
Бартону было жалко старика. Конечно, тот сделал великое открытие — настолько великое, что оно должно было произвести переворот в медицине. Но старик жил на Альфе давно и, судя по всему, не собирался расставаться с этой планетой. Бартон догадывался, что старик не закончил своих исследований, но они могли длиться еще долгие годы, и не было гарантии, что старый ученый соберется когда-нибудь сделать свое открытие достоянием человечества. То, что участники второй комплексной экспедиции проникли в его тайну, ровно ничего не значило. Произошло это случайно — выбери они другой район для высадки, и они ничего бы не узнали о чудесных свойствах зеленых шаров. Только Дон Кихот, и никто другой, имел право принести людям Земли удивительный эликсир жизни — это было его открытие. Но захочет ли он отдать его людям? Этого Бартон не знал. Все, что он мог сейчас сделать, — это рассказать старику о том, что им удалось узнать, чтобы предостеречь его от напрасной работы в том направлении, где ученые второй комплексной экспедиции ушли дальше старика.
Бартон еще раз поблагодарил хозяина за спасение Ахмеда и на прощание предложил ему ультразвуковой Хранитель. К удивлению гостя, старик взял прибор.
— А вам, Бартон, он пока не нужен… — вдруг сказал он. Это были его первые слова, если не считать фразы “прошу садиться”.
— Почему? — быстро спросил Бартон. Он и сам знал, что Хранители ни к чему, но приказал людям не расставаться с ними, потому что загадка исчезновения Бестужева еще не была решена.
— Вы, Бартон, молоды, — грустно сказал старик. — А здесь уходят только те, кто готов к этому… Как я, например. Вас шары не примут. Вы все еще молоды для них…
И тут Бартон понял.
Глава 13, в которой окончательно выясняется, что Агасфер вовсе не Агасфер
НАЧАЛЬНИКУ
ВТОРОЙ КОМПЛЕКСНОЙ ЭКСПЕДИЦИИ
“АЛЬФА БАРНАРДА” БАРТОНУ
на запрос по ВП-связи № 12-А87.
По вашей просьбе сообщаем сведения об интересующем вас лице. Как мы предполагаем, поселившийся на Альфе Барнарда человек — это Джон Уильяме Ридж, 84 лет, звездный пилот I класса (с правом одиночных полетов), магистр медицины, доктор биологии.
Джон Уильяме Ридж родился в Кейптауне в семье известных мультимиллиардеров Риджей, в конце прошлого века бывших некоронованными властителями африканского урана, алмазов и нефти. После окончания колледжа Ридж поступил в Государственную школу медиков, из которой вышел с дипломом магистра медицины. Это событие совпало по времени с первыми звездными экспедициями, и молодой врач, как и многие его сверстники, увлекся перспективой исследования иных миров. Он поступил в космическую школу Мичигана, которую блестяще закончил, получив (единственный из всего выпуска) диплом планетолетчика II класса.
В течение нескольких лет Ридж летал на международных линиях ООН Марс—Венера—Плутон, показав себя грамотным, дисциплинированным и решительным пилотом. Ему был присвоен I класс, что открыло Риджу дорогу в Звездную школу ООН. Одновременно он вел научную работу на кафедре биологии Московского государственного университета. Вскоре он защитил диссертацию “Регенерация костной ткани у высших позвоночных”. Мнения специалистов об этой работе резко разошлись. Некоторые утверждали, что теория Риджа о едином механизме регенерации необоснованна, авантюрна и просто вздорна. Его обвиняли в спекуляции на интересе научной общественности к недавно открытым внеземным формам жизни и других смертных грехах. Однако большинство ученых увидело в работе Риджа перспективные идеи. Риджу была присвоена степень кандидата биологических наук.