Оракул

— Можете приобрести всю партию по особой цене. Назовите.
Никакого ответа Бог не ужалил его в подтверждение.
Его здесь нет!
Сетис торопливо обернулся и спросил:
— Это все дети? Другие есть?
— Нет.
— Точно?
— Никого, кто годился бы на продажу.
Голос старейшины прозвучал неуверенно. Один из поселян угрюмо сказал:
— Калим, а где же твой приемный сын? Он должен быть здесь.
Орфет метнул на Сетиса торжествующий взгляд.
— Приведите его!
Старейшина пожал плечами.
— Мальчишка слаб на голову. Мечтатель. Никуда не годится...
— Ты что, не желаешь сделать на нем деньги? — прорычал Орфет.
Секунду Калим стоял в нерешительности, потом подошел к маленькой хижине на краю площади и рывком распахнул дверь. Сетис заметил, что замком ей служила грубая веревка.
— Выходи, — рявкнул старейшина.
Внутри было темно. Потом что-то шевельнулось во мраке.
Мальчишка. Худой, заплаканный. Волосы темные; лицо покрыто царапинами и синяками, но даже сквозь толстый слой грязи они разглядели его ослепительную красоту. Он медленно подошел, обхватив себя руками за плечи и дрожа.
Пройдя три шага, он споткнулся и упал, вскрикнув от боли. Сетис метнулся к нему, но Орфет оказался проворнее. Толстяк схватил мальчика и легко, словно пушинку поднял на руки. Темные глаза мальчика пристально взглянули на него, и он что-то укоризненно прошептал.
— Как долго ты искал меня, Орфет. Как долго!..
Лицо музыканта побелело.
— Архон! — беззвучно выдохнул он.
 
Они обсуждают цену, которую надо уплатить
Она услышала его за Утренним Ритуалом. Голос исходил не от статуи юного Бога; его мраморные губы не шевельнулись, а мрачная улыбка не обратилась к ней. Голос прозвучал в ее голове: «Как же долго ты меня искала!»
Голос был тихий, усталый, словно жалоба обиженного ребенка.
Мирани облизала внезапно пересохшие губы, настороженно застыла, украдкой взглянула на Гермию. Но Гласительница ничего не слышала.
И вот сейчас, когда она шла по террасе принимать послеобеденную ванну, голос зашептал снова. Мирани остановилась, сжимая в руках чистый белый халат.
«Мирани».
Из сводчатых ниш глядели на море красивые неподвижные лица давно умерших Гласительниц древности. Даже в разгар полуденной жары мраморный пол под босыми ногами оставался прохладным...
— Я здесь, — прошептала она.
«Не бойся меня. Я тебя не обижу».
— Я знаю. Ты уже говорил. — Ее голос звучал хрипло; она в тревоге обернулась. Терраса была пуста, все двери закрыты.
«Я ищу дождь, но не знаю, где они его держат. А Богу положено знать, правда? Ты знаешь, Мирани?»
Она покачала головой. Туника прилипла к спине.
— Послушай. Они тебя нашли? Они вышли в путь вчера ночью...
"Кто — они?"
— Музыкант...
«Орфет!»
И больше ничего. Только имя, как радостный шепот узнавания. Орфет.
Открылась дверь. На террасу удивленно выглянула Ретия; Мирани тотчас же зашагала дальше, спустилась во внутренний двор, где в тени оливковых деревьев скрывался бассейн, полный чистой, сверкающей морской воды. Двадцать служанок каждый день опустошали и наполняли его, таская тяжелые ведра по узкой тропинке на склоне обрыва. На поверхности воды ароматным ковром плавали белые лепестки гибискуса. Она сбросила тунику, скользнула в теплую воду, выплыла на середину бассейна, обернулась. Из Нижнего Дома вышли Крисса и Иксака. Они весело подпихивали друг друга локтями, спорили о чем-то, хихикали. Из-за горшков с розовыми цветами холодно смотрела Ретия. По спине Мирани пробежал знакомый холодок ужаса. Придется говорить с ними, снова изображать робкую серую мышку, тогда как глубоко внутри — она это чувствовала — у нее таится кто-то совсем другой.
И еще она осознала, что ей не нужно ходить к Оракулу, чтобы слышать Его. Оракул был здесь. Она сама стала Оракулом...
Крисса подбежала к бассейну и с громким визгом плюхнулась в воду, взметнув тучу брызг; вода заходила ходуном, выплеснулась через край на каменные плиты двора. Мирани лениво перевернулась на спину. В ослепительно синем небе сияло солнце. Она подумала о Сетисе и Орфете, затерянных в пустыне, и погрузила лицо в воду. Когда она вынырнула, к волосам прилипли белые лепестки. Музыкант необуздан, непредсказуем, его мстительный замысел — убить Аргелина — внушал ужас. А Сетис... Можно ли ему доверять? Она нахмурилась. Почему она вдруг решила, что нельзя?!
Крисса подплыла ближе.
— Осторожнее, — прошептала она.
— Что?
Девушка откинула назад мокрые волосы. Ее лицо стало серьезным.
— Они что-то замышляют. Ретия целыми днями секретничает с Гермией. Вчера я видела, как Аргелин вошел в Храм и сидел вместе с Гласительницей на балконе. Они смеялись и сидели слишком близко друг к другу.
Мирани снова легла на спину и поплыла, беспечно болтая ногами.
— Всем известно, что она от него без ума. Мне-то какое до этого дело?
— Потому что ты Носительница...
Крисса шлепнула ладонью по воде, взметнув фонтан лепестков. Приблизила лицо к Мирани, прошептала:
— Ты изменилась. И я знаю, Мирани, ты что-то замышляешь, что-то тайное. Может, другие и не понимают, но я-то заметила. И Гермия, она тоже знает. Она следит за тобой на Ритуале, за трапезой — я видела. Сегодня днем, когда мы были в театре, она не смотрела спектакль. Из-за веера следила за тобой.
В горло попала соленая вода; Мирани закашлялась.
— Просто спектакль был скучный, — тихо сказала она.
Крисса сверкнула глазами.
— Да что на тебя нашло! Я просто стараюсь предупредить тебя...
— Знаю. Спасибо. Но послушай, Крисса, все в порядке, правда. Ничего не происходит. Просто Ретия исходит злобой. Ты же ее знаешь...
Крисса, казалось, была уязвлена. Некоторое время она хранила молчание, лишь солнечные блики весело играли на воде. Потом сказала:
— Я всегда считала тебя подругой, Мирани. — И отплыла.
* * *
Сетис сжал кулаки; он сдерживал изумление, как будто оно было живым существом, рвущимся на волю.
— Говори тише. Вытащи его отсюда, — прошептал он.
Потом обернулся и громко сказал:
— Отведите его к остальным. — И бодро зашагал к собравшимся на площади селянам.
Ему нужно было привлечь к себе их внимание и в то же время постараться сохранять спокойствие. Поэтому он с ходу назвал нелепо низкую цену:
— Семьдесят золотых... За всех!
— Сто пятьдесят.
Сетис издевательски расхохотался. Старейшина ухмыльнулся, обнажив кривые зубы, и указал на один из темных дверных проемов.
— Давай уйдем с солнцепека, господин. И поговорим.
Сетис взглянул на Орфета. Тот уже пришел в себя, вид у него был мрачный и грозный.
— Очень хорошо, — Сетис хотел, чтобы его услышала вся деревня. — Мой... партнер подготовит мальчиков в путь.
— В путь?! Нет, господин, только не нынче вечером — Старейшина протестующе всплеснул руками. — Вы нас обидите! Темнота спускается, а вы, наши гости, должны подкрепиться и переночевать у нас в деревне. Завтра спозаранку, по холодку, и отправитесь.
Этого Сетис боялся больше всего. Все его инстинкты кричали: уходи, убирайся скорее. Путешественники то и дело исчезали в пустыне со всеми своими деньгами а если эти люди готовы продать собственных детей, значит, от них можно ожидать чего угодно. Но Орфет проворчал: «Неплохая мысль», — и, обернувшись к мальчику, подтолкнул его к остальным. Кипя от возмущения Сетис как можно высокомернее пожал плечами, прошагал мимо собравшихся и нырнул под низкую дверную притолоку. Как его угораздило в это впутаться?! Как сумела эта робкая девчонка втянуть его в такое приключение?
В доме было голо. Утоптанный земляной пол, потертые ковры, тюфяки на полу. Жарко было почти так же, как снаружи, а москиты кусались еще злее. В углу над какой-то тухлятиной кружились мухи. Вздохнув, Сетис смахнул пыль с низкой скамейки и сел. Деревенский люд уселся напротив, лицом к нему. Ну, торговаться-то он умеет. До тех пор, пока ему доверяют...